Кшиштоф Бизё - Рыданья
В доме стало тесно. После того, что было на мой день рождения, покоя мне не дают, постоянно цепляются. Нет, ну откуда я могла знать, что они такие идиоты? Скоты, настоящие скоты. Ковер сжечь — это явный перебор. Я понимаю, я, правда, все понимаю, но чтобы выбрасывать цветы с балкона и жечь ковры, этого я уже не догоняю. Дружбаны, называется!
Так вот что было дальше в ту чертову субботу. Я выхожу из автобуса и захожу в эту дыру. Музыка, атмосферка, духотища, и первая, кого я вижу, — Моника, ну та, которая траву продает. Не то чтобы мне хотелось курнуть, я не тащусь от этого говна, но уж так мне было назначено. Она прицепилась, чтоб я купила косяк. Я ей объясняю, что не хочу, не могу, не люблю и что я спешу. Она мне на это, что у нее сегодня для меня суперскидка на супертраву. Семьдесят процентов, пятьдесят процентов, тридцать процентов. Я молчу, потому что у меня нет бабок, да и не хочу я никакой сраной травы. И тогда она меня сделала: фирма ставит, на, — дала косяк и ушла.
Судьба: если что-то должно случиться, обязательно случится. Блин, судьба, ничего больше. Против нее не попрешь. Когда-то я пошла больная на тусу. Не могла пить, даже нюхать, антибиотики, понятное дело. Камила прицепилась, просто прицепилась. Что у ее сестры, мол, девичник, и я должна выпить, иначе у ее сестры будет жизнь — говно. Один стопарик, другой, и больше я ничего не помню. Отключилась.
Вчера было то же самое. Я, правда, не хотела курить, не хотела. Держу в руке косяк и не знаю, что с ним делать. Пришла в эту чертову дыру только для того, чтобы поставить Лукаша на бабки и свалить домой. Не люблю я траву, меня она вообще не берет. Народ прикалывается, смеется, а мне по фигу. А еще мы с Аськой договорились, что гульнем через неделю.
Стою, значит, я и думаю: а, фиг с ним, покурю. Затягиваюсь раз, другой, чувствую: что-то не то. Кто-то ломится в дверь, а я дальше затягиваюсь. Чувствую, торкает: пошло в ноги, руки, даже в волосы. Глаза в разные стороны, и я уже понимаю: будет не круто, а супер круто. О’кей, выхожу из туалета. Как будто все в норме, но я-то понимаю, что все не так, как было десять минут назад.
Ко мне подходит Моника, улыбается и спрашивает: ну как? Сука, знает же как, но я не подаю виду и говорю: о’кей. О’кей? Охуительно! Беру какое-то пиво, сажусь и жду. Что-то сейчас будет, щас начнется.
Смотрю, ну вот, я же говорила, судьба: Юлька и Госька. Эти две овцы денег дать взаймы не могут, а на тусу пришли. Я им все выложу, я им скажу пару слов. Подсела к ним, тихо базарим. Госька в шоке оттого, что Яцек вроде пошел с кем-то драться. Яцек, драться? О чем они вообще? Но типа дело серьезное, вроде был здесь какой-то урод, выёживался за соседним столом, и Яцек пошел с ним разбираться.
Яцек, ну, просто вилы. Метр с кепкой. Хапнул химии немного, стал похож на человека, вот крыша и съехала. Даже мне достаточно пальцем его ткнуть, чтоб он с ног свалился, но я молчу. Эти мои корефанки вообще не секут в мужиках. Юлька ходит с каким-то педиком, а Госька с лилипутом.
Гося немного напоминает мне мою бабулю, всем рвется помочь. Боже мой, как моя бабушка любила дедушку. А сейчас просто сдвинулась по его поводу. Только и говорит о каких-то черных надгробьях и деревьях, о том, что у нее скоро будут большие бабки и она все устроит как надо. Две недели назад я везла с ней через весь город какие-то сорняки. Лиственницы, сосны, хрень какую-то. Автобусом, трамваем, на садовый участок, а потом она с кем-то, кто в этом разбирается, посадит их на могиле деда. Отпад.
Тут пришел Яцек с тем самым малым. Разговаривают так, будто все выяснили и типа все о’кей. Не понимаю я этих мужиков. Пошли гаситься, а возвращаются, как лучшие кореша. Тогда на фига эта комедия? На фига?
Малого того звали Зенон. Нет, честное слово: Зенон, я не прикалываюсь. Я тоже не поверила, но он показал мне паспорт. Зенон, без дураков, Зенон. Но оказался ничего такой, прикольный. Я его уже видела несколько раз. Он меня тоже знает. Говорит, что когда-то жил в нашем районе, но переехал с родителями.
А Зенон-то — не тупой оказался. Делать было нечего, и мы немного потрепались. Он был в Лондоне на каникулах и говорит, что как получит аттестат, поедет туда учиться. Язык у него подвешен — мама дорогая, и тебе про массовую продукцию, и про интернет-продажи, про международные стандарты, и фиг знает чего еще, но танцует — труба.
У нас нельзя сделать карьеру, это факт. Я, например, отлично танцую, и что? Если б не отец, я бы в этом направлении могла что-то сделать. Но он уперся, что я должна стать пианисткой. Пианистка — хуже ничего не мог придумать. Таскал меня в школу шесть лет, пока не спекся. Я ему говорила, что у меня способности к танцам, но он и слушать не хотел. Вбил себе в голову, что у него был слух, и значит, у меня, как его ребенка, тоже должен быть. Очень умно.
Было круто. Косяк меня расслабил по полной, и я начала отрываться. Все меня смешило, абсолютно все. Зенон поймал волну. Сам был трезвый, но бесился со мной на равных. Нас прикалывало все: бармен, дебильная музыка, стаканы, люди. Я была в ударе.
Ну и тут нарисовался Лукаш. Я совсем забыла об этом чучеле, о бабках и обо всем говне. Мне было классно, и я чувствовала, что может быть еще круче. Он подсел и давай нудить: что поставил машину на газоне, что ее могут забрать, что он торопится, и если у меня к нему дело, чтобы я быстрей говорила. А на хрен мне все это сдалось, иди ты на фиг.
Но Лукаш есть Лукаш. Если что-то себе вобьет в голо-ву, труба. А я не люблю таких упертых. Сразу видно, у человека с головой проблемы. Не говорит прямо, что ему надо, а только несет часами всякую хрень. Подошел еще раз, сказал, что идет в бар, и если у меня к нему дело, он еще минуту ждет, а потом отчаливает. Ну и ушел.
У меня сразу испортилось настроение. Никакого смеха, все. Секунда, и уже тоска напала. Бля. Косяк еще действовал, но мне уже не хотелось смеяться, а было херово. Все ясно, праздник закончился, ничего не поделаешь. Ладно, блин, — думаю и иду к этому уроду.
Попрощалась с девчонками и пошла искать его у дебильного бара. Вот он, сидит, куда бы он делся? Заказал себе колу и просматривает какой-то говняный рекламный проспект. Привет, вот и я, — говорю я ему, а он: Отлично, — и сидит себе дальше.
Слово за слово, я ему говорю, что мне нужны две сотни и не мог бы он мне их отслюнявить по старой дружбе. Если хочет, я даже могу ему когда-нибудь их вернуть, но сейчас они мне позарез нужны. Он сидит и ничего не говорит. Я уже думала, что не выдержу и уйду, но сижу, жду.
Наконец он очнулся. С ним всегда так — пока до него допрет! Сидит, сидит и вдруг начинает: мол, у него проблемы, бабок нет, предки его достали, сестра — просто блядь и дебилка. Я молчу, потому что все это наизусть знаю, только жду, когда он закончит. Слава богу, через пять минут заткнулся. Заказал себе еще одну колу, дал мне сигарету. Сидим дальше.
Здесь сегодня жуткий отстой. Если хочешь, пошли пройдемся и поговорим, — говорит погодя. Ох, как хорошо я это знаю, как хорошо: пройдемся и поговорим. Всегда одно и то же: едем на другой конец города, в какую-то дыру, как будто здесь не могли поговорить. Но что делать, джинсы важнее: выходим.
Тачка, включаем зажигание, внутри воняет ванилью как не знаю чем, короче, едем. Ночь, в городе пусто, только какие-то одиночки иногда проедут мимо, но мы едем поговорить. Наконец приехали, полная тишина, только наш мафон орет на полную мощь, впереди поворот на автостраду, холод собачий, будем разговаривать.
Ты меня любишь? — он мне без подготовки. Ну и что я должна ему на это ответить? Если скажу, что не люблю, он точно не даст бабла, и весь цирк с поездкой на хер никому не нужен. Я опустила глаза и спрашиваю: У тебя бабки есть? — Ты меня любишь? — он все о своем, а я ему: Люблю, не люблю, какое это имеет значение?
В него вдруг как черт вселился, кошмар. Начал мне впаривать, что все только и говорят о бабле, а в жизни бабло не имеет никакого значения. Спрашивает: что я думаю обо всем этом перед лицом вечности? Ну совсем крыша съехала. Вытаскивает кошелек, достает деньги и говорит, что ему все по фиг и стоит мне сказать одно слово, он все это подожжет.
Ситуация серьезная, даже очень серьезная. Слишком давно я его знаю, почти полтора года, чтобы не понимать, что ему на самом деле нужно, когда он начинает такую пургу нести. Посмотрела я на него, спрятала две сотни и говорю: Ладно, пересаживаемся назад. Он сразу успокоился. Никаких разговоров о Млечном Пути, звездах и вечности. Я села рядом, расстегнула ему ширинку и отсосала. Терпеть не могу это делать, просто не перевариваю, меня тошнит. Всегда себе после этого говорю, что начинать можно по-разному, но закончить надо прилично. Мадонна тоже начинала в порно…
Ну, а потом хрень типа: Тебя подбросить в паб или домой? Почему в паб, почему домой? Наконец, когда мы приехали в центр, я не выдержала этого пиздежа и сказала ему пару откровенных слов: что он самый нудный мудак на свете, полный дебил и у него самый маленький член во всем городе. А еще, что я видеть его больше не хочу, пусть он мне не звонит, а те два моих диска, которые он взял, пусть останутся у него навсегда, и я выхожу немедленно, а если он не остановится, то я на ходу открою дверь. Подействовало, он же трясется над своей машиной, как не знаю, над чем. Тут же затормозил. В отместку сказал мне, что я больная на голову и всякие другие глупости, которые он всегда говорит. Урод. Дебил.
