Елизавета Абаринова-Кожухова - Поэтический побег

Елизавета Абаринова-Кожухова

Поэтический побег

Вполне возможная история в семи сценах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН, поэт. (1, 2, 3, 6, 7)

АРИНА РОДИОНОВНА, няня поэта. (1, 7)

ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА ОСИПОВА, соседка Пушкина. (2)

Ее дети:

АННА НИКОЛАЕВНА ВУЛЬФ (АННЕТ) (2)

АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ВУЛЬФ (1, 2, 7)

ЕВПРАКСИЯ НИКОЛАЕВНА ВУЛЬФ (ЗИЗИ) (2)

ЕРМОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ КЕРН, генерал, комендант Рижской крепости. (4)

АННА ПЕТРОВНА, его супруга, племянница Осиповой. (3, 4, 6)

МАША, горничная Анны Петровны. (4, 6)

АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ, Российский Император. (5)

АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ АРАКЧЕЕВ, граф, временщик. (5)

ИВАН ИВАНОВИЧ ПУЩИН, друг Пушкина, член тайного общества. (7)

Место действия: Михайловское, Тригорское, Рига, Санкт-Петербург.

Время действия: конец 1824 – начало 1825 года.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

ПУШКИН. Холодно мне. Зябко.

АРИНА РОДИОНОВНА. Ну так шубейку накинь.

ПУШКИН. Поленьев бы велела в печку подбросить, что ли.

АРИНА РОДИОНОВНА. Что ты, что ты, Александр Сергеич! Ваш батюшка настрого велел дрова беречь.

ПУШКИН. Что же мне, околевать по его милости? Тогда хоть винца для сугреву принеси.

АРИНА РОДИОНОВНА. И так уж пьешь выше всякой возможности. Али хотите сделаться как братец ваш, Лев-то Сергеевич?

ПУШКИН. А чем еще прикажешь заниматься здесь – в глуши, в изгнании?..

АРИНА РОДИОНОВНА. Нет-нет, и не проси!

ПУШКИН(подходит к няне, обнимает ее). Выпьем, добрая подружка Бедной юности моей, Выпьем с горя, где же кружка? Сердцу будет веселей!

АРИНА РОДИОНОВНА. И не подмазывайся, не налью.

ПУШКИН. Ну и не надо. (Садится за стол, что-то пишет, зачеркивает, грызет перо, бросает. АРИНА РОДИОНОВНА, чуть помедлив, уходит).

ПУШКИН. На что уходит моя жизнь? Мне скоро двадцать пять лет, а что я сделал такого, за что не было бы стыдно перед Богом и людьми? Да, написал несколько стихотворений, весьма предосудительных, и что же? Лучше бы меня сослали в Сибирь, на Соловки… Новиков провел годы в заточении, но перед тем долгими и полезными трудами на ниве Просвещения приохотил русскую публику к чтению книг. Радищев угодил в Сибирь, но он успел прокричать свою боль и боль всей России. Недаром Екатерина за его «Путешествия…» называла его бунтовщиком хуже Пугачева. Да что Радищев! Даже тишайший и смиреннейший Василий Андреевич оказался причастен к величайшим проявлениям духа – сражался в Ополчении, написал «Певца во стане русских воинов»… А что досталось моему поколению? Когда меня вместо Соловков сослали на Юг, я ведь имел возможность принести посильную пользу Отечеству, пусть даже в должности мелкого чиновника. А что вместо этого? Пренебрегал службой, бессмысленно стрелялся на дуэлях, волочился за местными барышнями. Писал глупые эпиграммы на губернатора, имел пошлый роман с его женой… (Мечтательно улыбаясь) Ах, какая женщина! Какие у нее были ножки!.. (Что-то рисует на клочке бумаги) Я помню море пред грозою – Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам. Как я хотел тогда с волнами Коснуться милых ног устами…

ВУЛЬФ(заглядывая в бумагу). С наступающим, Александр Сергеевич! Чьи это такие милые ножки?

ПУШКИН(чуть вздрогнув, прячет рисунок). А, это ты, Алексей Николаевич. Хорошо, что приехал. А то такая тоска…

ВУЛЬФ(заговорщически подмигивая). А я, знаешь ли, не один.

ПУШКИН. Неужто своих дам привез?

ВУЛЬФ. Нет-нет, мои дамы прихорашиваются к встрече Нового Года. Кстати сказать, они мне настрого повелели привезти тебя.

ПУШКИН(чуть повеселев). Так и повелели?

ВУЛЬФ. Еще бы! Зизи так и заявила – без Пушкина не возвращайся! А уж как Аннета тебя ждет, я уж не говорю о матушке…

ПУШКИН. Я бы поехал, да неохота.

ВУЛЬФ. Чепуха, Александр Сергеевич, как приедешь, так и охота появится. Ты же знаешь, как все мои тебя любят. А уж как я тебя люблю! (Пытается обнять Пушкина, тот еле отбивается).

ПУШКИН(как бы нехотя). Ну ладно, поедем, разве от тебя отвяжешься? (Достает из стола две рюмки, из-под стола бутылку, быстро открывает, разливает) За Новый год. (Вздыхает) Пусть он будет веселее старого. (Выпивают)

ВУЛЬФ(как бы в шутку). Нет, Александр Сергеевич, не будет.

ПУШКИН(серьезно). Почему?

ВУЛЬФ. Да ты погляди, что кругом творится. Все катится к чертям, страна на грани гибели…

ПУШКИН(затыкая уши). Нет-нет, и слушать не желаю! И без того тошно, а тут еще ты приезжаешь и каркаешь, будто вран над мертвечиной. И какая это муха, любезнейший Алексей Николаич, тебя укусила?

ВУЛЬФ. А и вправду, чего это я? (Разливает) Пью за тебя, мой добрый Пушкин! За твой несравненный дар!

ПУШКИН(с горечью). За мой дар… Да кому он здесь нужен?

ВУЛЬФ. Как это кому? Да хоть бы мне, моей матушке, сестрам, всей читающей публике, всей России, наконец!

ПУШКИН. Всей России… А ведь наш Государь Александр Павлович хотел упрятать меня в Сибирь. Я еще легко отделался – сперва сослали на Юг, поначалу в Кишинев, потом в Одессу, а теперь сюда, в глушь лесов…

ВУЛЬФ. Сам понимаешь, Александр Сергеевич, в какой стране живем. Ты знаешь ли другую такую страну, где ее гордость, первого поэта, схватили бы и отправили в ссылку, под полицейский надзор?..

ПУШКИН. Если бы полицейский! Они заставили это делать моего собственного отца.

ВУЛЬФ (почти радостно). Вот видишь! (доверительно) Знаешь, Александр, я вот хоть и не под надзором, а все ж с нетерпением жду, когда закончатся мои вакации и я наконец-то вернусь в Дерпт. Там дышится легче – хоть и Российская империя, но все-таки вместе и Европа!

ПУШКИН. Европа… Как я мечтал бы там побывать – но увы!

ВУЛЬФ. Ты это всурьез, или для поэтического словца?

ПУШКИН. Всерьез, разумеется. (Мечтательно) Хотя и поэзия не менее влечет меня туда. Париж, Рим, Венеция, адриатические волны… Напевы тассовых октав… Помнишь, как у бедного Батюшкова – «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы…» Наливай, Алексей Николаич!

ВУЛЬФ(наливает) А ведь твою мечту, Александр Сергеевич, исполнить не так трудно, как ты думаешь.

ПУШКИН. О чем ты?

ВУЛЬФ. Ну, слушай. Двенадцатого генваря я думаю возвращаться в свою Альма Матер, и ты вполне можешь поехать со мной.

ПУШКИН. Постой, меня же на первой станции схватят!

ВУЛЬФ. Отнюдь. Ведь ты поедешь под видом моего слуги.

ПУШКИН. Что за вздор!

ВУЛЬФ(с легкою досадой). Да ты сперва выслушай, Александр Сергеич, а потом говори, что вздор. Ведь ты знаком с поэтом Языковым?

ПУШКИН. Нет, лично не знаком, но хотел бы познакомиться как-никак собрат по искусству.

ВУЛЬФ. Непременно познакомишься. Он ведь мой однокашник. А в том году мы с ним на вакациях здорово погуляли, и он по этому делу куда-то все свои документы запропастил. Ну, бумаги-то после нашлись, а как в Дерпт возвращаться? Вот я и выписал себе подорожную: мол, едет дворянин и Псковской помещик Алексей Вульф вместе со слугой Николаем. Ну и его приметы – рост, цвет глаз и все, что в таких случаях полагается. Так и доехали.

ПУШКИН. Ну хорошо, до Дерпта доехали. А дальше?

ВУЛЬФ. В славном граде Дерпте проживает некто профессор Мойер, кстати сказать, друг Василия Андреевича Жуковского и немалый почитатель твоих стишков. Он ссужает тебя своими документами, кои ты ему позже возвратишь с оказией. А сам преспокойно скачешь в Ригу, там садишься на корабль и – прощай, благословенное Отечество! (Как бы между прочим) Кстати, передашь поклон моей прелестной кузине…

ПУШКИН(мечтательно). Ах, Анна Павловна…

ВУЛЬФ. Петровна. Ее старый грозный муж Ермолай Федорович, надо сказать, изрядная скотина – держит ее чуть не взаперти, безумно ревнует, оскорбляет страшными подозрениями и все такое прочее. Анна Петровна там – словно прекрасный цветок, запертый в темнице. Так что заодно малость развеешь ее неизбывную тоску.