За все в ответе - Михаил Филиппович Шатров
С а у б а н - а п а (с отсутствующим видом, тихо). Господи, куда все это ушло?..
З а к и р о в. Дауту Усмановичу тогда дали орден Ленина. А одному председателю колхоза присвоили звание Героя; хотя ему было далеко до Сагадеева. А Сагадееву — ничего…
Б а и м о в. Ты же знаешь…
З а к и р о в (будто и не слыша). Я вышел из больницы и пошел к нему… и застал в поле. «Друг ты мой, — вздохнул он, — когда-либо я ходил у них в любимчиках? Тем более сейчас — вон следствие ведут… — И глядел на колхозников, что в поле работали. — Вот они — мое счастье и награда. Больше я ничего не хочу». Это было сказано с такой грустью и достоинством — я не нашелся что ответить…
С а у б а н - а п а (глубоко задумавшись, слегка кивает). Он знал не только радость, но и горе своей победы…
З а к и р о в (задержав взгляд на Баимове). Вы помните, как у нас проездом был работник ЦК? Осмотрев хозяйства, собрал маленький актив и спросил: «Как же так, товарищи, у вас один колхоз, по подсчетам Госплана, ушел на двенадцать лет вперед?! Почему такой разрыв, другие отстают?» А в подтексте было: значит, вяло работаете?..
Баимов, оборачиваясь, намеревается что-то сказать, но не успевает.
(Ему в лицо.) Сагадеев бросил всем вызов и — как яркий маяк — высвечивал все вокруг и обессмысливал вашу работу. Вот почему его все одергивали — не вырывайся! — а он бежал, бежал вперед. Это граничило с безумием. Но то было «безумие», устремленное в будущее!
Все сидят не шелохнувшись.
И еще одно… (Пронзив Баимова коротким взглядом.) Сагадеев мыслил лучше и быстрее, чем мы с вами, и был образованнее. (Накаляясь.) Тома Ленина, тома ученых стояли у него все в закладках, это было его оружием. Обо всех переменах он имел точное, глубокое мнение, и плохо тому приходилось, кто пыжился перед ним — лишь по чину. На партконференциях его выступления ждали кто с нетерпением, а кто — с тревогой. Он называл стул — стулом, а боль — болью; прямое слово, считал он, — это и будет по-ленински. (Слабая улыбка кривит его рот.) Долго ли станут терпеть такого человека?.. (Лицо становится жестким и раздумчивым.) Да, необычность человека необычного не так страшна, оскорбительна, как необычность человека обычного…
П е р в ы й з а с е д а т е л ь. Простите, я не совсем…
З а к и р о в (не обращая на нее внимания). У него, как видите, внешность самого обычного смертного. И всего-навсего председатель колхоза… Как же он может, смеет пророчествовать, критиковать, учить! Он же опасный… И жизнь человека перелицевали в житие злодея…
У л и н. Товарищ председатель…
З а к и р о в. Партия сильна потому еще, что ценит сопротивляемость человека, его твердость. А для нас часто человек, попавший в номенклатуру, проваливший не одно дело, переставляемый с места на место, податливый, как вата, ценнее…
У л и н (решительно). Я заявляю протест.
П е р в ы й з а с е д а т е л ь. Поддерживаю.
Я к у б о в. Я тоже поддерживаю.
В т о р о й з а с е д а т е л ь. Я против протеста.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Протест принят. (Закирову.) Вы что-то еще хотите сказать?
Сагадеев теперь полностью в происходящем. Отблески мук, отчаяния, прозрения колхозников еле уловимо отражаются на его лице. Оно то смягчается грустной улыбкой, то покрывается бледностью, то становится сосредоточенным, он ошеломлен неожиданной искренностью выступающих.
З а к и р о в (опустив голову, осевшим голосом). Я виноват перед Сагадеевым… Муратом Гареевичем. Будь жив мой отец, он бы это мне не простил… Да, я болел. Но это не оправдание. Мы все, его друзья, и те, кто шли к нему прислониться, набраться тепла, ума, когда в том нуждались, переоценили его силу. И верили: возьмет верх правда. Он был силен, когда за других боролся, а пришел день постоять за себя — у него силы и не оказалось. И мы прозевали эту минуту… Но одна мать сказала о своем сыне: хорошо, что ему разбили сердце — теперь он будет действовать. Драма произошла не в нашем колхозе, а обнаружилась в нашем колхозе. (Садится.)
У председательствующего брови наползли на глаза.
Х а л и д а (словно очнувшись, поднимает голову и встает; негромким голосом). Можно мне? (Голова ее чуть заметно дрожит, она точно в ознобе.)
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й. Простите…
Х а л и д а (ни на кого не глядя). Юнусова Халида… доярка.
К у д а ш е в. Та самая, которой корову подарили…
У л и н. Товарищ председатель, обвинение протестует против сообщения человека, не вызванного в суд.
Халида тем временем останавливается почти что возле Сагадеева, приглаживая волосы медленным, выжидательным движением, как человек, готовящийся к схватке.
В т о р о й з а с е д а т е л ь (Улину). Я бы не хотела, чтобы присутствующие в зале ставили под сомнение даже справедливый приговор только потому, что мы кому-то не дали слова. Я прошу выслушать гражданку, если она хочет дать показания.
П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й (посмотрел на первого заседателя, на Сагадеева и, видя, что оба, потупившись, молчат). Просьба удовлетворяется.
Х а л и д а (словно и не слыша). Я тоже виновата… Нас так обрабатывали, внушали: Сагадеев — противник нашей линии, преступник… капали, капали… я тоже поддалась. Что я понимала?.. (Тем же исповедальным тоном, ни к кому не обращаясь.) Глаза мои открылись, когда прошлой осенью новый председатель выступал на собрании, говорил, — колхоз получил небывалый урожай капусты, и Баимов расхваливал его; мол, колхоз является школой, образцом для других хозяйств, колхоз после Сагадеева идет вперед, а не назад, как путали некоторые. Тогда я не выдержала, выступила: какой же небывалый урожай, если посадили сто сорок гектаров, а показали — сто, чтобы превысить урожай? Какой же образец, если себестоимость молока — тридцать копеек, а продаем за двадцать пять? Был колхоз школой при Мурате Гареевиче, когда молоко обходилось в девятнадцать копеек. После Баимов отвел меня в сторону и сказал: «Ты что делаешь? Мы тебя депутатом райсовета выбрали, а ты что делаешь?» Я ответила: «Не могу черное называть белым, вот и все. Что сделал Сагадеев, то и есть. Нарастающего нет».
С а у б а н - а п а (глядя перед собой, шепотом). Господи… Господи…
Х а л и д а (застыв на мгновение). Когда Мурата Гареевича исключали из партии, я была членом парткома. Половина членов были уже новые, пришлые. Когда голосовали… (почти шепотом) я подняла руку. И это все решило. Потом я уснуть не могла, всю ночь проплакала… Назавтра дочка моя… от меня отвернулась… (Какой-то звук, как в удушье, вырывается из ее горла; глаза наполнились слезами, рот перекосился.) За что… за что… (плачет, не может вымолвить слова) в тюрьме… пять месяцев… (На грани безумия. Посмотрела на Якубова, на Баимова, срывающимся голосом.) Будьте вы прокляты! (Как бы надломившись, упала Сагадееву на плечо, обхватила его руками и завыла.) Это я… я погубила-а-а…
Колхозники зашевелились, завздыхали. Конвойный снова растерялся.
Прости… прости меня… (Плачет навзрыд.) Умереть… лучше умереть…
Зашумел дождь.
С а г а д е е в (поглаживает
