[Яой] Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея/ The Scum Villain’s [Self-Saving] System - Мосян Тунсю

Когда они, покраснев от смущения, топтались на улице, мимо прошествовала девушка в чёрном с мечом за спиной.

— Постойте! — окликнул её Тяньлан-цзюнь.

Как раз проходящая мимо них девушка приподняла брови, остановившись с тенью насмешливой улыбки на губах.

— Разве, повстречавшись с несправедливостью, вам не следует извлечь меч из ножен и встать на защиту обездоленного [6]? — начал владыка демонов.

— Меч-то я извлеку, — парировала девушка. — А вот кошелёк — нет [7]. Для начала верни мне те три ляна, что я одолжила тебе на дорожные расходы в прошлый раз.

— Неужто? — удивился Тяньлан-цзюнь. — Что ж, это всего лишь три ляна. Если дадите мне взаймы ещё три, то можете приобрести меня на три дня.

— Не похоже, чтобы господин годился в носильщики, — отбрила его девушка, — равно как и к другой работе — ты ж рис от проса не отличишь [8]. Какой в тебе прок?

— Цзюнь-шан, — вмешался доселе молча наблюдавший со стороны Чжучжи-лан, простодушно добавив: — Возможно, госпожа полагает, что… вы назвали слишком высокую цену?

Итак, Тяньлан-цзюня впервые отвергли. Не то чтобы никто не сторонился его прежде: прислуга и стражи порой старались избегать господина, в особенности когда он принимался декламировать — но ранее он и помыслить не мог, чтобы кто-то решил, что он и трёх лянов не стоит.

— Не будем об этом, — не отчаивался Тяньлан-цзюнь. — Разве одно моё лицо не стоит трёх лянов серебром?

Его собеседница поперхнулась от подобного предложения, однако всё же взяла на себя труд внимательно изучить его лицо, после чего со смехом признала:

— Что ж, пожалуй, так и есть.

И единым взмахом щедрой руки одарила их слитком золота.

С этого дня траты Тяньлан-цзюня и вовсе потеряли всякие берега, словно прорвавшая плотину река — он спускал деньги безо всякого разумения, так что на это больно было смотреть. Ведь он обрёл богатую покровительницу — и теперь всякий раз, когда смущённый Чжучжи-лан демонстрировал ему опустевший расшитый кошель, владыка демонов без колебаний стучался в эту позолоченную дверь.

При этом Чжучжи-лана охватывало чувство, что тут что-то не так — всё как будто должно бы быть наоборот.

Ну почему Су Сиянь казалась сынком из богатой почтенной семьи — непременным героем подобного рода пьес?

И почему Тяньлан-цзюнь походил на наивную привыкшую к роскоши барышню, которая убежала из дома?

А сам он — чем не осмотрительная маленькая служанка — часть приданого молодой госпожи, которую она то и дело посылает с поручениями?

Чжучжи-лан попытался было указать Тяньлан-цзюню на это несоответствие, воззвав к чувству собственного достоинства владыки Царства демонов, но тот, похоже, искренне наслаждался жизнью на содержании и первой истинной близостью — всю абсурдную любовь, питаемую им к человеческому роду, он вложил в чувство к этой женщине.

Су Сиянь и вправду была холодна и безжалостна, но что-то в ней, безусловно, завораживало.

Встреча с нею открыла им доступ к несметному множеству редкостных сокровищ и неведомых прежде мест: к запрещённым книгам, которые так и не сумел раздобыть Чжучжи-лан, к «корню бессмертия», произрастающему в потаённой пещере, к озеру Лушуй с водами чистыми, будто хрусталь, а также к малоизвестной куртизанке, мастерски игравшей на пипе. И всякий раз после очередной встречи Су Сиянь исчезала дней на десять — а то и на пару недель.

Она пропадала без единого слова, ничем не показывая, что и сама увлеклась, не давая знать о своей тоске. У неё были собственные планы, и она воплощала их в жизнь, равнодушно наблюдая со стороны.

Чжучжи-лана, инстинкты которого были обострены благодаря змеиному наследию, не покидало смутное чувство, что дружба с этой женщиной несёт в себе нешуточную опасность.

Она была сделана совсем из другого теста, что демоницы-искусительницы — столь же обворожительная, но при этом не теряющая серьёзности, безупречно обходительная, но неизменно сдержанная [9]. И всё же это была лишь видимость: Чжучжи-лан был отнюдь не уверен, кто из них одержит верх, случись им сойтись в смертельной схватке.

Под маской этой женственной мягкости скрывалось лишь высокомерие и холодность — Су Сиянь последовательно добивалась своего, плетя кружево интриг. Вторая во всём дворце Хуаньхуа, она занимала весьма высокое положение, подчас отдавая команды тысячам собратьев. А поскольку издревле именно эта школа считалась наиболее непримиримым противником Царства демонов, знакомство с Су Сиянь несло в себе смертельную угрозу.

Чжучжи-лан поведал господину обо всём, что ему удалось выяснить, и всё же Тяньлан-цзюня не убедило даже это.

Загораясь новым увлечением, он нередко терял всякую связь с реальностью и, позабыв про осторожность, клал яйца в одну корзину. Он не то чтобы не понимал, кто такая Су Сиянь — просто никогда в ней не сомневался.

И ценой за эту уверенность стало заточение под горой Байлу — почти два десятка лет в кромешной тьме, без единого шанса на справедливое возмездие.

— Я хочу убивать людей.

За эти годы эта фраза чаще прочих просилась на язык. А ведь прежде питавшему непреодолимую привязанность к человеческому роду Тяньлан-цзюню ни разу не доводилось убить человека.

Лишившись источника энергии, позволившего ему принять человеческую форму, Чжучжи-лан вновь обратился в полузмея-получеловека. И всякий раз, видя, как он ползает по земле, Тяньлан-цзюнь бросал:

— Скройся с глаз! — добавляя: — От твоего пресмыкания с души воротит.

Тогда Чжучжи-лан безмолвно вихлял прочь и находил местечко, которого не достигали лучи луны и солнца, чтобы попрактиковаться в более изящном ползании.

Норов Цзюнь-шана портился день ото дня, но Чжучжи-лан не находил в себе сил вознегодовать или обидеться.

Веля ему убираться прочь, Тяньлан-цзюнь желал, чтобы племянник скрылся в Царстве демонов, вернувшись на южные рубежи, на свою родину — одним словом, куда угодно, лишь бы подальше.

Он попросту не мог вынести, чтобы кто-то видел его в столь плачевном состоянии — не в силах ни жаждать жизни, ни молить о смерти [10]. Будучи повелителем Царства демонов по праву рождения, Тяньлан-цзюнь никогда прежде не сталкивался с истинными невзгодами, не терял спокойствия души и природной грации. Отвергая всё грубое и способное запятнать его светлый образ, он дошёл до лёгкой одержимости чистотой. Он всегда превыше всего презирал