Розмари - Маша Драч
На небе уже показался рассвет. Мы вчетвером стояли на улице, я и Алестер курили. Это была моя первая сигарета за долгое время. Каждая затяжка почему-то казалась мне тяжелой и жутко горькой, словно я впервые захотела покурить.
Калэб стоял рядом со мной и крепко держал мою руку. Амис временами брала у меня сигарету, чтобы сделать пару несильных затяжек. Никто ничего не говорил. Мы просто смотрели на небо, разукрашенное нежно-лиловым цветом и переживали о чем-то своем. Повеял немного прохладный ветерок. У меня по коже прошлись мурашки, а легкие наполнились призрачным ароматом знакомого одеколона. Я осмотрелась по сторонам, но среди незнакомых лиц не нашла то, которое было мне необходимо, как глоток свежего воздуха.
— Всё в норме? — спросил Коулман, потушив свой бычок.
— Да, просто затяжная ночь, наконец-то встретила свой рассвет, — я выбросила свою сигарету, даже не докурив ее. Не хотелось… Ни сейчас, ни потом. Дурная привычка, которой не было места в моей новой жизни.
— Как пребудете на место, свяжитесь со мной, чтобы я не волновался, хорошо?
— Обязательно, — в теле зародилась дрожь. Только сейчас, когда измученное сознание частично приняло реальность, я начала отчетливо понимать, что через час, а, может, уже и меньше, история, связанная с этим городом, подойдет к своему логическому завершению.
Монотонный женский голос, льющийся из динамиков, оповестил о начале посадки на наш рейс. Сердце быстро застучало в груди, а глаза неожиданно обожгли слезы.
— Вам уже пора, — Алестер спрятал руки в карманах своих брюк и улыбнулся.
Калэб засуетился и крепче, даже немного болезненно сжал мою ладонь.
— Кажется, пришло время прощаться, — подытожила я, сглотнув ком. Черт, никогда прежде не бывала в такой ситуации. Оказывается, это может быть крайне трудно.
Калэб первый бросился обнимать Алестера. Коулман погладил его по спине и по-отечески поцеловал в висок, плечи Калэба тут же задрожали.
— Эй, парень! — Алестер хохотнул. — Ты что это вздумал? Плакать? Выше нос, теперь эти две леди под твоей защитой, не забывай.
Калэб шмыгнул носом и отошел на шаг назад.
— Амис, — Коулман протянул руку моей подруге. — Мы, конечно, не так близко знакомы, но я всё равно желаю тебе счастья и удачи.
— Спасибо вам за всё.
— Розмари, — Алестер перевел взгляд своих добрых голубых глаз на меня. — Ты самый удивительный человек, с которым я когда-либо общался. Я рад, что у меня была такая возможность.
У меня от подступивших слез больно сдавило горло. Я стала такой слюнтяйкой!
— Я тоже очень рада. Ты стал моим настоящим ангелом-хранителем. — Я подошла к Алестеру, привстала на цыпочки и обняла за шею. — Мне очень тебя будет не хватать.
— Мы еще непременно встретимся. Как только всё наладится, я обязательно вас навещу.
— Спасибо тебе за всё, что ты для нас сделал.
— Не за что. Я это делал от чистого сердца.
Мы разорвали объятия, и я быстро смахнула с глаз слезы. Хватит реветь! Нужно быть сильной.
Алестер провел нас и вручил мне документы. Теперь я чувствовала себя настоящим человеком, не просто бледной тенью на задворках жизни, а человеком — из крови и плоти. Бросив последний взгляд на Коулмана, я повела Амис и Калэба вперед по белому коридору.
Когда самолет набрал высоту, а заложенные уши наконец-то пришли в норму, волна усталости тут же обрушилась на нас троих. Было раннее утро, и многие пассажиры в салоне легли спать. Амис задремала первой.
Калэб долго не спал. Он тихо плакал мне в плечо, кое-как, но я всё же успокоила его, пытаясь говорить с ним на отвлеченные темы. Уставший от пережитого ужаса и слез, Калэб всё-таки заснул, но даже во сне он крепко держал меня за руку. Я же, прикусив костяшку на указательном пальце и притянув колени к груди, смотрела в иллюминатор, борясь с внутренней болью.
Не знаю, как и когда, но, кажется, я тоже провалилась в сон. Мне снился какой-то старый заброшенный дом на пустыре. Я стояла в маленькой комнате, которая была похожа на гостиную и смотрела в большое прямоугольное окно. Яркий солнечный свет мягко стелился на старый в некоторых местах дырявый деревянный пол, и мне так отчаянно хотелось стать на этот кусочек света.
Не знаю почему, но я обернулась, будто кто-то окликнул меня, и увидела кого-то в тени. Страха не было. Я хотела подойти ближе, но человек сам вышел из тьмы. Это был Лерой. Он выглядел таким же, как и в жизни.
— Привет, — я сделала шаг к нему, Лерой неодобрительно покачал головой.
— Нет, — сухо ответил он. — Стой на месте.
— Почему? — я сделала еще один шаг вперед.
— Уходи отсюда, — теперь его слова прозвучали, как приказ.
Меня переполняло возмущение. Почему рядом с ним я не могу делать то, что хочу?! Неожиданно за спиной Грейсона показались вымазанные то ли в мазуте, то ли в грязи руки. Их было много, и каждая рука почему-то стремилась ухватить Лероя за шею, но ничего не получалось, поэтому черные следы оставались на его красивом лице.
— Позволь помочь тебе, — мои слова были больше похожи на мольбу.
— Я сказал, уходи, — Грейсон обжег меня сердитым взглядом.
Чужие руки продолжали пачкать его, рвать одежду и тянутся к шее. Я же продолжала стоять на одном месте, словно парализованная.
— Уходи! — крикнул Лерой, и я тут же резко проснулась.
Его голос, полный свирепости, всё еще звенел у меня в голове, словно бы всё происходило наяву. Волны страха медленно начали спадать, но сердце всё еще беспокойно билось в груди. Не знаю, сколько я спала, но видимо, не так много судя, по тому, что многие в салоне еще не проснулись.
На душе было как-то тревожно из-за увиденного кошмара. Ужасающие черные руки, всё еще стояли перед глазами, и это выражение лица Лероя… Я нащупала в сумке конверт и по телу тут же пронеслись иголочки. Эта вещица всё еще хранила в себе энергетику Дьявола, она была едва ощутимой, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы взбудоражить мои нервы.
Я хотела и в то же время жутко боялась прочесть то, что написано в письме. Глянув на мирно спящих Калэба и Амис, я собралась с духом и открыла конверт. Идеальный ровный почерк мог бы стать примером в каллиграфии. Почему-то меня ни капли не удивил тот факт, что Лерой писал именно так. Иначе он бы не смог. Резкие завитки говорили о жестком характере Грейсона, а ровные строчки — о его сдержанности. Надо же, сколько всего можно понять, лишь взглянув на почерк!
Я вздохнула,
