Александр Островский - Не было ни гроша, да вдруг алтын
Елеся. Да и надо этих процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
Петрович. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого ограбили.
Елеся. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.
Петрович. Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.
Елеся. За что, про что?
Петрович. Есть тому причина. Еще когда он служил, так попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.
Елеся. Ну, и что же, друг единственный?
Петрович. Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я ему не забуду. (Уходит в калитку.)
Михеич подходит к Елесе.
Елеся. Михею Михеичу наше почтение!
Крутицкий. Здравствуй, Елеся! А я вот целый день бродил; обещали мне помочь на бедность, да ничего не дали, так целый день даром и проходил.
Елеся. А я так слышал, что вас поздравить надо с получением, с большим получением.
Крутицкий (машет руками). Что ты закричал! Что ты закричал! Эх, Елеся! Ну, кто услышит, и убьют меня. Убить-то убьют, а найдут у меня грош; старичка за грош и убьют, даром душу и загубят. Тебе кто сказал (тихо), что я деньги получил?
Елеся. Петрович сказал.
Крутицкий. Хороший человек Петрович, я его люблю. Ты ему скажи, что я его люблю. Только он ошибся.
Елеся. Да нечто я ему верю!
Крутицкий. Ошибся он; долго ль ошибиться! Дельный человек этот Петрович, дельный.
Елеся. Еще какой делец-то! По судам ходит, дела охлопатывает.
Крутицкий. Да, да.
Елеся. Пачпорта пишет.
Крутицкий. Да, да… А кому он их пишет?
Елеся. Стало быть, кому нужно. Правой рукой пишет, левой руки прикладывает.
Крутицкий. Хорошее занятие, доходное. Хороший человек Петрович, дельный… А воров он знает?
Елеся. Первый друг им всем. Вот здесь в лавочке по ночам пачпортами и торгует. У него и печати всякие есть.
Крутицкий. И жилец он исправный, на квартире его держать хорошо.
Елеся. Что ж его не держать! За квартиру платит. Скоро нас тут, Михей Михеич, одна компания будет, потому меня лавочник в зятья берет.
Крутицкий. Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся, гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже; украдут, все-таки не сам виноват, все легче.
Елеся. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот кабы…
Крутицкий. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному Кузиньке бедная и песенка. Терять – терял, а находить – не находил. Очень страшно – потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл; вдруг хватился, нет. Ну, потерял… Задрожал весь, руки, ноги затряслись, – шарю, шарю, – карманов-то не найду. Ну, потерял… одно в уме, что потерял. Еще хуже это; чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, – успокоился немножко; стал опять искать, а он тут, ну и радость.
Елеся. Да, Михей Михеич, нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.
Крутицкий. Бегают денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то, тот ловит их да в тюрьму.
Елеся. Хитро ловить-то их; это не то, что чижей, не скоро поймаешь.
Крутицкий. Не скоро поймаешь, не скоро. (Отходит к своему крыльцу.)
Елеся (начинает красить загородку своего сада).
Чижик-пыжик у ворот,Воробушек маленький.
Крутицкий. Ай, ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают! Вот она, жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я вот услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть их приходят, пусть замки ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я пока вот в полицию схожу. (Уходит.)
Выходит из калитки Лариса.
Явление третье
Елеся, Лариса, потом Фетинья, Мигачева.
Лариса. Но как вы не авантажны!
Елеся. Умыться-то недолго; да ведь сколько ни умывайся, белей воды будешь. Медведь и не умывается, да здоров живет.
Лариса. Вы, пожалуй, и на крышу влезете.
Елеся. Что ж, Москву видней-с.
Лариса. Но когда же вы мной заниматься будете? К вам и подойти нельзя.
Елеся. Ничего-с, я со всякой осторожностью. Пожалуйте, здесь довольно свободно разговаривать можно.
Лариса подходит к нему. Выходят из калитки Фетинья и Мигачева.
Фетинья. Я, матушка, никогда не закусываю, этой глупой привычки не имею.
Мигачева. Вы такая умная, такая умная, что уж я и руки врозь.
Елеся (Ларисе). Однако наши старушки разговорцу-то себе прибавили.
Лариса. Одно для них развлечение, потому как они ко всему в жизни довольно бесчувственны.
Фетинья. Почему я умна?
Мигачева. Бог одарил.
Фетинья. Потому я женщина ученая.
Мигачева. Уж одно при одном.
Фетинья. Я женщина ученая, очень ученая.
Мигачева. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.
Фетинья. Моему ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.
Мигачева. От супруга? Скажите!
Фетинья. Да, от супруга. Ты спроси только, чем я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не бита.
Мигачева. Однако же…
Фетинья. Первая мне наука была за мои чувствы, что чувствительна я до всего и сейчас в слезы. Вторая за характер.
Мигачева. Что ж, ваш характер очень даже легкий.
Фетинья. Не скажи ты этого, не скажи! Женщина я добрая, точно… и если б не мой вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется, давно бы я была святая.
Мигачева. Вспыльчивы?
Фетинья. Вот за это-то за самое.
Мигачева (Елесе). Что ты носишься с ведром-то, слоны-то продаешь! Красил бы поскорее, да и к стороне. Наговориться-то после успеете.
Лариса (Елесе). Оставьте эти слова безо внимания.
Елеся. Любовь, маменька.
Мигачева. Ну, любовь! Ты дело-то отделай сначала!
Елеся. Я, маменька, живо!
Мигачева. Да ты старательней!
Елеся. Что тут! Не живопись какая! Я, маменька, сразу, я вот как. (Поет.) Танцуй, Матвей. (Красит машинально, переговариваясь и пересмеиваясь с Ларисой.)
Фетинья (садясь на скамью у калитки). И сама я не похвалю свой характер; из-за малости, вот из-за малости, готова я съесть человека. Приятна ты мне, а задень меня чем-нибудь… Присесть, устала. (Садится на скамью подле загородки.)
Мигачева. Ах, вы поосторожней! Тут…
Елеся (одной рукой обнимает Ларису, другой красит, не глядя). Танцуй, Матвей. (Задевает Фетинью кистью по лицу.)
Фетинья. Уах! Батюшки! Что это такое?
Елеся. Не жалей лаптей. (Задевает еще.)
Фетинья. Ай!
Мигачева. Разбойник, что ты делаешь! Что сделал, погляди!
Елеся (взглянув ни Фетинью). Окрасил. (Бросает кисть и с отчаянием опускает руки.)
Мигачева (Фетинье). Матушка, Фетинья Мироновна, утритесь! (Хочет утереть ее.)
Фетинья. Не тронь, не тронь! Вотрешь, хуже будет, внутрь войдет. Ах!
Мигачева. Матушка, умойтесь подите! Ручки, ножки буду целовать.
Фетинья. Нет! Вы будете красить, а я умывайся. Тебе хочется, чтобы знаку-то не было. Нет! Не хочу, не хочу. По всей Москве так пойду, пусть люди смотрят.
