Скорбная братия. Драма в пяти актах - Петр Дмитриевич Боборыкин
Подуруев (возвращается с бутылками). Эван, эвое!.. Да здравствует Фохт и литературная терпимость!.. Господа, придвиньтесь, тесней, подставляйте ваши стаканы! Кто боится хересов, может пробавляться пивом Крона{37}, напоившим струею остроумия российские карикатурные журналы! Позвольте чокнуться с вами, Элеонский!
Элеонский. Отчего не чокнуться! Давно бы вы позаботились, Подуруев. На одной матери-сивухе может сойтись русский человек с лютым врагом своим.
Подуруев. А вы разве желаете хлебного?
Элеонский. Все равно! Я всякое употребляю.
Гудзенко. Ну, слава Богу! Хоть на минутку отпустите душу на покаяние!..
Кленин. Так должно быть, Гудзенко! Кто много страдал, на того под конец все накинутся…
Сахаров. Святая истина!
Подуруев. Яко на царя зверей в басне Крылова.
Караваев. Всякая, значит, животина.
Бурилин. И чистая, и нечистая!
Элеонский (выпив залпом стакан). Да, господа, и осел с долгими ушами. Помню я эту притчу! Значит, осел-то я?{38}
Кленин. Помилуйте!
Сахаров. Что вы!
Бурилин (Караваеву). Насилу-то догадался!
Подуруев. Это малянтандю!{39} Выпейте-ка! (Наливает ему.)
Элеонский (еще выпив). Что ж, ничего, не бойтесь, господа, я не обижаюсь!.. На дуель не вызову, я человек штатский!.. Только дайте мне сочинить нравоучение, я его больше изготовлю в презент господину Кленину.
Гудзенко (дергая его за руку). Полноте, Элеонский… опять вы!
Кленин. Оставь, Гудзенко, пускай господин Элеонский говорит, что ему угодно.
Элеонский. А вот что мне угодно! Вы изволили на своем поэтическом наречии выразиться: кто много страдал… И еще раньше: мы, испившие чашу разъедающей борьбы… Так, кажется, или нет?
Кленин. Так… Что ж из этого?
Элеонский. Я нарочно переспрашиваю. А то после скажут, пожалуй, что вот пришел безобразный кутейник и так напился, что перевирал даже изречения своих вдохновенных собеседников! Вы, господин Кленин, и в лице вашем люди сороковых годов испили чашу разъедающей борьбы! Прекрасно! И вы с этим носитесь как… (останавливается) есть такая поговорка, да я ее не вставлю, хоть меня и сравнили с долгоухим ослом! Смотрите, дескать, на нас, мальчишки, и проникайтесь святым благоговением… Мы испили чашу страданий, мы отмечены божественным перстом, мы вынесли роковую борьбу!.. Треску-то, грому-то, бенгалики-то сколько – страсть! Вы меня экзаменовали, господин Кленин, позвольте и вам задать вопросец? Какие это страдания? Что за борьба? Где эти невиданные подвиги? Под какими терзаниями падали вы, святые мученики? Я, коли хотите отвечу за вас, господин Кленин! Читали вы немецкие книжки, а по французским развратничали. Когда собирались промежду собою, клубничные акростихи писали, шепотом либеральничали, да на крестьянский оброк ездили за море проливать слезы умиления перед Сикстинской Мадонной! Вот ваше времяпровождение, вот ваши подвиги! А теперь разберем и роковую борьбу. Развивать вы больно любили женский пол насчет идеалов? Восстановлять, значит, из бездны падения! Вот и нарвется из вас кто-нибудь на бабенку. Поминдальничает с ней, а потом и втюрится в нее пухлой душонкой. Разумеется, через годик он ей надоест, как солодковый корень. (Смотрит на Кленина пристально.) Она его и бросит, и пойдет направо и налево блудить! Он же ее приучил к халатной жизни! Сбежала бабенка – идеалист запил. Вот вам и вся роковая борьба! Так или нет, господин Кленин?..{40}
Кленин (бледнеет). А если б и так, господин Элеонский?.. Продолжайте, продолжайте! Начавши глумлением, вы кончите, быть может, правдой!..
Элеонский. Разве я выдумываю? (Наклоняется к нему через стол.) Я у вас первый раз в жизни, и на портретах вас никогда не видал, а судьбу вашу как по писанному читаю.
Кленин. Почему это – мою именно?
Элеонский. А вы разве отказываетесь от такой чести?
Кленин. Я вас не понимаю.
Элеонский. Будто бы! Небось, понимаете… Бабенка, медного гроша не стоющая – вот ваша роковая судьба, господа! И это борцы, мученики, титаны!.. Раскиснут на Гегеле {41}, да потом и падают несчастными жертвами от какой-нибудь любовишки!..
Кленин (встает). Довольно, довольно, господин Элеонский, ни слова больше! Это не цинизм даже, это, это…
Элеонский. Что вы испугались! Разве я ваши тайны рассказывать стану! Очень мне нужно! Мы не бойцы, не мученики, не титаны, такою дрянью не занимаемся. Уж если мы запьем, так не от бабенки, ха, ха… Поучение кончено. Прощайте, господа, другой раз, небось, не будете зазывать к себе на смотрины безобразного бурсака… (Встает и идет к двери.)
Кленин (догоняя его, порывисто отводит к двери). Если вы честный человек, вы не уйдете так!
Элеонский. А что еще?
Кленин. О какой женщине говорили вы?
Элеонский. Я почем знаю!
Кленин. Вы лжете, вы знаете ее!
Элеонский. Все чай меньше вас…
Кленин. Я вас заклинаю сказать мне, где она, как вы столкнулись с ней?
Элеонский. Как?.. Известно, как!..
Кленин. Где, где, я вас спрашиваю!
Элеонский. Навестить желаете? Пейзажик выйдет хоть куда!
Кленин. Ни слова больше… Номер дома?
Элеонский. Небось сами найдете! Ха, ха!.. Идеалист! Мученик!.. Я, пожалуй, сведу!..
Кленин (отшатнувшись). Ступайте, ступайте!..
Элеонский (в дверях). Прощайте, Гудзенко!.. Спасибо за угощение! (Уходит.)
VI
Кленин идет к той половине стола, где сидит Сахаров. Все остальные накидываются на Гудзенко.
Бурилин. Что вы, Гудзенко, с ума, что ли, сошли, приводить этакого осла?!
Подуруев. Это у тебя душа-человек?.. Хорош!
Караваев. Эге, хлопче, який глупый парубок!..
Бурилин. Кто вас просил? Что это за манера тащить всякую шваль, точно в харчевню!
Гудзенко. Да что вы на меня накинулись, господа! Сами же просили!
Бурилин. Кто просил?
Гудзенко. Сахаров первый, Подуруев второй.
Бурилин. После этого всякий безобразник с улицы вломится, да и ошельмует всех!
Гудзенко. Ну вас к бису!..
Кленин (в сторону Сахарову глухим голосом). Слышал ты?
Сахаров. Что?
Кленин. Ничего! (Выпивает залпом стакан.)
Подуруев. Накатить хохла пивом за это, до оскудения сил!
Гудзенко. Эк орут как! Ведь не с вами ругался Элеонский. Уж кому серчать, так Кленину, он пускай и говорит!
Подуруев. Виктор, что ты притих вдруг! Или ошеломило так, что язык прильпе {42} к гортани?
Подходит к нему вместе с остальными.
Кленин (наливает новый стакан). Да, ошеломило! (Вдруг встает.) Давайте, братцы, пить!
Подуруев. Вот хватился! Мы точно не пили!
Сахаров. Да что с тобой, Виктор?
Бурилин. Как что с ним! Такой остолоп всякого огорошит!
Подуруев. Хохол, пей пиво и молчи!.. В наказание будь нем аки рыба!
Кленин. Пить надо!.. Извините, братцы, я задумался немного! После такой словесной перепалки отдадимся другим чувствам! Другим разговорам!
Подуруев (пьянея). Нет, ты мне скажи, Виктор, про что это нигилист толковал,
