Остановка - Зоя Борисовна Богуславская
Р о б е р т. Но при чем здесь мисс Вудворт? Вы отдали кому-то своего ребенка и разбирайтесь с ним сами.
Ж е н щ и н а (кричит). Вы, наверно, никогда не имели детей! Это же мой ребенок, и теперь я его больше не увижу!
Роберт молчит, оторопев.
Мисс Вудворт была так добра… Она обещала… Обещала пристроить моего бэби… А теперь у меня его отняли.
Р о б е р т (подавляя смущение). Зачем же вы его отдали, если вам он так дорог?
Ж е н щ и н а. Я хотела от него избавиться… Но я не могу… (Тихо.) Теперь я хочу вернуть моего ребенка. Он мой, и никто не имеет права его забрать.
Р о б е р т (возмущенный). Конечно. У матери все права. Вы им так и скажите. Какие могут быть основания не отдавать вам ребенка?
Ж е н щ и н а. Они говорят… Раз я его подкинула, я негодная мать… и не имею права его воспитывать.
Р о б е р т (агрессивно). Кто так говорит? И что это они учат вас, как жить. Этот номер у них не пройдет. Вы адрес помните?
Женщина молчит, растерянная.
Адрес, черт возьми, вы знаете? Я им покажу, как распоряжаться чужой жизнью… Передайте им это. И перезвоните сюда.
Отбой. Роберт возмущенно шагает по комнате. Звонок телефона.
Да, я вас слушаю.
Г о л о с. Простите, это из Центра «Линии помощи». Мисс Вудворт дома?
Р о б е р т. Нет ее. Нет!!! Что вам всем от нее надо?
Г о л о с. Ничего… Мы просто беспокоимся, что она не пришла на дежурство сегодня. Этого с ней никогда не бывало…
Возникает песенка из «Линии помощи»:
Если тебя не слышит тот, кто тебя знает,
Если ты устал ждать отклика,
Если ты оказался выброшенным на улицу
И теперь совсем один,
Знай, здесь всегда есть тот, кто тебя услышит,
Он протянет руку,
Он поможет начать все сначала.
Но если бы кто-то мог услышать их,
Кто-то, как ты и я,
Как ты и я,
Как ты и я…
Вот о чем моя песня,
Вот о чем все,
Вот о чем все.
НЕВЫМЫШЛЕННЫЕ РАССКАЗЫ
КОЛЛАЖИ ПАРИЖА
I
В отеле «Эглон» на бульваре Распай мой тихий номер выходит на кладбище Монпарнас, знаменитое могилой Бодлера. Автор «Цветов зла» верил в бессмертие поэзии, но вряд ли мог предположить, что 60 лет спустя советский поэт Владимир Маяковский, поселившись напротив, в гостинице «Истрия», придет на его могилу, чтобы отдать дань таланту буйного француза, сражавшегося на баррикадах.
Рядом с кладбищем — бульвар Монпарнас. В сущности, это тот же мемориал. На углу, в «Ротонде», бывали Модильяни, Матисс, Сутин. Рядом, в ресторане «Дом», выбирали устриц всех мыслимых сортов Пикассо и Брак. А через дорогу, чуть наискосок, в Куполи — художественной мекке Парижа — в зале подковкой и на застекленной веранде работали Хемингуэй, Габриэль Гарсиа Маркес, Натали Саррот, Арагон, заказывая, быть может, знаменитый кокиль и запивая его рислингом.
— Вот здесь, в Куполи, — говорит за ужином Антуан Витез, ныне главный режиссер народного театра в Шайо, — познакомились Арагон и Маяковский. Арагон мне рассказывал, как Эльза Триоле обратила на него внимание Маяковского. Французский поэт сидел у стойки бара. Через несколько минут пришла записка: «Арагон! С вами хочет встретиться русский поэт Маяковский. Второй столик слева».
— Так ли это было? — улыбается Витез. — Но знакомство состоялось в Куполи.
Антуан Витез, создатель хорошо известного театра в парижском предместье Иври, знаток русской литературы и искусства, начал с постановки «Бани» Маяковского. Затем — «Электра» Софокла, сделавшая его всемирно известным режиссером, «Пятница» в театре Шайо.
Мне довелось видеть в его театре «Фауста» Гёте, где сам он играл главную роль. Бурный новатор в режиссуре, актер, блестяще владеющий искусством преображения и характерности, в жизни Витез тих, задумчив, удивительно напоминает Арлекина из комедий дель арте: изломом темных бровей, резкими полосами треугольником у уголков рта.
— Мой Фауст, — говорит он, — это трагедия необратимости времени. Я кричу, взываю к окружающим: «Ничего нельзя ни вернуть, ни переделать, ни повторить! Остановитесь! Осмыслите каждое мгновение жизни». Разумеется, это только одна тема Фауста…
— А еще?
— Еще… — задумывается он. — Меня всегда волновала проблема двойников. Мне кажется, старый Фауст следит за юношей, каким был когда-то, словно ходит вслед за ним (собой) по улице, видит себя с другими людьми, с возлюбленной. Торжествует или ненавидит себя. Это тема «Смерти в Венеции» Томаса Манна и Лукино Висконти в его фильме — тема, гениально разработанная двумя великими стариками, осмыслившими прошлое. Для меня же двойное самоощущение Фауста — обратное. Это юноша, заглянувший в будущее старика.
В декабре 1976 года театр закончил сезон новой постановкой по роману Арагона «Базельские колокола», потом Антуан Витез поставил в Московском театре сатиры «Тартюфа» Мольера.
— Актеры привыкли у вас к «застольному периоду», — говорит режиссер, — мы же связаны временем, его всегда в обрез, поэтому я предпочитаю с первых дней делать все на сцене. «Пьесу вы знаете хорошо, роли тоже, — сказал я своей группе в Театре сатиры, — будем сразу двигаться, действовать». Две репетиции актеры помучились, а потом пошло. Там замечательно интересные актеры.
Спектакли Антуана Витеза — это коллажи. В его постановках, точно вклейки, обыгрывание натурального реквизита и мебели, подлинных блюд (салат, лапша, сыр в «Базельских колоколах»), цитаты из греческого, турецкого, русского, немецкого языков — все это равноправные участники событий, такой же инструмент актера, как голос, пластика, мимика.
Узкий жанр, открытый в живописи дадаистами, сегодня, мне думается, трансформировался, мощно проникнув во многие сферы искусства. В фильмы, как в «Сумасшедшем Пьеро» Годара, где эпизоды злоключений героя Бельмондо вплелись в хронику циркового триумфа французского клоуна Раймонда Дево. Следы коллажа у Р. Щедрина в балете «Анна Каренина», в романах-коллажах Хулио Кортасара или Андрея Битова, где выдержки из газет, афиш, документы и художественный вымысел нерасторжимо сращены в единый сплав прозаического повествования.
— Кстати о Маяковском, — возвращается к началу нашего разговора Витез. — Только что я принял участие в фильме о нем, снятом для французского телевидения режиссером Коллет Джиду и продюсером Тери Дамиш по сценарию Клода Фриу. Недели через две можете его увидеть. А Фриу наконец закончил свое многотомное исследование о Маяковском и его окружении. Раньше все свободное время уходило у него на университет.
— Да, быть президентом Венсена — дело героическое…
— Вы бывали там? — спрашивает Витез.
— Не
