Бертольт Брехт - Добрый человек из Сычуани
Сун. Да, я к этому готов.
Шой Да. Но разве в таком случае вам не жаль спустить лавку за несколько серебряных долларов? Когда нужно быстро продать, всегда получаешь меньше. Двести серебряных долларов, которые у вас в руках, оплатили бы помещение за полгода. Разве вас не привлекает перспектива табачной торговли?
Сун. Меня? Чтобы Ян Суна, летчика, увидели стоящим за прилавком: «Желаете ли вы, уважаемый господин, крепкую сигару или сигару полегче?» Нет, это не дело для Ян Сунов, по крайней мере не в этом столетии!
Шой Да. Позвольте вас спросить, а летать — это дело?
Сун (достает из кармана письмо). Почтеннейший, я буду получать двести пятьдесят серебряных долларов в месяц! Взгляните сами — почтовые марки и штемпель Пекина.
Шой Да. Двести пятьдесят серебряных долларов? Немало.
Сун. А вы думали, я летаю даром?
Шой Да. Видно, должность подходящая! Господин Ян Сун, кузина уполномочила меня помочь вам получить место летчика, ведь для вас оно — все. Я понимаю мою кузину и не вижу оснований, почему бы ей не следовать влечению своего сердца. Она имеет полное право познать радости любви. Я готов превратить в деньги все, что здесь есть. Вот идет владелица дома госпожа Ми Дзю, воспользуюсь случаем и посоветуюсь с ней насчет продажи.
Домовладелица (входит). Добрый день, господин Шой Да. Вы осведомлены о том, что срок арендной платы истекает послезавтра?
Шой Да. Госпожа Ми Дзю, обстоятельства складываются так, что моя кузина вряд ли сможет продолжать заниматься табачной торговлей. Она собирается замуж, и будущий супруг (представляет Ян Суна) берет ее с собой в Пекин, где они начнут новую жизнь. Если я получу за свой табак достаточную сумму, я продам лавку.
Домовладелица. Сколько же вам нужно?
Сун. Триста наличными.
Шой Да (быстро). Нет, пятьсот!
Домовладелица (Суну). Может быть, я смогу помочь вам. (Шой Да.) Сколько стоил ваш табак?
Шой Да. Кузина в свое время заплатила за него тысячу серебряных долларов и пока еще очень мало продала.
Домовладелица. Тысяча серебряных долларов! Ее, конечно, надули. Вот что я вам скажу: если вы послезавтра съедете, я плачу триста серебряных долларов за всю лавку.
Сун. По рукам! А, старик?
Шой Да. Мало!
Сун. Хватит!
Шой Да. Мне нужно по меньшей мере пятьсот.
Сун. Зачем?
Шой Да. Позвольте мне поговорить с женихом кузины. (Отводит Суна в сторону.) Весь табак заложен двум старикам за двести серебряных долларов, которые вручены вам.
Сун (нерешительно). Есть по этому поводу какое-нибудь письменное соглашение?
Шой Да. Нет.
Сун (после маленькой паузы, домовладелице). Мы согласны на триста.
Домовладелица. Мне еще нужно знать, свободна ли лавка от долговых обязательств.
Сун. Отвечайте же.
Шой Да. Свободна.
Сун. Когда можно получить триста долларов?
Домовладелица. Послезавтра, у вас еще останется время обдумать. Если вы можете подождать месяц, вы получите больше. Я даю триста, и то исключительно потому, что рада помочь вам. Ведь дело, как я понимаю, идет о счастье юной четы. (Уходит.)
Сун (кричит ей вслед). Согласны! Ящички, горшочки, мешочки — все за триста, и конец мучениям! (Шой Да.) А если бы мы получили до послезавтра где-нибудь больше? Тогда мы, пожалуй, даже вернули бы эти двести.
Шой Да. За такой срок? Мы не получим даже доллара сверх того, что нам предлагает Ми Дзю. Есть у вас деньги на поездку вдвоем и на первое время?
Сун. Конечно.
Шой Да. Сколько же?
Сун. Так или иначе, я достану, даже если бы пришлось их украсть.
Шой Да. Ах так, значит, и эту сумму нужно сначала еще раздобыть?
Сун. Не лезь в бутылку, старик. Я доберусь до Пекина, чего бы мне это ни стоило.
Шой Да. Но для двоих это обойдется не так дешево.
Сун. Для двоих? Ведь Шен Де я оставляю здесь. Первое время она была бы для меня, прямо скажем, обузой.
Шой Да. Понимаю.
Сун. Что вы уставились на меня, как на дырявый баллон от масла? Выше себя не прыгнешь.
Шой Да. А на какие средства, по-вашему, будет жить моя кузина?
Сун. Надеюсь, вы поможете?
Шой Да. Постараюсь. (Пауза.) Я хотел бы, чтобы вы вернули мне лично двести серебряных долларов, господин Ян Сун, и оставили их здесь до тех пор, пока не предъявите два билета в Пекин.
Сун. Знаешь что, шурин, я просил бы тебя не вмешиваться.
Шой Да. Мадемуазель Шен Де…
Сун. Предоставьте это мне.
Шой Да. …быть может, не согласится продать свою лавку, если узнает…
Сун. Все равно согласится.
Шой Да. А моих возражений вы не опасаетесь?
Сун. Почтеннейший!
Шой Да. Вы, по-видимому, забыли, что она человек и имеет разум.
Сун (весело). Меня всегда поражало — чего только не воображают об особах женского пола да еще об их разуме! А слышали вы когда-нибудь, например, о могуществе любви и о зове плоти? Вы надеетесь на ее разум? Разума у нее нет. Ее слишком много унижали в течение всей жизни, беднягу! Когда я положу руку ей на плечо и скажу: «Ты пойдешь со мной!» — она услышит колокольный звон и не узнает даже родной матери.
Шой Да (с трудом). Господин Ян Сун!
Сун. Господин… как вас там!
Шой Да. Моя кузина предана вам, потому что…
Сун. Скажем, потому, что ей нравится, когда я ее хватаю! Заруби себе на носу! (Достает из ящика еще одну сигару, потом кладет две в карман и в конце концов берет весь ящик под мышку.) Ты придешь к ней не с пустыми руками: со свадьбой решено. И тогда она принесет триста, или ты их принесешь, или она или ты! (Уходит.)
Шин (высунув голову из дверей задней комнаты). Противный субъект! Вся Желтая улица уже знает, что он держит девчонку в руках.
Шой Да (кричит). Лавка пропала! Он не любит! Это крушение. Гибель. (Начинает метаться по комнате, как пойманное животное, все время повторяя: «Лавка пропала!» Потом вдруг останавливается перед Шин и обращается к ней.) Шин, вы выросли в сточной канаве и я тоже. Разве мы легкомысленны? Нет. Разве когда надо, мы не способны на жестокость? Нет. Я готов схватить вас за горло и трясти до тех пор, пока вы не выплюнете монету, которую украли у меня. Вы это знаете. Времена ужасны, этот город — ад, но мы карабкаемся вверх по гладкой стене. И вдруг кого-нибудь из нас постигает несчастье — любовь. Этого достаточно, все погибло. Малейшая слабость — и человека нет. Как освободиться от всех слабостей, и прежде всего от самой смертоносной любви? Она невыносима для человека! Она слишком дорога! Но скажите, можно ли вечно быть начеку? Что это за мир?
Там поцелуют, а потом задушат.Любовный вздох — в крик страха переходит.Ах, почему там коршуны кружат?Там на свиданье женщина идет!
Шин. Пожалуй, я лучше сразу приведу цирюльника. Поговорите с ним. Это человек чести. Цирюльник — самая подходящая партия для вашей кузины. (Не получив ответа, убегает.)
Шой Да снова мечется по комнате, пока не появляется господин Шу Фу, сопровождаемый Шин, которая, однако, по знаку Шу Фу снова исчезает.
Шой Да (спешит навстречу). Сударь, я слышал, что вы проявляете интерес к моей кузине. Позвольте мне отставить все условности, все требования приличия и всякую сдержанность, так как в данный момент мадемуазель Шен Де угрожает величайшая опасность.
Господин Шу Фу. О!
Шой Да. Моя кузина, еще несколько часов назад владелица собственной лавки, сейчас почти нищая. Господин Шу Фу, лавка погибла.
Господин Шу Фу. Господин Шой Да, очарование мадемуазель Шен Де заключается не в богатствах ее лавки, а в доброте ее сердца. Имя, которым называет ее этот квартал, говорит само за себя: ангел предместий!
Шой Да. Сударь, доброта влетела моей кузине за один только день в двести серебряных долларов! Пора положить этому конец.
Господин Шу Фу. Разрешите мне высказать более мягкое суждение: с этой доброты самое время снять запрет. Делать добро — в натуре мадемуазель Шен Де. Какое имеет значение, что она кормит четырех человек, — глубоко растроганный, я наблюдаю это каждое утро. Почему бы ей не кормить четыреста человек? Я слышал, что она ломает голову над тем, например, как приютить нескольких бездомных. Мои дома за скотобойней пустуют. Они в распоряжении мадемуазель Шен Де и т. д. и т. п. Господин Шой Да, смею ли я надеяться, что эти мысли, пришедшие мне на ум в последние дни, заинтересуют мадемуазель Шен Де?
