Геннадий Мамлин - Обелиск
Миша (брату). Ты почему обедать не приходил?
Роман не отвечает.
Гляди, буду теперь в космонавта играть. Будто я в прерии на другую планету попал…
Роман не отвечает.
Может, загипнотизировали тебя? (Осторожно дотрагивается до брата.)
Роман. Гав!
Миша (испугался, обиделся). Вымахала верзила! Отец тебе голову оторвать обещал. Поглядим, как ты с оторванной головой будешь самостоятельность проявлять.
Роман (оглядел Мишу с ног до головы). Новостей нет?
Миша. По всему городу ищут тебя.
Роман. Кто?
Миша. Олька твоя. Три часа таскаюсь за ней. Анна Петровна у нас сидит, тебя дожидается. (Помолчав.) Нашел кого бояться — шпану! Пускай в тюрьме посидят, поумнеют небось.
Роман. Фу-у-у! Сокровище растет. В мои отношения с девчонками тоже нос будешь совать?
Миша (обиделся). Я про серьезные дела, а не про глупости говорю. (Ольге, которая выходит справа.) Скажи — пускай домой топает, покуда отец ремень из сундука не достал.
Ольга (Мише). Иди там на лавочке посиди.
Миша. Ха! Где посидеть?.. Ромка, давай мне десять копеек, я в комнату смеха пойду.
Роман, не поднимая головы, протягивает Мише монету.
Спасибо. Скоро приду. В одиночку и в комнате смеха все равно что на лавочке сидеть, скукота. (Уходит.)
Ольга (садится рядом с Романом, после большой паузы). Я в больнице была. Райка в приемном покое рядом со Славкиной мамой сидит. Обнялись и ревут.
Роман молча достает из кармана папиросы, закуривает.
Мы решили поход на байдарках отложить. Вряд ли Слава через месяц будет способен грести. Хотим через райком хлопотать, чтобы путевку ему — в Крым или на Кавказ. Как ты считаешь, лучше в Крым или на Кавказ?
Роман. Ты Мишку затем и отослала, чтобы меня про путевку спросить?
Ольга. Лично я больше Крым люблю, но многие предпочитают Кавказ. Райка говорит: если уж на билет тратиться, так хоть на грузинских мальчиков поглядеть. Болтушка она.
Роман не отвечает.
Между прочим, знаешь, кто у нее сейчас любимый писатель? Тургенев. А в школе спросили, сказала: Ремарк. (Помолчала.) Говорят, еще водка помогает, многие от огорчения водку пьют.
Роман (бросил папиросу, с остервенением затоптал ее). Общественная нагрузка у тебя — чуткость проявить? Мишке последний гривенник отдал. А зачем, спрашивается? Балда!
Ольга. Первый раз за девять лет не смотрела, как цветы возлагают на постамент. Салют уж мы не пропустим, правда, Ром?
Роман. Слушай, соловей! Можешь ты без рулад, молча посидеть?
Ольга. Не бесись. Могу.
Роман (помолчав). У Ван Ваныча мненьице обо мне сложилось — будь здоров. При нем от Аннушки «подлеца» схватить! Ты заметь, как только надо базу подвести, ее на вдохновении черт знает куда несет. Первоклашка три раза за урок в уборную вышел — родителей вызывает: мешает уроку, лепит систематический срыв. Дубки сажали — Мишка три желудя съел. Так у него, видишь ли, забота отсутствует о будущем поколении советских людей.
Ольга. Ты что, как из школы убежал, так на скамейке и сидишь?
Роман. Так вот и сижу. Прозаически сижу. Топиться от огорчения не бегу.
Ольга. Дурачок. (Помедлив.) Игорь сегодня из дома не выходил. Значит, совесть не испарилась, стыдится ребятам в глаза посмотреть.
Роман. A-а! Из-за него ты и бегала, искала меня! Скажешь, нет? Ты же в книжках вычитала, что к товарищу надо чуткость проявлять. Оберегать, чтобы в пропасть он сдуру не загремел. У-у! Подонок он, Игорь твой! Вот уж подлец — клеймо ставить негде, до того он подлец! Общественника разыгрывал из себя. Кибернетикой интересовался, твердил, что лучшего товарища не встречал. А подумать, что этого товарища из-за тебя подлецом обзовут, не допер, лень было извилинами пошевелить. Катишься в пропасть — катись, других не тяни. Честно, как бывшему товарищу, скажи: меня со шпаной судьба свела, не марайся, сторонкой меня обходи.
Ольга. Запутался он. Клюнул на приманку, и на крючке.
Роман. Вот-вот. На поруки его возьми. У нас в стране сердобольных — пруд пруди.
Ольга. У него последнее время деньги водились. Помнишь, в ресторан нас позвал. Как купец, трешку официанту бросил на чай. Я тогда думала — отец балует, а теперь поняла.
Роман. Что ты поняла? Что шпана ему деньги дает? На, мол, мальчик, пользуйся, подрастешь — отработаешь, каждую копейку рублем вернешь? Так это же старо как мир, понимаешь, старо! Ты мне объясни, почему он на эту приманку пошел.
Ольга. Не знаю, я в его шкуре не была.
Роман. Так и нечего его, подлеца, в заблудшую овечку рядить. Я в его шкуре был. Понятно? Был. Покупали меня. Деньги совали — ты столько сразу и не держала в руках. А я не купился, потому что не продаюсь. Мне покой дороже форса — перед девчонками деньгами сорить.
Ольга (помолчала). Верно, Рома, покой тебе дороже. Ты не то что от денег откажешься, ты ради покоя и товарища бросишь: катишься — катись, других за собой не тяни.
Роман. Слушай! Иди ты от меня! Какого дьявола ты, такая сердобольная, меня, эгоиста, разыскиваешь три часа? Иди.
Ольга (улыбнулась). Юпитер, ты сердишься — значит, ты неправ.
Роман. Давай, давай, мифологией глуши. Стишки процитируй: «Покой нам только снится». Или у Гёте еще есть: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой…» А я спокойно — понимаешь? — спокойно хочу жизнь прожить.
Ольга. Бешеный ты. Садись.
Роман садится.
Где это ты пуговицу потерял?
Роман (опять вскакивает). Теперь она еще мать будет разыгрывать передо мной! Слушай! Вот никак я загадку одну не могу отгадать. Я хочу, чтобы все было тихо-мирно, а психую по каждому пустяку. А ты в каждую щелку влезть норовишь, а живешь будто царевна спящая — темперамент, что ли, рыбий у тебя?
Ольга. Рома, а кто тебе деньги давал?
Роман. Еще чего! Забудь! Забудь, что я тебе это говорил. Заруби!
Ольга. Хорошо. Только и на мою откровенность не рассчитывай теперь.
Роман. Ну что вы все угрожаете мне! Отец родной голову грозит оторвать, Аннушка — перед всей школой выставить подлецом…
Ольга. Радуйся.
Роман. Чему?
Ольга. Тому, что Аннушка запретила тебе об Игоре правду говорить. Самооправдание есть. «Я бы, конечно, мог товарища от пропасти уберечь, но мне директриса официально запретила вмешиваться в грязные дела».
Роман. Балаболка ты! Она ведь чем грозит!
Ольга (не сразу). Бывает, и смертью грозят, чтобы правду закопать.
Роман. Сравнила! Ты пойми, она же меня в угол загнала! Если я подлецом прослыть не побоюсь, так в трепачи попаду. Она подонка этого чуть в святые великомученики не произвела, — кто же поверит, что он связался со шпаной?
Ольга. Считаешь, в обывателях лучше ходить, чем в трепачах?
Роман. Лучше. Обывателя я и от тебя проглочу. Пожалуйста. Обыватель. Жить спокойно хочу. Мыслишки кое-какие вертятся у меня. Может, я человечество осчастливить хочу, новое открытие ему подарить.
Ольга. Не верю я, Рома, чтобы обыватель человечество осчастливить мог.
Роман. Поглядим… Принимай, какой есть. Извини, что героического во мне не произросло. В мирное время рос.
Ольга (не повышая голоса). И не верю я, что отличаемся мы от дедов и отцов. Такие же, тот же замес. Как теперь говорят: та же комбинация ген… Жили-были тихие люди, а пришла пора — на Зимний в распахнутых бушлатах пошли. Песни наивные пели: «Не спи, вставай, кудрявая, в цехах звеня!» — а потом амбразуры закрывали собой. Обелиски стоят на земле. Солдаты каменные с автоматами на груди. Мы шагаем, а они стоят. Стоят и смотрят на нас. И верят, что все было не зря. Что такие же мы — свое совершим… А если так не думать, зачем жить на земле? Твист танцевать и обезьяну можно научить.
Роман. Подвела базочку. Уже и твист нельзя танцевать.
Ольга. Танцуй. Только главное — время свое не упустить. У каждого бывает, когда что-то главное нужно решить. Может быть, даже характеру вопреки — себя преодолеть, а решить. И не опоздать. А то привыкнешь слабостям своим потакать и не заметишь, что в человека превратиться не успел.
