Алексей Писемский - Горькая судьбина

Молодой парень. Нет у меня про это ни полушубка, ни сапогов. (Быстро уходит.)

Бурмистр. О, дьявол, грубиян-народ! На, Лизавета, надевай мою сибирку. (Снимает с себя сибирку.)

Лизавета. Давайте, судырь! Я в нее младенца, красавчика моего заверну, а сама и так добегу: мне ничего. (Проворно уходит за перегородку.)

Ананий Яковлев (вскакивая и вбегая за ней). Не дам я тебе младенца!

Бурмистр. Черт, прибьет еще бабу-то!.. Свяжите его, ребята, сейчас же!

Никто из мужиков не трогается.

Голос Лизаветы. Подай младенца, подай, а то ослеплю тебя.

Голос Анания Яковлева. Ах ты, бестия, смела еще руку свою поднять на меня. На, вот, тебе твое поганое отродье!

Раздается страшный удар и пронзительный крик ребенка.

Голос Лизаветы. Батюшки, убил младенца-то.

Бурмистр. Согрешили грешные! Говорил вам, кажется, черти-дьяволы, вяжите его. (Бьет по шее рябого мужика.)

Рябой мужик. Чего вязать-то?.. Давайте веревку-то… Где веревка-то?

Давыд Иванов (стаскивая с полицы веревку). На, вот те веревку-то, входи туда!

Рябой мужик. Чего входить?.. Цапнет топором еще, пожалуй. Сунься-ко сам.

Голос Лизаветы. Батюшки, совсем уж не дышит, вся головка раскроена!

Выборный (несмело заглянув в дверь). Ничего, значит, не цапнет: окно высадил и убег.

Бурмистр. Караул! Бей скорей в набат и ловите его, окаянный народ!.. Что теперь барин-то с нами сделает – пропали наши головы!..

Занавес падает.

Действие четвертое

Зала в доме Чеглова.

Явление I

Стряпчий сидит и пишет за столом. У того же стола сидит исправник. Перед ним стоит бурмистр.

Исправник. Отвечать, конечно, что будете, отчего не остановили его и не заарестовали.

Стряпчий. Удивительное дело это, каким образом у целой деревни один мужик убежал!

Бурмистр. Оробели, ваше благородие, так совершенно, что оробели: я в те поры, как он в окно-то махнул, почесть две версты за ним бежал, так он обернется да и грозит: «Только кто, говорит, подойди ко мне, так живой на месте не останется». Я, ваше благородие, человек тоже уж немолоденький: мне не очень с ним совладать; они вон пудов по семи говядины на башке носят.

Исправник. Где он, каналья, может скрываться?.. Другая ведь уж неделя теперь пошла…

Бурмистр. Поблизости ему, ваше благородие, тут быть негде; он бы давно уж себя заявил. Я по первоначалу-то и ждал, что он либо селенье выжжет, либо над нами кем что сделает; а коли все благополучно, так наверняк надо полагать, что в Питер махнул: мало там разве беспашпортных-то проживает. Старуха, теща его, сказывала, что у него тысяча целковых в кармане было, с экими деньгами везде спокойно проживет; а ты вот за него мучься и отвечай. Только теперь на вашу милость и надежду мы полагаем, коли вы защитите и помилуете нас.

Стряпчий (ядовито). Нам тут много делать нечего – старше нас член есть. Губернаторских-то молокососов нынче этих развелось. Всю дорогу мне в тарантасе объяснял, как он тут всю подноготную выкапывать хочет.

Бурмистр. Позвольте, сделайте милость!.. Хошь, конечно, мы теперь точно мужики – народ необразованный, а все тоже маненько понимать можем так, что господин этот чиновник смешнеющий: другой день теперь изволит ходить и под окнами по избам подслушивать, как будто кто из вотчины может что про господина сказать. Вон и Сергей Васильич приказать мне изволили: «Поди, говорит, Калистрат, переговори с господином исправником и господином стряпчим, а что, говорит, с этим губернаторским чиновником я и дела никакого иметь не хочу – не стоит он того!»

Исправник. Сергею Васильичу хорошо на нас указывать, а тут как после что выдет, так он и в стороне.

Стряпчий. Мало еще, что в стороне, да первый еще тебя перед губернатором подлецом и взяточником и облает… Не с сего дня мы его знаем.

Бурмистр. Позвольте, ежели теперича таким манером, так Сергей Васильич и знать про то совершенно не должен: мне не то что как другому вотчино-начальнику, барину, что ли, докладывать, али с вотчины по грошам да по гривнам сбивать надо. Вон я сейчас полтораста целковых имею и представляю их. Делить только, дурак, не умею как, а деньги готовы. (Кладет торопливо из кармана на стол 150 целковых.)

Исправник. Брать-то бы еще, братец, пока не за что: ничего еще не сделали.

Бурмистр. Да это не то, что за дело какое-нибудь, а так только из уважения моего к вам… приношу и земно о том только кланяюсь, принять их и не побрезговать.

Исправник. Для чего брезговать – не поганые… (К стряпчему.) Берите, получайте, сколько вам следует.

Стряпчий (продолжая писать). Не знаю-с я, сколько мне, по-вашему, следует.

Исправник. Как же не знаете: всегда, кажется, с вами по-братски делили пополам, вот и тут 75 рублей ровно – берите… (Подвигает стряпчему деньги; тот проворно и молча сует их в жилеточный карман и снова продолжает писать.) Человечек уж – нечего сказать!.. (Обращаясь к бурмистру с ласковостью.) Да что барин-то в самом деле болен, али так?

Бурмистр. Оченно нездоровы! Горячка, сказывают… как тогда встревожились… слегли… все хуже и хуже… не знаем, и жив останется ли, – подлец и разбойник, что наделал… (Увидя входящего сотского с палкою и бляхою на груди.) Что те надо! Дурак! Лезет.

Сотский. Народ тамотка согнал.

Исправник (стряпчему). Давайте спрашивать пока: что ж нам его дожидаться-то.

Стряпчий. Спрашивайте.

Бурмистр. Со старухи Матрены, может, ваше благородие, изволите начать.

Исправник. Да хоть с Матрены.

Бурмистр (сотскому). Давай сюда Матрену.

Сотский уходит.

А насчет болтовни, ваше высокоблагородие, вы и опасаться не извольте. Сами можете увидать: у меня не то, что старшим всем на рот замки повешены, а какие малые ребята были, так я и тех всех велел верст за тридцать отседова увезти, чтобы лишнего не наболтали.

Явление II

Матрена, робко входя, а за ней и сотский.

Бурмистр. Подходи тут ближе!.. Что рыло-то уж больно в землю уткнула…

Матрена подходит.

Исправник. Как тебя зовут?

Матрена (то глядя на потолок, то себе на ноги). Ну, батюшко… Господи.

Исправник (повторяя). Как тебя зовут?

Бурмистр. Матреной, ваше высокородие, верно так-с, – извольте писать.

Исправник. Да точно ли?

Бурмистр. Точно так – помилуйте, станем ли обманывать; для чего это.

Стряпчий пишет.

Исправник. Сколько тебе от роду лет?

Матрена (дрожа всем телом). Ну, батюшко… сударики мои.

Бурмистр. Да, старый пес, сказывай… что и того не говоришь.

Матрена (со страхом взглядывая на него). Я, батюшко, что!.. Помилуйте.

Бурмистр. Стара, ваше благородие, извольте писать. Живет только старая кочерга, а что оченно стара; на седьмой десяток, поди, идет…

Стряпчий пишет.

Исправник. Какой ты веры и бываешь ли на исповеди и у святого причастия?

Матрена (продолжая дрожать). Ну, батюшко, вестимо что…

Исправник. Что же такое вестимо?

Матрена. Вестимо, батюшко.

Бурмистр. Бывает, ваше благородие, извольте писать: и в великий пост, и в Успенки, чай, исполняет это… Давно уж, тоже, поди, к савану-то себя готовит.

Исправник (почесывая в голове). Каким это образом, бабушка, у тебя зять младенца-то убил?

Матрена (еще больше задрожав). Я, батюшко, что!.. Господи!

Бурмистр. Ее не было, ваше благородие, совершенно так, что не было… Сказывай, что ли, дьявол эдакой, что тебя не было там.

Матрена. Не было, господин бурмистр, не было.

Стряпчий (пишет). Не было, так не было.

Явление III

Те же и чиновник особых поручений – молодой человек с выдавшеюся вперед челюстью, в франтоватом вицмундире, с длинными красивыми ногтями и вообще, как видно, господин из честолюбивых, но не из умных.

Чиновник (сотскому). Там я мужика привел!.. Задержать его, чтоб ни с кем тут не столкнулся… (Подходит с важностию к столу.)

Исправник (с некоторым подобострастием). Мы уж, извините, начали без вас.

Чиновник. И что же?

Стряпчий (молча пододвигая к нему бумагу). Показание вот-с!

Чиновник (пробежав бумагу). Гм! Ничего-незнайка, по обыкновению. Ну, ты у меня, старая, будешь знать.