Ион Друцэ - Апостол Павел
Еллин: Женщина не может восседать за одним столом с мужами!
Апостол: В семье сестры всегда находятся при своих братьях. Возглавит же стол труженик-пахарь, взрастивший своими руками...
Дак: Нет-нет, я не могу во главе стола; я очень стеснителен.
Апостол: Тогда тебя, Еллин, хозяина этих чудесных гор, мудрого и седого, как и эти горы...
Еллин: Я не могу видеть эту компанию.
Апостол: Это — достойные люди. Творение рук Всевышнего.
Еллин: Они некрасивы.
Апостол: Я тоже некрасив, однако ты, вот, смотришь на меня, беседуешь со мной.
Еллин: Ты некрасив, но умен, даже мудр, общаешься с небесами, сотрясаешь глубины земли, это компенсирует твой внешний вид, а они некрасивы — и только.
Апостол: Они обаятельны, простодушны, артистичны, в них множество талантов, это артисты, которые еще не утвердились!
Еллин: Не дай бог, чтобы они утверждались.
Апостол: Умеющий лечить, должен уметь преодолевать отвращение.
Еллин: Какое отвращение?
Апостол: У тебя шок от запущенных ран Скифа. На нем действительно гнило мясо. Спасти такого больного было немыслимо, но ты это сделал! Ты спас его!
Еллин: Он меня даже не поблагодарил.
Апостол: Прости его. Очень прошу тебя... (Становится перед ним на колени.)
Еллин: Нет и тысячу раз нет!!
Тяжело вздохнув, Апостол оглянулся, увидел скалу. Поднялся, простоял некоторое время, держа небеса на своих руках. “Вам, Ефесянам! Благодать Господа нашего Иисуса Христа да пребудет со всеми вами”. И был гул далеких миров, и снова качнулись земные глубины. Вся поляна, весь мир смотрели на Еллина, и Еллин наконец поднялся, подошел к столу. Апостол, отмолившись, спустился.
Апостол (Скифу): А ты чего стоишь? Иди, подкрепи сердце хлебом.
Скиф: Боли... адские... Если шевельну членом каким... упаду...
Еллин: Двигайся. Рядом с лекарем умирают, но не сразу.
Апостол: Теперь самое время нашему другу пахарю.
Дак: Что, опять рядом со Скифом? Вы что, с ума посходили? Тысячу лет и всё бок о бок?
Апостол: Ну, раз вы соседствуете землями и в каком-то смысле родня...
Дак: Какая там родня! Его соленое море питается пресными водами наших рек, вот и всё наше родство...
Апостол: Реки и моря породнены Господом, и вас тоже Всевышний посеял рядом, так что не надо противиться воле Отца. Около пахаря будет наша сестра...
Женщина: Он слишком стар для меня.
Апостол: Вырастивший пшеницу не может быть слишком стар для той, которая испекла хлеба. Рядом с тобой встанет тот, кто услаждал наш слух печальными песнями о Картагене...
Финикиец: Да позволено мне будет сказать.
Варвар: Говори.
Финикиец: Рабы не могут восседать за одним столом со свободными.
Еллин: Ты рожден в неволе, или тебя обратили в рабство?
Финикиец: Обратили.
Еллин: Кто?
Финикиец: Сам себя продал.
Еллин: Что тебя вынудило продать самого себя?
Финикиец: Погибал в горах, как и этот воин. Лихорадка вытрясла из меня всё. Чтобы спастись, вынужден был продать себя за кувшин горячего вина.
Женщина: Кому?
Финикиец: Продающему горячее вино в горах.
Апостол (Варвару): Брат мой, Варвар, отпусти нам своего раба.
Варвар: Для каких надобностей?
Апостол: Чтобы исполнить совместную трапезу.
Варвар: Обойдетесь. Он мне самому может понадобиться. Вдруг клиент нагрянет, а веселить будет некому. Вино без кифары, всё равно что невеста без жениха.
Апостол: Мечтаешь разбогатеть?
Варвар: Об этом помышляют все.
Апостол: Зачем тебе много?
Варвар: Долго жить хочу. В свое удовольствие.
Апостол: Тебе это не дано.
Варвар: Почему?
Апостол: Не умеешь наживать добро. В твои-то годы торчать у трех прокуренных котлов!
Варвар: Научи, как это сделать лучше. Войди со мной в долю.
Апостол: В долю с тобой я не войду, но научить могу. Вот, ты купил этого раба за бесценок, воспользовавшись его отчаянным положением.
Варвар: Я его спас. Он должен дважды в день руки мне целовать.
Апостол: Спас для чего? Чтобы было кому таскать амфоры по горам?
Варвар: Это когда переезд. А так он у меня при кифаре.
Апостол: Но играть ты ему тоже не даешь! Всё время обрываешь. Почему?
Варвар: Воспитываю. Даю новое направление. Сколько можно про Картагину. О Картагина...
Финикиец: Не Картагина, а Картагена!..
Варвар: Ты, раб ничтожный... Не смей вступать в разговор мудрецов, не получив на то мое позволение.
Апостол: Во-первых, раб — он тоже человек. Во-вторых, твой раб — человек особенный, отмеченный Богом.
Варвар: Чем?
Апостол: Талантом.
Варвар: Если хочешь знать, я пою лучше его.
Апостол: Может, ты и поешь лучше, но ты не избран Богом, а он — избран, и потому он — великий музыкант.
Варвар: Не смеши людей. С чего ты взял, что он великий музыкант? И что такое великий музыкант?
Апостол: Это музыкант, у которого есть послание миру от Бога.
Варвар: И... где оно, послание-то?
Апостол: Картагена.
Варвар: Возможно ли, чтобы послание было из одного слова?!
Апостол: Отчего нет? Мир. Война. Перемирие. Односложные послания Господа Бога.
Варвар: Ну, мир, война, перемирие, это я понимаю. А что такое Картагина?
Апостол: Знаешь ли ты что-нибудь про Финикию?
Варвар: По-моему, это фрукт.
Апостол: Финикия — это страна, поднявшая, было, меч против Рима. И Рим ее сокрушил.
Варвар: Если не умели воевать, чего полезли?
Апостол: Друг мой, да будет тебе известно, что финикийцы были великолепными полководцами! Ганнибал уже стоял у ворот Рима! Город был пуст, стоило ему войти — и мировая история пошла бы совсем по другому руслу. Но Ганнибал не любил ночных побед, он хотел, чтобы весь мир видел, как он войдет в Вечный город. Ночью, однако, римляне сумели собрать разрозненные силы и утром сокрушили финикиян.
Варвар: Я же сказал — глупые, никчемные люди.
Апостол: Не говори так. Финикияне — народ мудрый. Они оставили нам знаки письма, то есть алфавит, в который одето Святое Писание.
Варвар: Взялся учить, как наживать добро, а дошел до Святого Писания.
Апостол: Я дошел до Святого Писания именно для того, чтобы научить тебя, как наживать добро. Известно ли тебе, что такое сострадание?
Варвар: Что-то связанное с детским ревом.
Апостол: Вот, видишь ты утром соседа, которому холодно, и хотя ты сам стоишь у огня, тебе как-то неуютно, зябко, от того, что холодно твоему соседу. Видишь воина, измученного ранами, и сам содрогаешься от боли... Страдать болью ближнего — это и значит сострадать.
Варвар: Не понимаю. Если холодно Даку, почему должно быть холодно и мне? Если Скифа замучали раны, почему должен страдать и я, который вовсе не участвовал в сражении?!
Дак: Вот на этом ты потерял половину состояния.
Варвар: То есть на чем?
Дак: На пренебрежении человеком. И если бы ты, вместо того, чтобы заставлять этого несчастного раба таскать амфоры по горам, вывел бы его на большую арену Афин в спектакле под названием: “Последний Финикиец, оплакивающий гибель Картагены”...
Варвар: Думаешь, собрались бы послушать?
Апостол: Весь город собрался бы. Исповедь — не блажь, а спасение. Ты разбогател бы в один день и сделал бы при этом доброе дело.
Варвар (рабу): Ты, предатель... Ешь мой хлеб, а плачешься другим?
Финикиец: Я пою тебе об этом с утра до вечера...
Варвар: Но почему другие поняли, о чем песня, а я не понял?
Финикиец: Потому, что им ведома боль человеческая, а тебе — нет...
Варвар (неожиданно прослезившись): Кто из живых может сказать, что прожил жизнь и не ведал боли! Ладно, иди к ним, облегчи свою душу.
Финикиец: Чтобы облегчить душу, нужно быть свободным, а я раб.
Варвар: Отпустить не могу. Я на тебя истратился.
