Джон Осборн - Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер

Рыцарь. Еще одна? (Возвращает книгу Мартину.) Как думаешь, хорошо будет расходиться?

Пауза.

Наверно, хорошо. Без публики ты не останешься. Верно?

Мартин порывается уйти, но Рыцарь его удерживает.

Погоди, Мартин. (Оборачивается и осторожно, словно совершая обряд, кладет руку на труп, затем мажет кровью Мартина.) Вот так. Так-то лучше.

Мартин делает еще одну попытку уйти, и опять Рыцарь останавливает его.

Теперь все правильно. Теперь ты даже обличьем похож на палача.

Мартин. Казнит господь…

Рыцарь. Полюбуйся на себя — разве не похож?

Мартин. Не мне, господу пеняй.

Рыцарь. Какая разница? На тебе такой же фартук.

Мартин направляется к кафедре.

Он тебе очень идет. (Пауза.) Тогда, в Вормсе (пауза), ты был виден до последней шерстинки, как через стекло. Помнишь Вормс? Я тебя всего нюхом чувствовал. Вонь, смерть, страх — вот чего ты добился. Ты знал, Мартин, на что идешь, и, кроме тебя, никто другой не решился бы на это. Ты даже сразу мог дать и свободу и порядок.

Мартин. Где это видано, чтобы в революцию был порядок! Во всяком случав, христиане призваны страдать, а не бороться. Рыцарь. Пусть все мы служили интересам старых, корыстных групп, ладно, но разве всех нас не искупила кровь Христова? (Указывает на мертвого крестьянина.) Вот его — принимали его в расчет, когда записывали божье слово? Или одному тебе оставили свободу? Тебе и князьям, которых ты взял под свое крылышко, богатеям бюргерам и…

Мартин. Свободу? (Поднимается по ступеням кафедры.) Князья меня упрекают, ты меня упрекаешь, крестьяне упрекают…

Рыцарь (поднимается за ним следом). Потому что ты превратил воду в вино.

Мартин. Когда я вижу хаос, я узнаю работу дьявола, и мне делается страшно. Ну, хватит об этом.

Рыцарь. Опять увиливаешь!

Мартин. Уходи.

Рыцарь. Нет, погоди!

Мартин силится столкнуть Рыцаря со ступеньки, но тот держится крепко.

Мартин. Сойди отсюда!

Рыцарь. Уходишь от ответа, лицемер, свинья, вонючка!

Мартин. Услышал бог стенание сынов Израилевых…

Рыцарь. Что, теперь откровение в голову ударило?

Мартин. И вывел их из земли фараоновой.

Рыцарь. Лицемерная свинья!

Мартин. Слышишь? Вывел…

Рыцарь. Провались ты пропадом! Не суй мне свою Библию, поросенок, у меня своих откровений хватает. (Стучит пальцем по лбу.) Ты тут держи свою Библию, тут! (Хватает руку Мартина и тычет ею в его голову.) Ты убиваешь дух, ты буквой убиваешь дух! Ты не туда забрел, Мартин, — ты копаешься в собственном дерьме. Рой, рой глубже! Это ты умеешь. Тут тебе и дух святой, спеши надышаться!

Они схватываются в драке, по Рыцарь очень слаб, и Мартину удается освободиться и взойти на кафедру.

Мартин. Слово победило мир, на Слове утвердилась церковь…

Рыцарь. Слово? Какое Слово? Верти им как хочешь, только оно, может быть, вроде святой реликвии или индульгенции, а ты помнишь, как ты с ними обошелся! Да ведь это, наверно, все только поэзия, Мартин! Стишки! И ты, конечно, стихоплет, это ясно. Знаешь, во что верит сердцем большинство народа? У них нет твоего воображения, и в своем сердце они верят, что Христос был человек, как все мы, и, само собой, пророк и учитель; в простоте душевной они верят, что его вечеря была просто трапеза, как у них, — если им есть за что сесть, конечно, — простая трапеза, хлеб и вино. Простая еда, без прикрас и слов. А помог им в это поверить — ты сам.

Мартин (после паузы). Оставь меня.

Рыцарь. Хорошо. С тобой ничего и не выстоишь. Я и так слишком долго проторчал рядом. От нас уже одинаковый дух идет.

Мартин (с болезненным стоном). Это дух моего спора, я без конца спорю с богом, я хочу, чтобы он был верен своему Слову! Молчи! Если твои крестьяне восстали против его Слова, это даже хуже убийства, ибо страна разорена и еще неизвестно, как господь распорядится с немцами.

Рыцарь. Не сваливай немцев на бога, Мартин! (Смеется.) Бог тут не виноват. Этих немцев только зачинали, когда ты уже порядочно наломал дров.

Мартин. Услышь меня, Иисусе! От твоих ран идут мои слова! Эти сбившиеся в стадо мужики заслужили смерть. Они противились власти, они грабили и торговались, и все во имя твое. Поверь мне, Христос! (Рыцарю.) Я этого требовал, я молился об этом, и вышло, как я просил. Убери эту дрянь! Оттащи его куда-нибудь!

Рыцарь собирается увезти тачку с трупом.

Рыцарь. Ладно, дружок. Оставайся со своей монашенкой. Женись, валандайся с нею. Живи, как все люди. Распускай с ней слюни, забирайся к ней в постель, как передрогший ребенок. Как думаешь, справишься?

Мартин (с облегчением). Отец по крайней мере меня за это похвалит.

Рыцарь. Отец? (Пожимает плечами и, устало толкая перед собой тачку, уходит со сцены.)

Мартин (бессильно склоняет голову на край кафедры.) Я… (Шепчет.) Верю тебе… Верю… Ты победил мир… Я верю тебе… Ты один мне нужен… (Тяжело навалившись на кафедру погружается в забытье. Затем старается овладеть собой, словно он на людях и нужно кончить проповедь.) Я полагаю, вы… Я уверен, вы помните: Авраам… Авраам был старик… Да, глубокий старик, ему было сто лет, когда случилось чудо, подлинное чудо для человека его лет: у него родился сын. Сын. Он назвал его Исааком. Он любил Исаака, любил так сильно, что и не выразить словами. Для Авраама его сынок был живым чудом: маленький, вечный… зверек… удивительный. И в ребенке он находил отца. Но однажды господь сказал Аврааму: возьми сына своего, которого ты так сильно любишь, убей его и принеси мне в жертву. И в ту же минуту что-то сжалось внутри Авраама, ибо он думал, что господь послал ему сына в залог его жизни. И вот он взял отрока и приготовился его убить: связал, положил на жертвенник поверх дров — сделал, как ему было сказано. И, тихими словами беседуя с отроком, вознес над его голым тельцем нож, и мальчик даже не старался освободиться, не закрывал глаза. Никто, кроме Христа, не являл такой покорности, и, если бы господь тогда не усмотрел, отрок бы умер; но вмешался ангел, мальчика развязали, и Авраам взял его на руки. Во чреве жизни мы можем умереть, но господь говорит: нет, и мы живем во чреве смерти. Он сокрушает нас, и он дает нам жизнь.

Появляется Рыцарь, молча смотрит на Мартина. В руках у Рыцаря знамя с изображением башмака.

Мартин. Сердце Иисуса, спаси меня. Сердце Спасителя моего, освободи меня. Сердце пастыря моего, защити меня. Сердце — наставника моего, вразуми меня. Сердце царя моего, направь меня. Сердце друга моего, не оставь меня.

Входит Катерина фон Бора, невеста Мартина, с нею два монаха.

Мартин сходит с кафедры и направляется к ней навстречу. Звучит простая мелодия па каком-то простом инструменте. Катерина берет Мартина за руку, оба опускаются на колени в центре сцены. На них молча взирает Рыцарь. Потом он ожесточенно рвет знамя и швыряет его к алтарю.

Гимн. Монастырь августинцев в Виттенберге. 1530 год. Стол в трапезной, на нем два прибора с остатками еды. За столом в одиночестве сидит Мартин. На четвертом десятке он бурлил энергией, был в расцвете сил, а теперь это стареющий человек, делающий безнадежные попытки вернуть прежнюю форму. С кувшином вина входит Катерина, крупная, красивая тридцатилетняя женщина.

Мартин. Как он?

Катерина. Все хорошо, сейчас придет. Не хочет, чтобы я ему помогла. Наверно, ему было нехорошо.

Мартин. Бедняга. Весь век просидеть в монастыре — после этого не всякий желудок примет твою стряпню.

Катерина. Что, невкусно?

Мартин. Что ты, все отменно, да только усохшему пищеварению старика монаха тяжеленько с этим справиться. Катерина. Понятно. А ты как — ничего?

Мартин. Вполне, дорогая. Спасибо. (Улыбается.) Хотя попозже, боюсь, прихватит и меня.

Катерина. Сам виноват — любишь поесть.

Мартин. А что, это лучше, чем поститься. Знаешь рассказ об одном солдате? Не слышала? Было это в каком-то крестовом походе. Солдата успокоили, что если он погибнет на поле брани, то удостоится обедать в раю с Христом. Солдат дал тягу. Кончилось сражение, наш герой объявляется, и его спрашивают, почему он сбежал с поля битвы. «Ты что же, не хотел обедать с Христом?» — говорят. А он отвечает: «Дело не в этом, просто я сегодня пощусь».