Амнезия - Камбрия Хеберт
Я надеялся расширить это место в течение следующих пяти лет, завести новые продукты и товары, но на все это требовалось немало времени.
Пополнив запасы салфеток, я направился ко входу и закрыл дверь, которая все еще была широко открыта. Отец внимательно следил, как я вставал за длинный прилавок и проверял кассовый аппарат. Он не был таким допотопным, как у Джолин. Я использовал обновленный электронный аппарат, который принимал кредитки.
— Я уже загрузил его и проверил кассу, — сказал он мне.
— Спасибо, — ответил я, убедившись, что все в порядке. По большому счету, я просто избегал его. Я знал, какую тему он собирается поднять.
Как бы много я не думал об Амнезии, — а она занимала около восьмидесяти процентов моих мыслей в эти дни, — я не испытывал восторга от разговоров о ней. Во мне просыпался защитник. Яростный защитник. Настороженный.
— Как она? — спросил папа. — Что-нибудь вспомнила?
Я подумал о сне, о котором она мне рассказала, о доверительной беседе, которую мы разделили вместе, и о том, какой подавленной и неуверенной в себе она казалась.
— Никаких воспоминаний. Вообще, — сообщил я. — Но физически ей уже лучше.
Оставив кассу, я облокотился на прилавок и посмотрел на отца.
Я был очень похож на него — темные волосы, квадратная челюсть. От него я получил свой рост, а также отношение к работе. Однако голубые глаза достались мне от мамы.
— Ты волнуешься о ней. Увлекся ей.
— Я не увлекся, пап. Я просто ее друг, тот, в ком она сейчас нуждается.
Он вздохнул.
— Я не имел в виду романтические отношения. Думаю, мы оба знаем, что ты хочешь, чтобы это было больше, чем дружба. Ты увлечен ее жизнью, вкладываешь много сил.
— Конечно.
— Ты все еще думаешь, что это она? После того как провел с ней время, поговорил с ней. Ты думаешь, что это она?
Я поднял голову, встретившись с его взглядом.
— Я знаю, что это она.
Папа подошел ближе, остановившись прямо по другую сторону большого прилавка, и расположил руки на столешницу.
— Только потому, что ты хочешь, чтобы что-то было правдой, сынок, это еще не значит, что так и есть.
Я знал, что он не пытался быть жестким. Или даже пессимистичным. Он волновался. Я видел это в морщинах вокруг его глаз и по сжатым губам. Мне было жаль, что он беспокоился. И моя мама тоже. Но это ничего не меняло.
— Ты ее не видел. Никто не приходил к ней, — сердито процедил я.
Тот факт, что я понимал, к чему он клонит, не подразумевал, что мне это понравится.
— Люди волнуются, сынок. Ты не можешь винить их. Это странная ситуация. Люди боятся вмешиваться.
— А Амнезия тем временем страдает из-за этого. Она уже пострадала, пап, больше, чем кто-либо из нас может представить. Кто-то пытался убить ее. Она подверглась насилию.
Мой отец тяжело сглотнул и опустил глаза.
— Все очень расстроены из-за того, что случилось с этой девушкой.
— Амнезия, — сообщил я, мой голос прогрохотал по магазину, словно свалившийся с горы камень. — Она попросила называть ее Амнезией. Знаешь почему? — Я вскипел, внезапно выплеснув все дерьмо, которое держал внутри. — Потому что она думает, что это все, чем она является. С полностью стертой памятью. У нее, буквально, нет ничего. Я отдал ей свою толстовку этим утром, потому что из одежды у нее есть только эта чертова больничная накидка.
— Тебе лучше следить за языком, — предупредил он, звуча по-отечески. — Мы на рабочем месте. Любой может услышать.
— А может, больше людей должны услышать! — продолжал я. — Она одна из нас! Одна из жителей озера Лох. Этот город заботится о своих. Вот что этот маленький городок делает. Но не сейчас. Сейчас все мелят языками и любопытничают, но никто не хочет хоть что-то сделать.
— Я вижу, что ты расстроен, — папа пытался урезонить меня.
Я засмеялся.
— Я не отвернусь от нее. Если бы я оказался там раньше, она бы не сидела в больничной палате без ничего. — Вина угрожала сокрушить меня. — Все было бы совсем по-другому.
— Эдвард, — сказал папа суровым голосом. — Это была не твоя вина. Мы с твоей матерью думали, ты это понимаешь. Что ты наконец-то начал отпускать это. Но теперь она здесь, и тебя снова затягивает. Мы не хотим видеть, как ты бросаешь все ради той, кто, возможно, уже совсем не та, что раньше.
— Даже если это не она… разве она не заслуживает помощи? — осведомился я, а моя грудь сжалась. Мне казалось, будто я цепляюсь за воздух, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было ухватиться. Что-то прочное и реальное.
Выражение папиного лица смягчилось, и чувство вины зажглось на нем.
— Да. Да, она заслуживает.
— Я хочу, чтобы это была она, — прошептал я.
Папа накрыл мою руку своей.
— Я знаю это, Эдди. Но ты должен понимать, что это, скорее всего, не она. А даже если и она, то уже не та девушка, которую ты знал когда-то.
Доктор говорил то же самое. Я понимал это. Но это все равно не помешало мне привязаться к ней.
— Я даже не могу спросить ее. Или затронуть эту тему. Доктор сказал, что ее разуму нужно время, — признался я.
— Мы с твоей мамой заглянем в больницу и навестим ее, — сообщил папа. — Если она так важна для тебя, значит, она важна и для нас.
— Правда? — Я слегка удивился, что он одумался.
— Конечно. Но ты должен мне кое-что пообещать. — Он встретился с моим взглядом. — Не позволяй этому поглотить тебя. Сосредоточься на своей работе, друзьях, доме. Не позволяй всему, что ты построил, рассыпаться в прах.
— Не позволю, — поклялся я. Я был сильнее, чем он думал. Может быть, это просто родительские заскоки. Я не знал, и по правде говоря, мне было все равно.
Он кивнул.
— Хорошо. Я вернусь домой и поговорю с твоей матерью. Уверен, она захочет купить цветы или что-нибудь еще для твоей… для, эм, Амнезии.
— Спасибо, пап.
— И если тебе понадобится больше свободного времени, позвони мне. Я, может, и старею, но все еще могу держать оборону здесь.
— О, в этом я не сомневаюсь, — усмехнулся я.
Прозвенел колокольчик над дверью, и вошел покупатель. Под прилавком зазвонил телефон.
— Лучше займись работой, —
