Артур Миллер - Цена
Соломон. Красивая вещь. Хорошая вещь. Мне она нравится. (Он направляется к большому креслу в центре комнаты, взгляд его блуждает по скоплению мебели. Он останавливается и поднимает рапиру.) А это что? Когда я входил, мне показалось, что вы хотели проткнуть вашу жену.
Виктор (смеясь). Когда-то, очень давно увлекался фехтованием. И сегодня вдруг нашел ее.
Соломон. Вы учились в колледже?
Виктор. Да, несколько лет.
Соломон. Это очень интересно.
Виктор. Не думаю.
Соломон. Нет, вы послушайте. Что случилось у людей — это для меня всегда очень важно. Потому что — когда они меня вызывают? Или когда они разводятся, или когда у них кто-нибудь умер. Так что каждый раз это новая история. Та же самая, но совсем другая. (Садится в кресло.)
Виктор. Подбираете обломки крушений?
Соломон. Вы очень правы, да. Я подбираю обломки крушений. И, как я думаю, немножко похож этим на вас. Ведь, если не ошибаюсь, вам тоже порассказали за вашу жизнь немало всяких историй.
Виктор. Мне их рассказывают не так уж часто.
Соломон. Почему? Вы что, служите в транспортной полиции и никогда не вылезаете из машины?
Виктор. Нет, но мой участок в Рокауэй, в сущности, за городом. И там не так уж людно.
Соломон. Прямо как в Сибири!
Виктор (смеется). Не совсем. Но мне там нравится.
Соломон. Одним словом, не любите совать нос в чужие дела!..
Виктор. Вот именно. (Указывая на мебель.) Ну, сколько за все?
Соломон. Я смотрю, вы такой деловой человек…
Виктор. Угадали.
Соломон. И прекрасно. Так скажите мне, у вас при себе есть какая-нибудь бумага? На право владения?
Виктор. Нет! Я владелец, вот и все.
Соломон. Иначе говоря, вы не имеете ни братьев, ни сестер.
Виктор. Брат у меня есть.
Соломон. Ага. И вы с ним в самых хороших отношениях? Нет, я ни во что не вмешиваюсь, но не мне вам рассказывать, как у них бывает в этих семьях: вес они любят друг друга, как сумасшедшие, но в ту минуту, когда умирают родители, вдруг возникает вопрос: кто хочет иметь что! И вокруг этого начинается тарарам.
Виктор. Здесь не будет ничего подобного.
Соломой. Если бы речь шла о том, чтобы купить несколько вещей… Но купить такую обстановку без того, чтобы иметь бумагу…
Виктор. Хорошо, я принесу вам такую бумагу. Не беспокойтесь.
Соломон. Вы уверены в этом? Самые большие люди, вы мне не поверите, на что они способны: юристы, профессора колледжей, даже телевизионные дикторы — пятьсот долларов они готовы заплатить адвокату, чтоб отсудить какой-нибудь шкаф, который стоит пятьдесят центов, и только потому, что, видите ли, все хотят настоять на своем, все хотят быть — помер один.
Виктор. Я сказал, что принесу вам бумагу. Может быть, начнете?
Соломон. Хорошо, я начну. Например, обеденный стол. Это у нас называется: в стиле испанского короля Якова. Он стоил тысячу двести— тысячу триста долларов в тысяча девятьсот двадцать первом году. Вы полицейский, я торгую мебелью, мы с вами знаем жизнь: в нашей жизни легче продать свой туберкулез, чем такого «испанского Якова».
Виктор. Почему? Стол в прекрасном состоянии!
Соломон. Вы говорите фактически, а об антикварной мебели нельзя говорить фактически. Такой стиль у них теперь не в моде. И мало того, что он у них не в моде, они его терпеть не могут. И такая же история с тем шкафом, и с тем, и с тем. (Показывает пальцем.)
Виктор. Если я вас верно понял, вы хотите взять несколько вещей, и все?
Соломон. Вот зачем-то мы уже начинаем торопиться…
Виктор. Если вы пришли, чтобы выловить из супа все мясо, — дело не пойдет. Или все, или ничего, и давайте забудем об этом. Я предупредил вас по телефону, что речь идет об обстановке целого дома.
Соломон. А что вы так спешите? Поговорим спокойно, и вы увидите, что будет! Они же не построили Рим в один день! Я вам объясню, что я имел в виду: за эти несколько вещей я вам дам такую замечательную цену, что вы…
Виктор. Это исключено. У меня здесь не универсальный магазин. Дом на днях снесут.
Соломон. Ну, и очень хорошо! Мы с вами понимаем друг друга — так зачем нам так нервничать? (Подходит к столу с пластинками.) Пластинки вы тоже продаете? (Берет одну из них.)
Виктор. Несколько штук, наверное, оставлю себе.
Соломон (читает наклейку). Нет, подумать только! Галахер и Шин!
Виктор. Надеюсь, вы не собираетесь устраивать здесь прослушивание?!
Соломон. Прослушивание? Я? Я выступал с этим Галахером и с этим Шином в одной программе, может быть, в пятидесяти разных театрах.
Виктор. Вы были актером?
Соломон. Актером? Акробатом! Вся моя семья были акробатами. Вы никогда не слышали? «Пять Соломонов» — мир их праху! Я был самый нижний.
Виктор. Неужели? Никогда не слышал: евреи — акробаты.
Соломон. А как же Иаков? Разве он не был борец? Разве не он боролся с архангелом? От самого сотворения мира евреи были акробатами. Я был здоров, как лошадь; вино, женщины, все на свете, давай, давай! Без остановки! Только жизнь меня остановила. Так-то, мой мальчик! (Почти любовно опускает пластинку на стол.) Что вы про них знаете? Галахер и Шин!
Виктор. А если ближе к делу?
Соломон (осматривается по сторонам, словно ему не по себе). Слушайте, как у нас дела с преступностью? Опять растет, а?
Виктор. Мистер Соломон, чтобы у нас не было недоразумений, должен вас предупредить: я человек необщительный.
Соломон. Необщительный?
Виктор. Необщительный. Я плохой бизнесмен и плохой собеседник. Давайте вернемся к цене и покончим с этим. О’кей?
Соломон. Вы не хотите, чтоб мы с вами стали приятели?
Виктор. Вот именно.
Соломон. Хорошо, так мы не будем приятели! Но чтобы вы немножко лучше знали меня, я вам кое-что покажу. (Вытаскивает из кармана кожаную книжечку, открывает ее и, не выпуская из рук, показывает Виктору.) Это меня демобилизовали из Британского флота. Видите? «Служба его величества».
Виктор (разглядывая документ). Что вы делали в Королевском флоте?
Соломон. Оставьте в покое Королевский флот. Посмотрите дату рождения— что там написано?
Виктор (изумленный, смотрит на Соломона). Вам почти девяносто?
Соломон. Да, мой мальчик, я уехал из России шестьдесят пять лет назад, и мне было двадцать четыре года. И я всю жизнь курил, и пил, и спал с каждой женщиной, которая была не против. И после этого вы думаете, что мне нужно что-то украсть у вас?
Виктор. А разве крадут только потому, что кому-то что-то нужно?
Соломон. В жизни не видел такого упрямого человека!
Виктор. Видели и не раз! Так вы мне назовете вашу цену или?..
Соломон (он даже несколько напуган тем, что Виктор никак не идет на крючок). Как я могу назвать вам мою цену, если вы не верите ни одному моему слову!
Виктор. Я вас впервые вижу. Почему вы считаете, что я вам должен верить?
Соломон. Так как же вы хотите, чтоб я с вами разговаривал? Вы меня извините, по в этом деле между вами и мной — вы не полицейский. Если вы хотите делать дело — или вы должны мне немножко верить, или из этого дела ничего не выйдет! (Встает и идет за своим портфелем.) И давайте забудем про это.
Виктор. Куда вы собрались?
Соломон. Я не могу так работать. Я уже слишком стар, чтобы каждый раз, когда я открываю рот, вы меня буквально называли вором.
Виктор. Кто вас называл вором?
Соломон (по пути к двери). Мне это не нужно. И в моем магазине я этого не хочу. (Указательным пальцем почти тычет Виктору в лицо.) И заметьте себе: я вам даже не назвал свою цену, а что вы со мной сделали! Я даже еще не назвал цену!
Виктор. Можно подумать, что, придя сюда, вы сделали мне одолжение.
Соломон. Мне вас жаль! Люди, что с вами случилось! Вы еще хуже, чем моя дочь! Ничему в мире не верите, ничего не уважаете — как вы живете? Я вам дам маленький совет: не в том беда, что вы разучились во что-то верить — это еще полбеды, — а в том беда, что вам все равно нужно во что-то верить. Вот что самое труднее. И если вы не умеете этого, вы конченый человек.
Виктор. Соломон! Слушайте, давайте вернемся к делу.
