Пиркко Сайсио - Бесчувственность
Туула: Бедняжка!
Милва: Вы, Туула, и вправду мне сочувствуете?
Сеппо: Туула — женщина, учти это. Женщина в полном смысле этого слова. Стопроцентная баба.
Марко: И мать, учитывай и этот факт. Мать в полном смысле этого слова. Стопроцентная мамаша.
Туула: Не слушай ты их, я вообще не понимаю, о чем они тут болтают.
Марко: О том, что если ты мать, то ты мать для всех. Материнство — это навсегда. Источник материнской нежности и состраданияникогда не иссякнет.
Туула: Что за чушь вы несете?
Милва: А вы позволяете им это делать.
Марко: Вот только сказать то же самое об отцовстве, увы, нельзя…
Сеппо: Ты чем-то недоволен?
Марко: Конечно. Но мужчины не жалуются.
Сеппо: Мужчины делают то, что им положено. И если надо жаловаться, они жалуются. Только прямо и откровенно.
Туула: Может, сменим тему разговора?
Сеппо: Пожалуйста. И о чем мы будем говорить?
Туула: Прости, Милва.
Милва: За что?
Туула: За них. Поверь, у нас не всегда так.
Милва: Да нет, что вы, это даже интересно. Я так мало видела семей изнутри…
Сеппо: Что же здесь интересного? Здесь, как видишь, разворачивается тривиальная семейная драма: птенец покидает родные пенаты и улетает в мир, а две старые вороны остаются сидеть на ветке и каркать. Все согласно законам природы. Только в нашем случае птенец почему-то решил влезть обратно в гнездо и стал буянить, чего в природе, как известно, быть не должно.
Туула: Сеппо!
Марко: Ты неправ. В природе, как только птенец покидает родное гнездо, его родители создают новую семью. Друг с другом.
Сеппо: Увы, твоя мать слишком стара для этого.
Марко: Друг с другом.
Сеппо: Я тоже стар. По-своему.
Туула: Это ужасно.
Марко: В природе, когда самец понимает, что он стар, он уходит. Покидает стаю ради благополучия других.
Сеппо: А вот и нет. В природе молодой самец занимает место старого вожака, как только он становится способным занять это место. Если вообще становится… Человеческая жизнь — это пародия на жизнь естественную: молодые самцы хнычут, умоляя стариков пропустить их вперед. И те пропускают — самки научили их такой вежливости. А потому молодые самцы такие нежные, как свежие булочки, ткни их пальцем, и они тут же оседают на месте.
Туула: Все, я пошла спать.
Милва: Не уходите, прошу вас. Меня совсем не волнует то, что они говорят.
Туула: Зато меня волнует.
Сеппо: И меня. Меня волнует, кому достанется этот мир после нас. Хотя, впрочем, какая нам разница. Наши могилы травой зарастут к тому времени, когда вы будете растить своих детей.
Марко: Может быть, мы поумнеем к тому времени.
Сеппо: Конечно.
Марко: Станем гуманнее…
Сеппо: Умнее — наверняка, а вот гуманнее — вряд ли. У вас не останется на это ни сил, ни возможности. Ваши дети будут читать Коран. Это мальчики. А девочки нацепят на себя фартуки.
Милва: И это то, к чему вы стремитесь?
Сеппо: Я ни к чему не стремлюсь. Я не мусульманин и не террорист. Но рано или поздно это придет. У этих ребят четкие цели и конкретные задачи. Их культура не терпит непослушания. Она поглотит все сомневающиеся в себе культуры. Включая гуманизм. А знаете ли вы, что такое гуманизм?
Милва: И что же это такое?
Сеппо: Гуманизм — это когда в воздухе витает слишком много эстрогенов. У мужчин начинает расти грудь, их взгляд становится отрешенным. Народ мельчает. В нашей школе был учитель истории, который всегда говорил, что народ мельчает. Мне пришлось дожить до его возраста, чтобы понять, что он имел в виду.
Марко: А что он имел в виду?
Сеппо: Именно это. Когда мужчина спрашивает разрешения на свое существование. Могу я быть здесь или, может, мое место вот там? Нас загнали в угол, и этот угол — диван с газетой. Но даже там нам уже нет места. И женщина, выставив нас за дверь, смеется над нами. Смеется с нашими же детьми.
Туула: Мы над тобой не смеемся. Если ты имеешь в виду нас.
Марко: Хотя пожалуй, смеемся, но по-доброму.
Сеппо: Вот именно. В природе и здоровой культуре женщина заботится о мальчике только до тех пор, пока ему необходимо молоко. Потом отец уводит мальчика в лес и учит его всему, что знает сам — из парня вырастает мужчина, способный победить уже своего отца. У нас же парни не становятся взрослыми, а остаются недоделками. Женщина не дает им повзрослеть, потому что она боится потерять свое положение.
Марко: То есть мама угрожает и моему положению?
Сеппо: В сущности, да.
Туула: Бабушка сказала бы «Тьфу, тьфу, тьфу»!
Сеппо: Смотри-ка. Самка проснулась.
Туула: Вот так мы и живем. Война поколений.
Милва: Наверное, вы тайно ими гордитесь?
Сеппо: Ну не очень-то и тайно!
Милва: Семья — это так интересно… Так редко видишь ее изнутри.
Марко: А когда видишь, то нужно сразу же все разрушить? Ингалятор! Мама, где ингалятор!
Туула уходит искать ингалятор Марко.
Сеппо: М-да… Такие вот дела.
Милва: Какие?
Марко: Лишь среди руин можно отыскать настоящие сокровища, да?
Сеппо: О женской жажде власти никто не может ничего сказать. О материнской жажде власти. Она опутывает своего взрослеющего мальчика сетью, как паук свою жертву. Паук-убийца. А потом парализует ее. Не дает ей двигаться, чтобы она, то есть парень, не дай бог, не вступил в противоборство с отцом. Так появляются руины. Семьи-руины и люди-руины.
Туула: О каких руинах вы говорите? Как вы любите все драматизировать и преувеличивать. Ужас!
Сеппо: Разве?
Туула: Они собираются пожениться, создать семью. А ты пугаешь их и несешь чушь про какие-то руины. Не бойтесь, дети. Женитесь и будьте счастливы! Утрите нос этой черной каркающей птице. Не надо смотреть на нас. Мы уже свое пожили, и я, и отец. Отец боится старости. Вот и бесится. По правде говоря, я тоже боюсь. Но вы молоды, вам и дорога. Идите вперед, не стойте на месте. Добивайтесь всего, чего хотите. Заводите детей и ничего не бойтесь. Пусть их будет много. Дети — это будущее. Ваше будущее. Они наполнят вашу жизнь смыслом. И речь здесь не о власти, боже мой… Детей не надо бояться. Рожайте детей. Они — хлеб насущный… Сеппо, налей всем коньяку. Мы станем дедом и бабкой. Сеппо, наверняка, будет совсем по-другому вести себя с внуками. Он будет замечательным дедом, не будет больше бубнить и пророчить всякие гадости. Внуки будут приезжать к нам летом и на каникулы, чтобы вы тоже могли пожить своей жизнью, как все современные родители. Жить как нормальные люди и не задумываться об этой бесконечной войне поколений. Представь только, Сеппо, у них все еще впереди…они могут еще вырасти людьми. А все эти ссоры и раздоры, они всегда будут, и никуда от них не денешься… Налей-ка мне еще коньяку, Сеппо… Так — о чем это я…ах, да… У вас все еще впереди, и все будет прекрасно, так что вперед! А о нас, о наших проблемах не думайте, не берите в голову…мы здесь, и мы вместе, и мы счастливы, а потому давайте сложим оружие…
Антракт
Сцена одиннадцатая
Туула сидит за стойкой бара.
Входит Милва, она говорит по телефону.
Милва: Простите. У меня дурная привычка всегда опаздывать…
Туула: … этим ты испытываешь терпение людей.
Милва: Разве? Никогда не думала об этом. Что пьете?
Туула: Кофе. Заказала какой-то латте. Так вот, значит, куда вы ходите?
Милва: С Марко? Да. Иногда.
Туула: Я раньше никогда не была в баре. Когда мы с Сеппо в школьные годы ходили в так называемый бар, это было нечто совсем иное. В баре можно было попробовать молочный коктейль, это тогда было в новинку, и банановое мороженое.
Милва: Понятно.
Туула: Да, было время.
Милва: Было.
Туула: Да.
Милва: Да.
Туула: Сеппо сейчас в Брюсселе.
Милва: Я слышала.
Туула: Вырвался. Наконец-то.
Милва: Угу.
Туула: От кого слышала?
Милва: Марко: говорил. Хотя впрочем… Сеппо сам сказал.
Туула: Вы значит поддерживаете с Сеппо какие-то отношения?
Милва: Поддерживаем. Кой-какие.
Туула: Мне сложно об этом говорить, но…
