[Яой] Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея/ The Scum Villain’s [Self-Saving] System - Мосян Тунсю

[13] Бесхребетность — в оригинале 窝窝囊囊 (wō wō náng náng) — в пер. с кит. «быть обиженным и лишь надуться в ответ», от 窝囊— (wōnang) — в пер. с кит. «испытывать обиду, никчёмный, никудышный, незаслуженная обида», образно о слабых, трусливых, нерешительных людях.

[14] Около чжана — чжан 丈 (zhàng) — около 3,25 м.

[15] Все органы — в оригинале 四肢百骸 (sìzhī bǎihái) — в пер. с кит. «четыре конечности и сотня костей», в обр. знач. «всё тело, все части тела».

[16] Привести его в чувство — в оригинале 打了鸡血 (dǎ le jīxuè) — в пер. с кит. «сделать вливание петушиной крови», в переносном значении — «взбодриться, забегать как наскипидаренный» — в период Культурной революции этот метод лечения был широко распространён, так теперь же так говорят не только о бесполезных методах лечения, но и о любых безрезультатных действиях в целом.

Следующий фрагмент

Глава 95. Похождения Сян Тянь Да Фэйцзи. Часть 6 (добавленное послесловие). Фрагмент 2

Предыдущий фрагмент

Перед глазами Шан Цинхуа мелькнул заснеженный тёмно-синий подол платья.

Это Мобэй-цзюнь против всех ожиданий сумел покинуть круг огня, ударив Линьгуан-цзюня ладонью прямо в сердце!

Этот внезапный удар насквозь проломил грудную клетку Линьгуан-цзюня, из которой тотчас устремился наружу бурный поток стремительно разлетающейся демонической энергии. Сердце демона похолодело: удар этого паренька был отнюдь не тот, что прежде [1]; в конце концов он всё-таки превзошёл дядю, поглотив накопленное многими поколениями их рода боевое мастерство!

Более того, теперь он не боялся даже огня от «чёрного солнца», как ни в чём не бывало миновав его круг!

Какой бы непримиримой ярости ни было исполнено сердце Линьгуан-цзюня, демон понимал, что нынче он не соперник своему племяннику. По-быстрому залепив рану льдом, он обратился в чёрный вихрь, покинув ледяной дворец.

Казалось, заклинатель лежал на животе целую вечность, ничего не видя и не слыша, тая скорбь в сердце: неужто Мобэй-цзюнь до сих пор злится? Шан Цинхуа ведь пребывал в таком состоянии из-за него, а тот ему даже руки не подал, чтобы помочь подняться — где здесь, спрашивается, справедливость?

Потом его ушей достиг звук удара, отголосками разошедшегося по залам и галереям.

Ощерившись от боли, Шан Цинхуа кое-как развернулся.

Оказалось, это вновь упал Мобэй-цзюнь. Две неподвижных фигуры в разных позах застыли рядом с кругом негаснущего огня, лёжа в тишине и покое посреди зала, будто так и надо [2].

Тут-то Шан Цинхуа внезапно осознал, что на самом деле Мобэй-цзюнь не успел усвоить семь ступеней мастерства — равно как и подавить энергию Линьгуан-цзюня. Увы, он и впрямь поддался тому самому «порыву», вложив все силы в то, чтобы обратить Линьгуан-цзюня в бегство. Теперь же, израсходовав всю энергию, опалённый огнём «чёрного солнца», он только и мог, что… рухнуть посреди зала.

И всё же, даже распростёршись на полу, будучи не в силах шевельнуть и пальцем, он продолжал прожигать Шан Цинхуа взглядом.

Не вынеся столь пристального внимания, Шан Цинхуа был вынужден подать голос:

— Ваше Величество, не напрягайтесь так, лежите себе тихо, усваивайте энергию. Одному поглотить мастерство многих поколений — нелёгкая задача.

Однако взгляд не дрогнул. Под его воздействием Шан Цинхуа чувствовал себя словно под дождём из иголок. Борясь с болезненно бьющимся сердцем [3], он с трудом сделав медленный вдох и приподнялся, дрожа всем телом, будто терзаемый болезнью Паркинсона.

Убедившись, что Мобэй-цзюнь в состоянии его услышать, он наконец перевёл дух и начал:

— О, Ваше Величество, я и подумать не мог о том, чтобы покинуть вас в такое время — но откуда же мне было знать, что наступает решающий момент вашей жизни, когда вы наследуете престол? В самом деле, почему вы раньше не сказали мне о том, что вам предстоит столь важное событие?

Мобэй-цзюнь вновь ответил ему выразительным взглядом, в котором Шан Цинхуа прочёл: «Встань на колени и моли о прощении, тогда я помилую тебя».

— Сказать по правде, вам не стоило брать меня с собой, — продолжил Шан Цинхуа, совладав с подёргивающимися губами. — Ведь я же ни на что не годен, кроме как быть вашим мальчиком для битья — вот и сейчас я едва сумел выиграть для вас немного времени, будучи избитым до полусмерти. Теперь же ваш дядя, которого вы так тяжело ранили, едва ли осмелится вернуться, а вы, должно быть, почти закончили усвоение семи ступеней мастерства — так что я могу уйти…

Выражение лица Мобэй-цзюня самую малость смягчилось, однако при последних словах глаза вновь полыхнули холодным блеском:

— Уйти?! Да как ты смеешь!

От его гневного вопля Шан Цинхуа с новой силой почувствовал, до какой степени у него болит всё тело, и, преисполнившись праведного возмущения [4], выкрикнул в ответ, врезав по земле от переизбытка чувств:

— Что значит — как смею?

Разумеется, эта вспышка не оказала ни малейшего влияния на Мобэй-цзюня, вылившись лишь в боль, прострелившую руку Шан Цинхуа до самого плеча с такой силой, что у того искры из глаз посыпались. Поскольку Мобэй был не в состоянии подняться, Шан Цинхуа воспользовался этим, обвиняющим жестом указывая на него:

— Сказать по правде, я слишком долго терпел такого вздорного и избалованного господина, как ты, злобный демон во втором поколении!

Чем не собака, которая, расхрабрившись, кусает хозяина [5]? Судя по выражению лица Мобэй-цзюня, он попросту не мог поверить своим ушам. Что до Шан Цинхуа, давние обиды прямо-таки хлестали из него, словно прорвало плотину [6]:

— По-твоему, с таким покладистым и безответным слугой, как я, у которого и уровень самосовершенствования не очень, можно делать всё что угодно, так ведь? Считаешь, что ты здесь главный [7], а? Так ведь? Что смотришь, у тебя есть какие-то возражения?! Нет, главный здесь я — твой настоящий отец! Можешь звать меня папочкой! И я попросту позволял тебе творить всё это — попробовал бы ты с Бин-гэ, он бы тебя прибил, да и с оригинальным Шэнь Цинцю ты бы кончил не лучше! Кому бы такое понравилось — каждый день подвергаться побоям, и при этом весь день напролёт изображать, будто ты прямо-таки светишься от счастья! В самом деле, я ведь не собака! Да даже собака, если избивать её ногами каждый день кряду, в конце концов не захочет иметь с тобой никаких дел!

—