Медведь для Маши - Дарья Золотницкая
Маша совсем сникает.
— Ну что случилось? — мягко интересуюсь.
— Я бесполезная, — горько вздыхает она и отворачивается.
— Это неправда! Ты просто жила в другом мире.
— Я вижу, что современные женщины работают, а я… — Маша замолкает и снова горестно вздыхает.
— А если мы попробуем найти тебе увлечение? — пытаюсь ободрить её. Понимаю, что в учебные заведения Маше вход закрыт. У неё даже школьного образования нет.
— Какое? — тихо.
— Чем ты любишь заниматься? — спрашиваю. — Что у тебя всегда хорошо получалось?
Она пожимает плечами.
— Вязать могу. Мама научила. Ещё с растениями люблю возиться.
— Вот видишь! Это уже что-то. Давай мы тебя на курсы отдадим? Будешь на заказ вязать. Или что-то с растениями связанное. Я не особо силён в этом, но можно в интернете поискать. Сейчас вещи, сделанные руками, очень ценятся.
И неожиданно Маша улыбается. Её лицо светлеет, а напряжение, скользящее в каждом жесте, уходит.
— Считаешь, у меня получится? Ты разрешишь мне попробовать?
— Разрешу? — не совсем понимаю.
— Мужчина несёт за женщину ответ. Он знает, что для неё лучше.
У меня вырывается страдальческий стон, и Маша тут же подскакивает.
— Позвать врача? — интересуется испуганно.
— Нет. Машунь, это я не от боли. Тебе у меня не нужно разрешения просить, относительно каждого своего шага. Я же не надсмотрщик, а ты не рабыня. У тебя должно быть своё мнение, понимаешь? И я точно знаю, что оно есть, но ты привыкла его в самый тёмный угол прятать, подчиняясь правилам. Со мной не нужно этого. Если есть что сказать — говори. Тем более, ты теперь можешь, — подмигиваю. — У нас в семье всегда было принято обсуждать все вопросы. Я не помню свою мать, но очень хорошо помню, как бабушка общалась с отцом. Бывали у них и разногласия, но всё равно многие вопросы обсуждались, чтобы прийти к решению, которое бы устраивало всех. Я хочу, чтобы ты перестала бояться каждого своего слова. И почему-то мне кажется, что ты даже мыслей собственных боишься. Так не должно быть. Хочешь, я Нину Олеговну позову. Теперь вам будет проще общаться.
Маша согласно кивает.
— Вот и хорошо. Как только я выберусь отсюда, мы сразу займёмся поиском курсов. Договорились?
Снова кивок.
— Дай-ка мне руку, — улыбаюсь.
Потом с помощью личной медсестры кое-как добираюсь до туалета.
— Вам нельзя вставать! — к нам бежит мой лечащий врач.
— Я задолбался лежать, — отвечаю. — Да и вообще…
Не хочется при Маше утки обсуждать. Ладно, первые сутки, но сейчас я и сам в состоянии дойти до санузла.
— Потапов, марш в палату, — сердится врач.
— Как только, так сразу, — говорю и захожу в туалет, закрывая за собой дверь.
Обратный путь занимает больше времени. Перед глазами тёмные пятна плавают, а ноги совершенно отказываются слушаться. Чувствую себя овощем, и это бесит неимоверно. Кое-как до кровати доползаю и со стоном на неё буквально падаю.
— Почему врача не слушаешься? — качает Маша головой, поправляя одеяло.
— Когда бы ты их мнение ценила? — хмыкаю скептически. Девушка отводит взгляд. — Дай мне жвачку из ящика. Даже зубы нормально почистить не могу, — морщусь.
Маша тут же подаёт упаковку мятных подушечек. Отправляю в рот сразу две.
— А теперь иди ко мне, — коварно улыбаюсь, маня её пальцем. Она осторожно садится на краешек кровати. Тут же подгребаю её ближе, надавливаю на плечи, заставляя склониться, и целую. Мы ведь за всё время только два раза это делали. Я двое суток провёл в настоящем кошмаре, думая, что потеряю свою девочку, и до сих пор даже поцеловать её не получилось.
Маша осторожно отвечает, повторяя мои действия. И от этого по венам жар разливается. Возможно, в моём ранении есть свои плюсы. Оно будет для меня красным стоп-сигналом. В своей выдержке я уже сильно сомневаюсь.
Через две недели меня, как и обещали, выпустили из лазарета. Русик сдал ключи, сказав, что пост нёс ответственно и исправно.
— Машка твоя такая дикая, — рассмеялся он. — Но хозяйка хорошая, этого не отнять.
— Ты с неё в первые две недели после пожара не общался, — хохотнул. — Сейчас она совершенно не дикая, поверь.
— Не знаю. Я, как с работы приходил, сидела в своей комнате, не высовывая носа. И практически утром её застать не мог. Выставит на стол завтрак или ужин и смывается. Я, по сути, её видел, только когда в больницу возил.
— Ты для неё незнакомый мужчина. Этим всё объясняется.
— Интересная девушка, конечно, — Рус смеётся и хлопает меня по плечу. — Когда на работе ждать? Там столько дел — свихнуться можно. Я один зашиваюсь.
— Через неделю. Николаич решил обеспечить мне спокойные праздники.
— Тоже, что ли, пулю поймать? — вздыхает Руслан.
— Не шути такими вещами, — хмурюсь. — И ты знаешь, я, наверное, уволюсь.
— Потапыч, ты чего? Первое же ранение от службы отвернуло? Не думал, что ты такое ссыкло. А как же я?
— Сам ты ссыкло, — отвечаю беззлобно. Меня Маша попросила. И знаешь, пока я в больничке валялся, о многом мог подумать. Она права. Не должен я её больше такой опасности подвергать. Да и себя. Ведь у неё, кроме меня нет никого на этом свете. Понимаешь?
Русик тяжело вздыхает, но кивает.
— Николаич не обрадуется. И куда решил податься?
— Пока не знаю. Я слышал, что Савельев детективное агентство открыл. Поговорю с ним. Он предлагал мне несколько месяцев назад к нему перейти, грозился хорошей зарплатой. Понимаю, что ждать меня столько времени никто не будет, но вдруг.
— Ладно, пошёл я. Меня дома ждут, — улыбается Русик.
Провожаю напарника взглядом, а потом голову поднимаю и вижу в окне свою Машенцию. Улыбка тут же на губах расползается. Как же я соскучился!
Глава 30
Михаил
Любуюсь на свою девочку. Стоит раскрасневшаяся у плиты с таким деловитым видом, что улыбка невольно по лицу расползается.
— Машуль, остановись. Я был в больнице, а не в голодном краю, — смеюсь.
Но она гневно сверкает глазищами и упрямо сжимает губы. На стол к прочим блюдам добавляется пирог с капустой и грибами.
— Иди сюда, — дёргаю её за руку, усаживая на колени.
Я знаю, что для порядка она сейчас побрыкается, но потом притихнет и прильнёт ко мне.
— Ты не думала отказаться от платка хотя бы дома? — интересуюсь, подхватывая её толстенную косу.
— Нельзя, — тихий протест на выдохе. Девушка буквально трепещет в моих руках, и это, чёрт возьми, будоражит. В голову бьёт так, что все мысли
