Акоп Паронян - Высокочтимые попрошайки
— Когда часовщик осерчал, Торос-ага тоже, конечно, разгневался, ну, и сказал тому несколько крепких словечек… Хоть мог и воздержаться, не так ли?
Так, машинально ответил гость опять же утвердительно, дабы рассказ Манука-аги не растянулся и хозяйка подала суп.
Дальше — больше, часовщик выталкивает Тороса-агу на улицу, а Торос-ага не хочет выходить из лавки, говоря, что такое обращение с его персоной для него унизительно… Вы ведь тоже не вышли бы, да?
— Не вышел, да, — ответил Абисогом-ага, который, конечно же, не знал, откуда и почему бы он не вышел, поскольку, как мы уже сказали, ни одно слово из рассказа Тороса-аги до слуха его не доходило.
— Ну, и начинается потасовка, часовщик даёт Торосу-аге пощёчину, а Торос-ага, верно, сейчас ему икается, даёт часовщику пинка. Думаю, что всякий точно так же ответил бы на оплеуху часовщика… Не правда ли, Абисогом-ага?
— А вы здесь тоже помидорами заправляете? — ни с того ни с сего вдруг полюбопытствовал гость.
— Помидорами?
— Да, у нас — помидорами.
— Часы? — удивился Манук-ага.
— Какие часы?
— Часы Тороса-аги.
— Что за Торос-ага?
— Как? Значит, вы не слушали мою историю?
— Слушал, ни слова не пропустил, — сказал Абисогом-ага, хотя и вопросом своим относительно помидоров невольно подтвердил, что, пока Манук-ага рассказывал про Тороса-агу, его внимание было приковано к тонкостям приготовления рисового супа. Абисогом-ага, однако, имел все основания не слушать разглагольствований хозяина дома, тем паче на голодный желудок.
Есть люди, которым кажется, что они вправе испытывать твоё терпение, часами докучая тебе своей болтовнёй. Есть и такие, которые способны даже заставить тебя — не тем, так другим способом — слушать их пустопорожние речи; они не ждут, пока им встретится слушатель, но ищут его, и если не. находят, то готовы пуститься на последнее средство: нанять подобного слушателя за подённую или даже помесячную плату. Я тоже, случалось, попадал им в руки, но я делал вид, будто бы слушаю, а сам думал о чём-то своём и на все их вопросы отвечал утвердительно. На вопрос «Не так ли?» я отвечал «Да, так», на вопрос «Ведь это же справедливо?» я отвечал «Да, справедливо». «Ты прав» отвечал я сразу на вопрос «Разве я неправ?» — лишь бы разговор не затянулся… Ещё и в том беда, что иной надоедала может задать и такой вопрос, ответить на который чрезвычайно трудно, поскольку решение этого вопроса, то есть, в сущности, вынесение вердикта возлагается на тебя. Например, окончив свою тираду, докучливый этот Говорун вдруг спрашивает: «Кто Же, следовательно, прав, Маркос-ага или Киракос-ага?»
Рассуди поди, когда, с одной стороны, решительно не имеешь понятия о существе дела, а с другой — не знаешь, кого из названных лиц оправдать, дабы у пустозвона, от речей которого страх как у тебя разболелась голова, не болело сердце. Впрочем, я и здесь нашёл-таки выход из положения, придумав следующие ответы. «Хорошо бы пойти на мировую» — «Да, но кто же из них прав?» — «А! стоит ли связываться с дурным человеком!» — «Но я умоляю, скажи мне всё-таки, кто же из них прав?» — «Зачем ты, братец, вынуждаешь, чтобы я сказал, кто именно прав, когда это и без того известно, как дважды два?»
Многие этими ответами удовольствуются, но находятся и менее сговорчивые, кои, кажется, не постыдятся предать тебя в руки полиции, если ты не скажешь, что прав Маркос, а не Киракос, или наоборот. Чтобы отделаться от них, обычно я говорю, мол, более не располагаю ни минутой, и задаю стрекача. Но в последнее время я стал замечать, что этот мой ход даже усиливает приступ многоречивости, и раз заядлому одному пустомеле, рискуя быть невежливым, сказал: «Сударь, я согласен слушать тебя два часа, но за это ты должен заплатить два золотых, и если ты предложишь хоть на грош меньше, мы не столкуемся». По счастью, он предложил мне всего ползолотого, я не взял, и мы расстались. Слышно, однако, что этот мой знакомый на днях за четверть золотого сразу двух слушателей нанял. Невольно позавидуешь «Масису», который, вместо того чтобы платить своим читателям, ухитряется брать с них деньги.
Абисогом-ага не последовал моему примеру, и, как вы помните, когда вопросом касательно помидоров изобличил себя в том, что он не слушал-таки Манука-агу, то, желая несколько затушевать свою невоспитанность, сказал: «Слушал, ни слова не пропустил». Хорошо он сделал, спрашивается? Плохо он сделал. На его месте я вот что сказал бы: «Видишь ли, братец, человек должен знать совесть, особенно когда он говорит, а кто-то его слушает. Вот уже восемь часов я хочу есть и мне нет надобности уточнять, кому и кем приходится Мартирос-ага или там Геворг-ага, сожалеть, что часовщик влепил Торосу-аге пощёчину, а Торос-ага дал часовщику пинка». Так в лицо и сказал бы, и не только обыкновенному любителю молоть языком, но даже и тем архиереям, что из одной любви к многоглаголанию проповедуют по четыре часа подряд и ещё обижаются, если кто из прихожан во время проповеди выходит из церкви. И мне уже раз привелось усовестить одного епископа. После своей проповеди, длившейся часов пять, он, выйдя из церкви, заторопился куда-то, и я спросил его: «Куда вы, ваше преосвященство?» — «Вспотел так, что должен пойти в келью — исподнее сменить. А вы куда?» — «Домой, мне тоже нужно сменить исподнее».
И с того дня епископ, произнося проповедь, более не размусоливает.
Да, Абисогом-ага не проявил, к сожалению, подобной дерзости, и это позволило Мануку-аге продолжить свой рассказ…
— Помидоры у нас и в суп кладутся, и в некоторые другие блюда, но никоим образом — не в часы, — сказал Манук-ага в смущеньи.
— Благодарствую. Значит, помидоры, здесь и в суп кладут, вот это я и хотел узнать.
— Вы с помидорами любите суп или без них?
— С помидорами люблю.
— Ну и отлично. Теперь вернёмся к нашему разговору. На чём же мы остановились? Да, на Торосе-аге. Чудной он человек — этот наш Торос-ага, много у него историй, в другой раз расскажу, и опять мы с вами время скоротаем. Но ближе к делу… Встречается сегодня утром Мелкон-ага…
— Несу, несу! Абисогом-ага, ешьте, пока горячий, — проговорила хозяйка, войдя с кастрюлей в руках в столовую.
— Да, неси, давай, я очень проголодался, — сказал Абисогом-ага.
— Милости прошу.
— Благодарствую, — буркнул Абисогом-ага и приготовился есть.
Но едва он поднёс ложку ко рту, как его будто что подкинуло.
— Кажется, суп чересчур горячий, извините, Абисогом-ага, — сказала хозяйка.
— Отпейте глоток воды, Абисогом-ага, — посоветовал хозяин.
— Ничего, пройдёт.
— Вы почему же, мадам, не знаете, горячий у вас обед или холодный? — пожурил супруг жену.
— Сегодня, Абисогом-ага, вам уж, видно, придётся закрыть глаза… на наши недостатки.
— А, пустяки.
— Пока суп остывает, расскажу-ка я хоть сегодняшний случай, — сказал Манук-ага.
— Манук-ага, не надоедай Абисогому-аге, может, ему и нежелательно вовсе… особенно в такой поздний час.
— Я ж для того и рассказать хочу, чтобы время шло быстрее и гостю не было скучно.
— Отложи на завтра: сейчас, такой уставший, он ведь уже не в силах слушать тебя.
— Я думаю, Абисогом-ага охотно послушал бы мой рассказ о наших национальных делах.
— Я бы послушал, спору нет, — ответил гость, — но, как говорит хозяйка, подождём до завтра, нынче я и впрямь очень притомился.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, но история члена нашего квартального совета — просто моё почтение! А уж если бы сам Мелкон-ага рассказал, мы бы со смеху померли.
— Суп остыл, ешьте, пожалуйста, — сказала хозяйка.
Она только что произнесла эти слова, как Абисогом-ага с жадностью набросился на похлёбку.
— Выпьемте ещё по рюмочке водки, Абисогом-ага, — предложил Манук-ага.
— Спасибо, не хочу.
— Мадам, налейте Абисогому-аге вина.
— Манук-ага, ты что это сегодня всё какие-то глупости говоришь? Сколько я знаю, вино к супу не подходит.
— Отчего же? Интересно, понравится ли ему наше вино?
Хозяйка вышла и вернулась не с вином, а с блюдом варёного мяса.
Гость ел с большим аппетитом, так что мясо глотал не разжёвывая.
— Слава тебе, господи, нынче опять наелись, — сказал Абисогом-ага после того, как опустошил свою тарелку; затем, перекрестясь и низким голосом пропев «Отче наш», он выбрался из-за стола и дал понять, что хотел бы вымыть руки.
— После еды вы обязательно моете руки? — спросила хозяйка.
— Если есть вода…
— У нас этой привычки нет, но раз вы моете…
Абисогом-ага помыл руки и, вытерев их, осведомился, где он будет спать.
Хозяйка, взяв лампу, проводила гостя в отведённую ему на втором этаже спальню.
Мы почти определили бы размер этой комнаты, если б сказали, что длиною она была с Абисогома-агу. Постель была приготовлена у единственного на втором этаже окна, которое смотрело на улицу. Обстановка комнаты состояла из одного стула, квадратного столика, зеркальца, графина с чашкой, расчёски и щётки.
