Потому что (не) люблю - Стася Андриевская
— Если что, водилу вызову, не парься, — сел я за руль и небрежно пихнул зеркало заднего вида, так, чтобы видеть в нём жену.
Она впервые за последние месяцы отступила от сухого офисного дресс-кода. И хотя опостылевшие уже длинные рукава никуда не делись, сейчас они были из пышной полупрозрачной ткани, обнажая руки загадочным силуэтом, и это было гораздо круче, чем просто нагота. Глубокий вырез декольте, с лаконичной бриллиантовой капелькой в ямочке ключиц, узкая, чуть ниже колен юбка, с высоким разрезом сзади. Не удивлюсь, если под платьем обнаружится и пояс с чулками. Умопомрачительно!
Хотелось смотреть на неё не отрываясь, зарываться пальцами в шёлковые волосы, дышать пудровым шлейфом её любимого парфюма. Нашего с ней с любимого. Которым она не пользовалась с тех пор, как началась вся эта непонятная ерунда в наших отношениях, но почему-то именно сейчас нанесла именно его. И теперь он задевал внутри меня что-то дико болезненное и в то же время приятное, заставляя снова и снова ловить в зеркале её отражение.
Это напомнило мне вдруг те двадцатилетней давности времена, когда мы гоняли вот так же: Маринка сзади, Кирей спереди, я за рулём. Только тачка у меня тогда была — ржавый жигуль, а Маринка была девушкой Кирея. Теперь же всё иначе. Всё. Кроме одного — меня по-прежнему кроет от неё со страшной силой, а она на меня даже не смотрит.
Несмотря на закрытость и пафосность клуба, столик в «Аристократе» я выбил едва ли не силой. Вот уж не думал, что наш провинциальный бомонд так охоч до культурных программ. Тем более, не столичная звезда какая-нибудь, а просто местный джаз. Кирей озирался, разглядывая интерьер и, кажется, втихую офигевал, и меня снова обуяло дежавю — когда-то давно в подобное пафосное местечко впервые привёл меня он, и тогда, помнится, вертелся и офигевал я. Однако сейчас всё оказалось гораздо проще:
— В Америке такие заведения, конечно, ещё встречаются, — на вопрос Маринки о том, как ему здесь, ответил Кир, — но уже считаются чем-то вроде музеев для старпёров. Уж сорян за откровенность. Просто статус теперь не в понтах, а в эксклюзивности.
Маринка рассмеялась, и я поспешно отвёл взгляд — так остро захотелось ворваться в эти нежные губы… Языком по нёбу, по зубам — взасос, глубоко и долго, до удушья и головокружения. И пусть вырывается, дерётся, кусается… Что угодно, главное снова хоть на мгновенье почувствовать её вкус. Впервые за чёртовы четыре месяца.
— Хочешь сказать, здесь недостаточно эксклюзивно? — качнула она фужером с шампанским, намекая, что ей надо бы подлить.
Кирей рассмеялся и, опередив официанта, взялся за бутылку, а я поймал себя на мысли, что он реально стал похож на киношного америкоса — белозубый качок с холёной кожей и манерами хозяина жизни. Этакий звёздный красавчик, герой-любовник, гроза женских сердец. Удивительно ли, что на него, так же, как и двадцать лет назад, пялились все поголовно женщины в зале — от юниц до матрон. Включая Маринку.
— Хрустальная люстра в сортире, это не эксклюзив, а скорее мещанство, — вернув бутылку в ведёрко со льдом, усмехнулся он. — Но зато здесь есть кое-что другое, гораздо более важное — душевность. Даже несмотря на блестящие понты.
— А знаешь, я с тобой, как ни странно, согласна! Мы тут, в своей провинции, хотя немного и законсервировались, но зато как дети радуемся мелочам. Разве это плохо? Кстати, ты обещал рассказать, чем занимаешься.
Кирей как-то непонятно смутился, а может, это была просто игра на публику — слишком уж секси он при этом оказался. Прям киношный плейбой.
— А какие есть идеи?
— Ну… — сощурилась Маринка, — не таксист, точно.
Кирей кивнул.
— И не офисный клерк. Не страховой агент и не вышибала.
Кивнул.
— Фитнес тренер?
— Не-а.
— Модель?
— Ноу.
— Дань, а ты знаешь? — неожиданно коснулась она меня ногой под столиком. — Ну наверняка ведь знаешь! Подсказывай, давай!
Если бы моя нога была рукой, я бы схватил её за щиколотку. Удержал бы, не отпустил. Закинул бы к себе на плечо, осыпал бы поцелуями… Но нога была всего лишь ногой, и касание промелькнуло как тень, оставив после себя лишь тёплое томление, стремительно ползущее к паху. Я хотел её. Чёрт, как же я её сейчас хотел!
— Да порноактёр он, не видно разве? Думаю, у него даже стринги в цвет американского флага имеются. И ноги бритые, точно. И не только ноги.
Маринка рассмеялась, краснея, закрывая лицо ладошкой. Кир тоже заржал. Ну и я за ними.
— А я, между прочим, тоже об этом подумала, но как-то постеснялась озвучить!
— Ну и зря! — неожиданно огорошил Кирей. — Потому что тепло.
— Серьёзно? Нет, серьёзно?! Так, ну хватит издеваться! — протянувшись через столик, шлёпнула его по плечу Маринка. — Колись давай!
Меня этот жест противно обжёг, но в то же время так надоело уже чувствовать себя ревнивым придурком, что я поднялся:
— Ладно, вы тут играйтесь, а я пойду покурю.
— Я за компанию! — подорвался Кирей. — Марин, ты с нами?
— Нет уж! — игриво вздёрнула она подбородок. — Я буду в гордом одиночестве ждать свои морепродукты и глушить шампанское. А когда вы вернётесь, возможно, уже буду плясать на столе. Так что не торопитесь.
— Опа, заявочка! Даныч, а не боишься, что её тут тупо украдут?
— Нет, — чисто на автомате отшутился я. — Всё равно потом вернут. С доплатой.
Поймал Маринкин взгляд… И чёрт меня подери, если шаловливые искры в нём не предназначались именно мне! Но уже в следующее мгновение она смотрела в стол, а я гадал, была ли это моя паранойя или реальность?
— Молодец, братан, я прям рад за тебя! — искренне хлопнул меня по плечу Кирей, когда мы встали у перилл на террасе. — Ну что, несмотря ни на что, всё у тебя наплаву, что вертишься, в олигархи вон даже выползаешь.
— Пфф… — поперхнулся я дымом. — Вот это ты сейчас смешно сказал. Мне до олигарха, как до луны пешком. Ты же не путай внешние атрибуты и реальное положение дел. Мой бизнес — как натянутая жила, — сжал кулак, — чуть расслабишься и всё, приехали. Свободных денег нет вообще, всё в обороте, и то не хватает. На тачку ту считай с самого начала, как ещё только с металлоприёмками завязался, выгадывал. — Угрюмо постучал сигаретой об пепельницу. — Выгадал, твою мать.
— Ну так, может, всё-таки, с молотка её? Двадцать лямов, блин!
— Нет, братан, нельзя. Ты правда не врубаешься, и тебе-то простительно, а вот мне тут ещё дальше крутиться. Железяка, значит, Железяка. И хрен меня кто погнёт. Тем
