Алексей Слаповский - Мои печали и мечты (Сборник пьес)

ВИКТОР. И я бы переехал к ним на это время.

ИРИНА. Мы должны справляться сами. Они нас до сих пор считают детьми, мне это надоело. И еще. Только не обижайся. Они за эти пять дней так переделают нам ребенка, что мы ее не узнаем!

ВИКТОР. Ириш, не загоняйся. Как они ее переделают, она еще ничего не понимает.

ИРИНА. Она все понимает. Хорошо. Я сказала все, что хотела. Тебе не нравится. Хорошо. Тогда решение за тобой. Как скажешь, так и сделаю.

ВИКТОР. Поезжай конечно…

ИРИНА. Спасибо. (Целует его в щеку, снимает полотенце с головы, берет фен, идет в ванную). Поменяй памперс ребенку, не слышишь, она кричит?

ВИКТОР (идет к кроватке, наклоняется). Слушай, у нее температура, кажется.

ИРИНА (из ванной). Что?

ВИКТОР. У Марфуши температура!

ИРИНА (выходит, идет к кроватке, наклоняется, протягивает руку). Дай градусник.

Виктор ищет градусник. Не находит. Ирина присоединяется. Оба долго ищут градусник. Ирина находит его на книжной полке, он был засунут в книгу.

ИРИНА. Это ты вместо закладки?

ВИКТОР. Проверял, настолько ли Полуяров холодный писатель. Все современные писатели холодные. А в Достоевского засунул — сразу за сорок.

ИРИНА. Очень смешно, не забудь в Интернет выложить. Будет бешеный успех! (Ставит градусник).

Виктор подходит, вместе долго стоят над кроваткой.

ИРИНА (берет градусник, смотрит, хватает телефон, жмет кнопки; после паузы). Алло, «скорая»? Грудной ребенок, температура высокая. Тридцать девять почти. Вам сорок надо? Нет. Нет. Да вы приезжайте, сами все посмотрите! (Отключается, тут же набирает другой номер.) Петр? Я не лечу. Ребенок заболел. Да. Я знаю. Я знаю. Не знаю. Может, через неделю. Не знаю. Никогда! (Швыряет телефон на диван; Виктору.) Сколько раз я просила не распахивать окно?

ВИКТОР. Ребенку нужен свежий воздух!

ИРИНА. Гулять с ним нужно, приучать к воздуху!

ВИКТОР. Я гуляю! Я и так в парке, как идиот, один папаша, остальные все матери ходят. Одна даже спросила: а у вас мама что, болеет?

ИРИНА. Ты сам вызвался, сам же сказал, что устаешь сидеть!

ВИКТОР. Хорошо, сам! Один раз в неделю! Ты же не даешь! То дождик, то ветерок, то у нее нос позавчера мокрый был, то еще что-нибудь! Ты сумасшедшая мать, вы все сумасшедшие!

ИРИНА. Обливать холодной водой ребенка? Этого ты хочешь?

ВИКТОР. Это полезно!

ИРИНА. А сам почему не обливаешься?

ВИКТОР. Между прочим, я до тебя принимал контрастный душ, бегал по утрам…

ИРИНА. То есть я испортила тебе жизнь?

ВИКТОР. Догадалась наконец!

ИРИНА. Что тебе мешает уйти? Ребенок? Ты все сделал, как надо, простудил, она теперь может умереть, ты опять свободен.

ВИКТОР. Дура!

ИРИНА. Господи, когда же они приедут? Лучше бы я заболела.

ВИКТОР. Соседка из двести шестой, кажется, детский врач. Я у подъезда как-то слышал, с ней женщина насчет ребенка советовалась.

ИРИНА. Почему ты раньше не сказал?! Иди к ней, зови!

Виктор торопливо уходит.

(Берет телефон).

Затемнение. Крик ребенка. Потом — тишина. Появляется свет. Ирина стоит в прихожей.

ИРИНА (в дверь, уходящей соседке). Спасибо. Да, все сделаем. То есть ничего страшного, да? Спасибо. (Идет к кроватке, ставит градусник; после паузы смотрит). Уже меньше.

Слышна сирена «скорой помощи». Потом — звонок домофона. Виктор берет трубку.

ГОЛОС. «Скорую» вызывали?

ВИКТОР. Спасибо, не надо, все уже умерли. (Кладет трубку).

ИРИНА. Ты с ума сошел, так шутить?

ВИКТОР. А пусть знают… (Чувствует, что ляпнул глупость, слегка смущен). Я так, со зла… Они не виноваты, действительно, пробки… Раньше в семьях было по восемь детей и на такие вещи вообще внимания не обращали. Мы слишком над ней трясемся.

ИРИНА. Может быть.

ВИКТОР. Езжай, от твоего присутствия ничего не изменится. У нее уже два раза температура была, все проходило.

ИРИНА. Ты думаешь? (Берет телефон, нажимает кнопку.) Петр? Я все-таки еду. Да. Да. Скажешь ему: отбой, все изменилось. (Отключается.) Господи, кто бы знал, как я не хочу ехать! (Деловито.) Да, Витя, большая просьба: моим и твоим родителям не говорить, ладно? А то начнется. За несколько дней они не заметят, что меня не было. Если сами мне позвонят, как-нибудь отговорюсь, скажу, что дома.

ВИКТОР. Они по роумингу потом поймут.

ИРИНА. Думаешь, кто-то в наших семьях проверяет счета? В общем, если узнают, лучше потом.

ВИКТОР. Хорошо.

ИРИНА (целует его). Обожаю тебя.

Виктор и Лара лежат в постели.

ЛАРА. И не стыдно тебе? Только жена уехала, а ты уже…

ВИКТОР. А тебе не стыдно, Лера?

ЛАРА. Лара. Даже имя не запомнил. Я женщина одинокая, у меня никаких обязательств.

ВИКТОР. А перед Ириной? Она тебя наняла, между прочим.

ЛАРА. Сама виновата. Не хочешь, чтобы муж изменял, сиди дома.

ВИКТОР. Ты со всеми мужьями так поступаешь?

ЛАРА. Абсолютно. Мне просто интересно, найдется хоть один верный.

ВИКТОР. Неужели ни одного не было?

ЛАРА. Был. Но оказалось, что у него обострение простатита, ему ни до чего было. Каждую минуту в туалет бегал, какой уж тут секс.

ВИКТОР. А зачем тебе это?

ЛАРА. Во — первых, просто хочется. А потом, со мной удобно, у меня детей не может быть. Ты же повелся на это?

ВИКТОР. Отчасти.

ЛАРА. Повелся. Вы все одинаковые. Вы все хотите трахаться, но не хотите детей. Знаешь, я думаю, человечеству надо лет на двадцать перестать рожать. Или разрешать одной семье из десяти. У меня был один, он сказал: если мы будем размножаться с такой скоростью, планета обречена. И очень скоро.

ВИКТОР. Мы этого не увидим, Лера.

ЛАРА. Дети увидят. Ты нарочно? Лара я.

ВИКТОР. Просто ты на Леру похожа.

ЛАРА. Ни какую Леру?

ВИКТОР. А фиг ее знает. Просто смотрю на тебя: ну вылитая Лера. А ты Лара. Странно. (Обнимает ее).

ЛАРА. Не лезь. Ненасытный какой. Денег я с тебя не беру, будешь расплачиваться тем, что слушаешь. Человеку ведь что нужно? Чтобы его хоть кто-то слушал. А я одна живу, сама слушаю — радио, телевизор.

ВИКТОР. Значит, ты это делаешь, чтобы тебя послушали?

ЛАРА. И поэтому тоже. И проверяю, сказала же. Мне вот муж изменил, я так переживала, думала, с ума сойду. Выгнала его. А сейчас думаю: дура я, дура, такой был человек, а я его выгнала из — за невинной шалости. Потом думаю: какая же шалость, измена все — таки! Ну, и решила сама проверить. На себе. Шалость, в самом деле. А человека упустила. Он теперь женат опять, двое детей. Гуляет, конечно, в том числе со мной встречался.

ВИКТОР. Удивительно — Марфа все время молчит. У тебя голос, что ли, такой, успокаивающий?

ЛАРА. Она слушает. Запоминает.

ВИКТОР. Ну да, конечно.

ЛАРА. Кроме шуток. У меня был один социолог, он говорил, что дети все понимают прямо с первого дня. Он говорил… Сейчас вспомню. (Голосом, будто читает наизусть). Процесс воспитания в семье, как правило, есть процесс поэтапного развращения и подгонки родителями детей под собственный образец. (Она встает, идет к плите). Кофе сварить?

ВИКТОР. Нормального нет, там растворимый в банке.

ЛАРА (включает чайник). Дождусь твою жену, сдам ей ребенка, все ей расскажу.

ВИКТОР. Что значит — все?

ЛАРА. Все. Жена имеет право знать, как муж себя вел.

ВИКТОР. Ты серьезно? Зачем тебе это?

Лара не отвечает, смотрит на закипающий чайник, берет банку с кофе, достает ложечкой, бросает в чашки, заливает кипятком.

Я спросил, кажется.

ЛАРА. Что?

ВИКТОР. Зачем тебе надо — рассказывать моей жене?

ЛАРА. А в следующий раз будешь осторожней. Не будешь при ребенке чужих женщин обнимать.

ВИКТОР. Это прикол, да? Ты веселая женщина!

ЛАРА. Еще какая! (Несет кофе на подносе, осторожно забирается на постель).

Виктор, напряженно размышляя и глядя на Лару, берет чашку, отпивает.

С сахаром?

ВИКТОР. Да.

ЛАРА. Тогда это мой. Или мое. (Меняет чашки.) Сейчас можно говорить и «мой кофе», и «мое кофе». И так во всем. Естественное движение жизни. Раньше было только так, а теперь и так, и так, и вообще по — всякому.

ВИКТОР. Ты что имеешь в виду? (Не дождавшись ответа.) Ты в самом деле ей скажешь?

ЛАРА. Обязательно.

ВИКТОР. Слушай… Не понимаю… Ты сама знаешь, это несерьезно, это фактически хохма — ну, оказались мужчина и женщина вместе в одной комнате, тем более, ты ночевать осталась. По понятиям моего поколения, спать в одной комнате с женщиной и не тронуть ее, это просто безнравственно. Она обидеться может.