Мигель де Сервантес - Теaтр чудес

Мигель де Сервантес

ТЕAТР ЧУДЕС

Лица:

Ч а н ф а л ь я М о н т ь е л ь.

Ч и р и н о с.

К а р а п у з и к-музыкант.

Лиценциат Г о м е с и л ь о с, гобернадор[1].

Б е н и т о Р е п о л ь о, алькальд.

Т е р е с а, его дочь.

Х у а н К а с т р а д о, рехидор.

Х у а н а, его дочь.

П е д р о К а п а ч о, письмоводитель.

Р е п о л ь о, племянник алькальда.

Ф у р ь е р.

Жители местечка без речей.

Сцена первая

Улица.

Входят ЧанфальяиЧиринос.

Ч а н ф а л ь я. Чиринос, не выпускай из памяти моих наставлений, в особенности относительно новой проделки; нужно, чтоб она удалась нам на славу.

Ч и р и н о с. Знаменитый Чанфалья, все мои способности в твоем распоряжении: и моя память, и рассудок, и, сверх того, желание сделать тебе угодное превосходит границы возможного. Но скажи мне, зачем нам этот Карапузик, которого мы наняли? Разве мы вдвоем с тобой не можем исполнить нашего предприятия?

Ч а н ф а л ь я. Он нам необходим, как насущный хлеб, чтобы играть в промежутках между выходами фигур в нашем представлении чудес.

Ч и р и н о с. Нет, вот чудо-то будет, если нас не побьют камнями за этого Карапузика[2]; потому что такого несчастного недоноска я во всю свою жизнь не видывала.

Входит Карапузик.

К а р а п у з и к. Будет мне какое-нибудь дело в этом городе, сеньор директор? Я готов умереть, чтобы ваша милость видели, что я вам не в тягость.

Ч и р и н о с. Четверых таких мальчиков, как ты, можно в горсть взять, так уж какая тут тягость! Если ты так же велик в музыке, как ростом, так будем мы в барышах.

К а р а п у з и к. А вот это как вам покажется: мне было сделано письменное предложение войти в долю в одной компании, нужды нет, что я мал.

Ч а н ф а л ь я. Если будут мерять твою долю по твоему росту, так тебе достанется такая малость, которую и разделить нельзя. Чиринос, вот мы мало-помалу добрались до городка; и те господа, которые идут к нам, без сомнения, должны быть гобернадор и алькальды. Пойдем им навстречу. Наточи свой язык на камне лести, только смотри, не переточи.

Входят гобернадор, Бенито Репольо — алькальд, Хуан Кастрадо — рехидор и Педро Капачо — письмоводитель.

Целую руки ваших милостей. Кто из ваших милостей гобернадор этого местечка?

Г о б е р н а д о р. Я гобернадор. Что вам угодно, добрый человек?

Ч а н ф а л ь я. Если б у меня было только две унции смысла, и то я сейчас же должен был бы догадаться, что этот перипатетический[3], пространный и торжественный выход не может принадлежать никому другому, кроме достойнейшего гобернадора этого города, который вы, ваша милость, скоро покинете, заняв должность наместника целой области.

Ч и р и н о с. Да, клянусь жизнью сеньоры и маленьких сеньоров, если сеньор гобернадор их имеет.

К а п а ч о. Не женат сеньор гобернадор.

Ч и р и н о с. Ну, когда будут; от моих слов убытка нет.

Г о б е р н а д о р. Ну, чего же вы хотите, честный человек?

Ч и р и н о с. Много честных дней желаем вашей милости за оказанную нам честь: наконец, дуб дает желуди, груша — груши, виноградные лозы — кисти, от честного человека — честь, иначе и быть не может.

Б е н и т о. Цицерониаское выражение, ни прибавить, ни убавить нечего.

К а п а ч о. «Цицероновское» — хочешь сказать, сеньор алькальд Бенито Репольо.

Б е н и т о. Да, я всегда хочу сказать как можно лучше, но по большей части это у меня не выходит. Наконец, добрый человек, что вам угодно?

Ч а н ф а л ь я. Я, сеньоры мои, Монтьель — содержатель театра чудес. Меня вызвали из столицы сеньоры госпитального братства[4]; у них нет ни одного содержателя театра, а они умирают от желания иметь театр; с моим прибытием все дело поправится.

Г о б е р н а д о р. А что это значит: театр чудес?

Ч а н ф а л ь я. От чудесных вещей, которые на этом театре изъясняются и показываются, произошло и название театра чудес. Этот театр изобрел и устроил мудрец Дурачина, под такими параллелями, румбами, звездами и созвездиями, с такими условиями, особенностями и соблюдениями, что чудес, которые на нем представляют, не может видеть ни один из тех, которые имеют в крови хоть какую-нибудь примесь от перекрещенцев[5] или которые родились и произошли от своих родителей не в законном браке. И кто заражен этими двумя столь обыкновенными недостатками, тот лучше откажись видеть никогда невиданные и неслыханные представления моего театра.

Б е н и т о. Вот, извольте видеть, каждый день какие-нибудь новости являются на белом свете. А этот мудрец назван Дурачиной оттого, что он театр изобрел?

Ч и р и н о с. Дурачиной он назван потому, что родился в городе Дураково поле. Про него идет молва, что у него борода была по пояс.

Б е н и т о. Люди с большими бородами по большей части мудреные.

Г о б е р н а д о р. Сеньор рехидор Хуан Кастрадо, с вашего позволения, я полагаю, что сегодня вечером выходит замуж сеньора Тереса Кастрада, ваша дочь, которой я довожусь крестным отцом. Для увеселения на этом празднике я желаю, чтобы сеньор Монтьель дал в вашем доме свое представление.

Х у а н. Я всегда готов к услугам сеньора гобернадора, с мнением которого я соглашаюсь, которое утверждаю и к которому присоединяюсь, и ничего против не имею.

Ч и р и н о с. Вот что имеется против: если нам за наш труд не будет вперед заплачено, то мы с нашими фигурами останемся, как раки на мели. Ваши милости, сеньоры судьи, есть ли в вас совесть и душа? Куда как хорошо это будет: сегодня вечером весь ваш городок сберется в дом сеньора Хуана Кастрадо, или как там зовут его милость, да и удовольствуется этим спектаклем; а завтра, когда мы захотим дать представление для народа, так не явится ни одной живой души. Нет, сеньоры, ante omnia[6] пусть нам заплатят, что следует.

Б е н и т о. Сеньора директорша, здесь нет никакой Антонии[7], никакого Антония, чтобы заплатить вам. Сеньор рехидор Хуан Кастрадо заплатит вам более чем честно; а если не он, так общинный совет. Его знают здесь хорошо. Здесь, родная моя, мы не дожидаемся, пока какая-нибудь Антония заплатит за нас.

К а п а ч о. Ах, грехи тяжкие! Опять вы, сеньор Бенито Репольо, не туда попали. Сеньора директорша не говорит, чтобы ей платила какая-то Антония, а только чтоб заплатили ей немедленно, прежде всего; это и значит ante omnia.

Б е н и т о. Ну так, письмоводитель Педро Капачо, заставьте, чтоб со мной разговаривали начистоту, тогда я пойму все без сучка и задоринки; вы и начитанный и письменный человек, вы можете эти арабские выверты понимать, а я нет.

Х у а н. Ну, хорошо. Доволен будет сеньор директор, если я заплачу ему сейчас же полдюжины дукатов? И, кроме того, мы примем предосторожности, чтобы сегодня вечером жители местечка не входили в мой дом.

Ч а н ф а л ь я. Я доволен, я доверяю себя распорядительности вашей милости и вашему разуму.

Х у а н. Пойдемте со мной, получите деньги, посмотрите мой дом и удобства, какие он имеет для устройства театра.

Ч а н ф а л ь я. Пойдемте, но не забывайте, какие качества должны иметь зрители, которые хотят видеть чудесное представление.

Б е н и т о. Это уж мое дело. Что касается меня, то я должен сказать, что могу идти на суд с уверенностью, потому что мой отец был алькальд. Четыре пальца старого христианского жиру со всех четырех сторон наросло на мое родословное дерево; вот и посудите, могу ли я видеть представление.

К а п а ч о. Все надеемся видеть, сеньор Бенито Репольо.

Х у а н. Мы тоже не выродки какие-нибудь, сеньор Педро Капачо.

Г о б е р н а д о р. По моему мнению, все будет как надо, сеньоры алькальд, рехидор и письмоводитель.

Х у а н. Пойдемте, директор, и за работу. Меня зовут Хуан Кастрадо, сын Антона Кастрадо и Хуаны Мача; и больше я ничего не скажу, кроме того, что, по совести и чести, могу с открытым лицом и смелой поступью идти на сказанное представление.

Ч и р и н о с. Ну, дай бог!

Хуан Кастрадо и Чанфалья уходят.

Г о б е р н а д о р. Сеньора директорша, какие поэты в настоящее время пользуются в столице славой и почетом, особенно из так называемых комических? Я сам чуть-чуть поэт и имею претензию на комизм и комическую маску. Я написал двадцать две комедии, все новые, и одна другой стоит. И я жду только случая отправиться в столицу и обогатить ими с полдюжины антрепренеров.

Ч и р и н о с. На ваш вопрос о поэтах, сеньор гобернадор, я вам хорошенько ответить не умею, потому что их так много, что из-за них солнца не видать, и все они считают себя знаменитостями. Теперь комические поэты все заурядные, такие, как и всегда, и нет надобности называть их. Но скажите мне, ваша милость, прошу вас, как ваше имя?

Г о б е р н а д о р. Мое имя, сеньора директорша, лиценциат Гомесильос.