Жан Жироду - Ундина
Они исчезают.
СЦЕНА ДЕВЯТАЯ
Ундина. Камергер. Поэт.
Камергер спускается с лестницы, ведя за руку Ундину и репетируя с нею придворные поклоны.
Камергер. Совершенно невозможно!
Ундина. Я была бы так рада!..
Камергер. Превратить обычный третьестепенный прием в водяное празднество практически невозможно… К тому же это бы запретил королевский смотритель финансов: наполнение бассейна водой каждый раз обходится нам в целое состояние.
Ундина. Я бы вам устроила это бесплатно.
Камергер. Не настаивайте! Даже если бы наш король принимал князя рыб, пришлось бы из соображений экономии принимать его на суше.
Ундина. Я бы так выиграла в воде!
Камергер. Но не мы… Не я…
Ундина. Напротив. Именно вы выиграли бы в особенности. У вас потная рука. В воде это было бы незаметно.
Камергер. У меня рука не потная.
Ундина. Потная. Потрогайте ладонь.
Камергер. Госпожа супруга рыцаря, чувствуете ли вы себя в силах хоть на минуту прислушаться к советам, которые уберегут вас сегодня от неловкостей и даже скандала?
Ундина. Я готова слушать хоть целый час! Два часа, если вам угодно!
Камергер. Слушать, не перебивая?
Ундина. Клянусь! Нет ничего легче…
Камергер. Госпожа, двор — место священное…
Ундина. Простите! Одну минутку!
Направляется к поэту, который держался в стороне, а теперь идет к ней навстречу.
Ундина. Вы поэт, не правда ли?
Поэт. Говорят, что да.
Ундина. Вы не очень красивый…
Поэт. И это тоже говорят… Говорят не так громко… Но я слышу еще лучше, потому что уши поэтов чувствительны только к шепоту.
Ундина. А разве писание стихов не украшает человека?
Поэт. Я был куда безобразнее!
Она смеется. Он отходит в сторону.
Ундина (возвращаясь к камергеру). Извините!
Камергер. Госпожа супруга рыцаря, двор — место священное, где человек должен держать в узде двух предателей, от коих не может избавиться: свою речь и свое лицо. Если ему страшно, они должны выражать мужество. Если он лжет — откровенность. Если ему доводится говорить правду, невредно, чтобы она звучала как неправда. Это придает правде двусмысленность, которая поможет при соприкосновении с лицемерием. Возьмем пример, который вы, по своей невинности, выбрали сами. Я отказываюсь от своего привычного примера с запахом пригоревшего жаркого. Да, у меня потная ладонь. Правая ладонь. Левая совершенно суха… Летом она у меня горит… Да, я это знаю и страдаю этим с детства. Когда я касался груди моей кормилицы, она путала мои губы и пальцы. И меня не утешает, что согласно легенде, я унаследовал эту особенность от своего прадеда Онульфа, который нечаянно опустил в святую воду не пальцы, а сжатый кулак… Но какой бы влажной ни была моя ладонь, рука у меня длинная, она дотягивается до трона и распоряжается фавором и опалой… Не понравиться мне, значит поставить под вопрос свое положение при дворе, положение своего мужа, особенно, когда насмехаются над моими физическими недостатками, над моим физическим недостатком!.. Впрочем, я не вывожу отсюда никакой морали… А теперь, прекрасная Ундина, если вы следили за моей мыслью, скажите как придворная дама, получившая предупреждение, какова моя правая ладонь?
Ундина. Потная… Так же как и ноги.
Камергер. Она ничего не поняла! Госпожа…
Ундина. Минуточку, разрешите?
Камергер. Нет! Ни за что на свете!
Она снова идет к поэту, который в свою очередь движется ей навстречу.
Ундина. Какое было ваше первое стихотворение?
Поэт. Самое великолепное.
Ундина. Самое великолепное из ваших стихов?
Поэт. Из всех вообще стихов. Оно также превосходит их, как вы всех остальных женщин.
Ундина. Вы очень скромны в своем тщеславии… Прочитайте его поскорее…
Поэт. Я его не помню. Я сочинил его во сне. А проснувшись, забыл.
Ундина. Надо было сразу записать.
Поэт. Именно это я себе и говорил. Я записал его даже слишком скоро… и записал во сне.
Она тихонько смеется. Он удаляется.
Камергер. Госпожа, допустим, рука у меня потная. Когда вы пожмете руки всем придворным, возможно. Вы составите себе другое мнение… Допустим это и допустим, что я это допускаю… Но ведь королю вы не скажете, что у него потная рука?
Ундина. Разумеется, нет.
Камергер. Браво! Потому что он король?
Ундина. Нет! Потому что у него она сухая.
Камергер. Вы несносны! Я говорю: в случае, если бы она была потная!
Ундина. Вы не можете об этом судить. Она не потная.
Камергер. Ну, а если бы король спросил вас про бородавку у него на носу? Ведь у нашего короля, насколько я помню, имеется бородавка! — Не вынуждайте меня так громко кричать, прошу вас! — Если он спросит вас на что она похожа?
Ундина. Было бы очень странно, если бы монарх, которого ты видишь впервые в жизни, вздумал спросить тебя, на что похожа его бородавка.
Камергер. Но, госпожа, мы рассуждаем теоретически! Я просто стараюсь, чтобы вы поняли, что именно нужно было бы сказать, чтобы понравиться вам, если бы у вас самой была бородавка!..
Ундина. У меня никогда не будет бородавок. Можете ждать хоть всю жизнь…
Камергер. Она сумасшедшая…
Ундина. Знаете, бородавки выскакивают, когда дотронешься до черепахи…
Камергер. Не имеет значения.
Ундина. Впрочем, это не так опасно, как алепский чирей, который выскакивает, когда потрешься о рыбу-ската.
Камергер. Если угодно.
Ундина. Или как низкая тварь, которая только что задушила угря… Угорь благороден! Надо, чтобы проливалась его кровь!
Камергер. Она невыносима!
Поэт. Сударыня, камергер хочет только сказать, что не надо огорчать тех, кто уродлив, напоминая им об их уродствах.
Ундина. Пусть не будут уродами. Вот я, разве я уродлива?
Камергер. Поймите же, что учтивость — это своего рода помещение капитала, притом из самых выгодных. Когда вы состаритесь, вам скажут, из учтивости, что вы молоды, когда подурнеете, скажут, что вы красивы, и все это совершенно бесплатно.
Ундина. Я никогда не состарюсь…
Камергер. Что за ребячество!
Ундина. Хотите побиться об заклад? О, простите! (бежит к поэту).
Камергер. Госпожа!..
Ундина. Ведь правда, это самое прекрасное на свете?
Поэт. Когда он низвергается со скал, покрывая брызгами цветы белладонны и водосбора, — неоспоримо.
Ундина. Водопад — самое прекрасное на свете? Мне кажется, вы глупеете!
Поэт. Понимаю. Вы говорите о море?
Ундина. О море? Об этом рассоле? Этой пляске святого Витта? Обидно слушать.
Камергер. Госпожа!
Ундина. Ну вот, опять он меня зовет. Какая досада! Мы так хорошо понимали друг друга!
Возвращается к камергеру.
Камергер. И о чем это они там говорят! Госпожа, мы продолжим урок в другой раз. Сейчас я только успею научить вас, как следует ответить на вопрос, который король задаст вам сегодня, как всякой даме, впервые явившейся ко двору, насчет героя, чье пня он носит, насчет Геркулеса. Ему дали это имя, потому что еще в колыбели он раздавил своим задом змейку-медянку, которая оказалась там по недосмотру. Вы шестая по счету представляетесь ко двору в нынешнем году. Он спросит вас о шестом подвиге Геркулеса [14]. Слушайте внимательно, повторяйте за мной и, заклинаю вас святым Рохом, не прерывайте наш разговор и не убегайте поболтать с поэтом.
Ундина. Ах, верно! Я совсем забыла. Спасибо, что напомнили!.. Это очень срочно.
Камергер. Но я вам запрещаю!
Она бежит к поэту.
Ундина. Вы мне нравитесь.
Поэт. Я смущен, но камергер вас ожидает. Что такого срочного вам угодно мне сообщить?
Ундина. Вот что…
Камергер. По-моему, они с ума сошли! Госпожа!
Ундина. Я только что говорила вам о подводных ключах, о ключах, бьющих со дна, когда весна цветет в глубинах озера… Игра состоит в том, чтобы найти место, откуда они бьют. Вода вдруг начинает бурлить среди воды. Пытаешься удержать ее обеими руками. Тебя обдает водой, которая соприкасается только с водой. Такой ключ есть в пруду совсем близко отсюда. Пройдите над ним. Поглядите на свое отражение. Вы увидите себя таким, каков вы на самом деле, — самый прекрасный из людей.
