Джон Осборн - Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер
Билли. Бывает, рассядутся и пялят на тебя глаза. Сидят как истуканы. Но Лондон — другое дело. Ах, старушка Рози замечательная была женщина. Даже хорошо, что ее нет сейчас с нами.
Джин (потрясая охапкой газет). Как бороться со всем этим?
Фрэнк. Никак.
Джин. Почему, интересно, никто не поместил фотографию, как ты крутился у своих бойлеров?
Арчи. Вряд ли Мик принял бы это всерьез.
Фрэнк. Всем уже все надоело.
Джин. Еще как надоело. Всем все надоело, все ко всему готовы, могут только бессмысленно ждать, что новенького преподнесут.
Арчи. Господи, не принимай все так близко к сердцу.
Джин. Тебя же ничто не трогает.
Арчи. И слава богу.
Джин. Фрэнк зато совсем другой, хочу надеяться. Ты только не бойся, Фрэнк. Не опасайся принимать все близко к сердцу, вроде моего талантливого жениха. От этого не умирают. Может иногда показаться, но на самом деле не умирают.
Арчи. Старина Мик был в этом смысле вроде Грэма. Он, казалось, твердо знает, чего хочет и куда целит.
Джин. А вот знал ли сейчас, интересно…
Арчи. Помню, у него был роман с одной девицей по имени Сильвия. Ему тогда было всего шестнадцать.
Джин. Что с тобой, Арчи?
Фрэнк. Оставь его в покое!
Арчи. Действительно, оставь старика отца в покое!
Джин. Да ты и так всю жизнь в покое!
Арчи. Знаешь что, я ведь всю жизнь за чем-то гонялся. Гонялся за темным пивом, которое можно пить весь вечер и не бегать с места каждые десять минут, и не блевать потом, и за все удовольствие четыре пенса. Если мне гарантируют темное пиво, я за такого человека обязательно проголосую. Непременно. А вообще-то мне всегда было легче управиться с бабой, чем сделать политическое заявление.
Джин. Знаешь, Арчи, а ведь ты сволочь.
Феба. Джин…
Джин. Самая настоящая…
Арчи. Потому что мне на все наплевать, кроме темного пива? Видишь ли, детка, со временем ты поймешь, что человеку вообще-то ничего не нужно, кроме исполнения какой-нибудь гнусненькой прихоти. Для меня такая гнусненькая прихоть — темное пиво. Зачем же так на людей кидаться?
Джин. Не могу иначе.
Арчи. Ты что же, держишь себя за слабительное?
Джин. Так мне легче.
Арчи. Должен признаться, я никогда не верил разговорам о душевной чистоте. Я, кажется, здесь бутылку пива оставлял?
Феба. По-моему, нет, дорогой.
Арчи. Смотри, Джин, не остережешься — на тебя живо ярлык навесят. И тогда ты — никто. Никто, как все мы.
Феба. Фрэнк тебе принесет. Там еще осталось в кухне. Тебе не трудно, Фрэнк?
Фрэнк. Конечно. (Поднимается, идет влево от кресла.)
Джин. Нельзя же заниматься все время тем, чтобы вещи прибивать к полу, а самим скакать в окно.
Арчи. Почему — нельзя?
Джин. Ты такой же, как все, только еще хуже — думаешь, от всего можно отгородиться простым безразличием. (Потрясает газетами.) Думаешь, ты неуязвим, если решил на все наплевать, и что можно материться всю жизнь и надеяться — авось что-нибудь перепадет.
Фрэнк. Оставь его в покое, он не меньше тебя расстроен. Помолчи.
Джин. Сейчас я расскажу историю Арчи Райса. Внимание. Действующие лица сначала?
Арчи. И все равно священник мне не понравился. До омерзения. Когда все вышли, он уже на ногах не держался. Ты заметила?
Джин. Не надо этих детских фокусов. Не пройдет.
Арчи. Давай, давай, оскорбляй меня. Я привык. Я уже давно открыл один секрет. Люди, как правило, не знают, когда именно их оскорбляют. И довольно много людей хорошо наживается на этом. А я ведь — сама знаешь, какой тупица. Самый обыкновенный.
Джин. Только не надо смирение изображать…
Арчи. А я и есть такой! Само смирение. Оно во мне перекатывается, как горошина в погремушке. У тебя и того нет.
Джин. Не много, однако.
Фрэнк. Что это она?
Арчи. Не спрашивай, сынок. Не спрашивай. Я в жизни ни на один вопрос не ответил.
Джин. Куда тебе. До того ли, когда можно просто презирать всю эту безликую толпу, уставившуюся на тебя из темноты. А ты такой перед ними шикарный. (Фрэнку.) Я бы хотела сказать тебе всю правду о твоем отце.
Фрэнк. Слушай, Джин. Мика похоронили. Он в земле, и не надо больше ничего говорить, и ссориться не надо.
Джин. Так что, устроить две минуты молчания? А папочка твой не только самый великодушный, понимающий и чуткий, но ему еще и наплевать на всех на свете. Два гроша ему цена в базарный день.
Арчи. Что ж, оценка произведена точно.
Джин. И нечего так на меня смотреть. Не ты один брата потерял. Но почему, почему мы все спокойно сидим и всё принимаем, почему мальчики умирают или стоят у бойлеров, почему мы на все согласны, чего мы от этого ждем, на что это все нужно? Неужели действительно ради того, чтобы рука в перчатке помахала нам из кареты с королевским гербом?
Феба. Я, пожалуй, пойду прилягу. (К Джин.) Он всегда ко мне очень хорошо относился.
Фрэнк. Принести тебе лекарство?
Джин. Никто никого не слышит.
Феба. Спасибо, милый. Если тебе не трудно. (К Джин, просто.) Всегда был со мной такой ласковый. Что бы ни случилось. Всегда. (Уходит.)
Фрэнк. Сейчас тебе пиво принесу.
Билли. У меня всегда в буфете стоял поднос с напитками. Где же ключ?
Джин (к Арчи). Нельзя с ней так поступать. Я не позволю.
Билли. Ага, вот он.
Арчи. Он хочет знать, возобновил ли я контракт. Все в порядке — у меня еще три месяца.
Билли. А? (К Джин.) Вот.
Джин. Что?
Билли. Что такое, тебе уши прочистить, что ли?
Фрэнк. Хочешь пива, дедушка?
Билли. Никто не слушает, когда к ним обращаются!
Фрэнк. Я говорю, пива хочешь?
Билли. Прямо беда. Каждый только и думает, чтобы огрызнуться или еще чего себе позволить. Вместо того чтобы слушать и делать как велят. Нет, лучше пойду спать. Завтра вставать рано. (Арчи.) Когда, ты сказал?
Арчи. Около девяти.
Фрэнк. Куда это вы собрались?
Билли. Нам с твоим отцом предстоит завтра одно дело. Смешно, как вся эта публика шляпы сняла перед нашим Миком сегодня.
Фрэнк. У большинства, впрочем, вообще шляп не было.
Билли. Когда я был молод, то каждый — а тогда все мужчины носили шляпу, хоть лорд, хоть кучер, — каждый мужчина обнажал голову, когда приближался к Кенотафу[21], Даже в автобусе. А сейчас, я видел, проходят себе, даже не взглянут. И если оттуда убрать флаги, то наверняка садились бы рядом и жевали бутерброды.
Арчи. Я все думаю о нашем Мике и Сильвии. Прелестная и симпатичная была девчушка. Интересно, что с ней сейчас. Прочла она о нем в газетах? Национальный герой, убит на поле брани. Вряд ли она его совсем забыла.
Фрэнк. Наверно. Можно, я себе налью?
Арчи. Пожалуйста. Помню, в свое время я из-за нее поволновался. Я никак ничего не мог вытянуть из Мика, а у меня было подозрение, что она еще подросток. И немного тревожился. Я пытался с ним про это заговорить, но он всегда считал, что я малость придурковат, вот ведь как. Я, впрочем, не обижался. Мне даже нравилось. (К Джин.) Он вообще меня всерьез не принимал. Я мекал и бекал и наконец ляпнул: «Послушай, сынок, ты, вероятно, и сам уже знаешь, что хорошо бы поосторожней». Он только осклабился, как щелкунчик, а я почувствовал себя доморощенным попом. И добавил только: «А ты, собственно, знаешь, когда по закону наступает половая зрелость?» Он все сидел со своей кошмарной ухмылкой от уха до уха и сказал: «В шестнадцать».
Джин. Куда ты завтра тащишь Билли?
Арчи. Придется возвратиться в Брайтон, наняться в уборщики пляжа.
Фрэнк (к Джин), У тебя есть при себе аспирин? Я ничего не нашел.
Арчи. Эдлинс — так, кажется. Дальше за Брайтоном.
Джин (передавая Фрэнку таблетки). Ты не знаешь, что он надумал?
Арчи. Там можно премило накачаться местным сидром за какие-то гроши.
Фрэнк. Да оставь их в покое.
Арчи. Давненько не пробовал. Сколько он тогда стоил?
Джин. Он хочет с ней развестись. Хочет бросить Фебу. Я ее видела, эту девку, на которой он собрался жениться. Уже совсем спятил. Окончательно. А с ней что будет? (Кивает в сторону спальни.)
