Теннесси Уильямс - Лето и дым
Альма. Знаешь, как зовут этого ангела?
Джон. Зовут? Разве у него есть имя?
Альма. Да, я это случайно обнаружила. Вот здесь на камне вырезана надпись, но она так стерлась, что ее нельзя разобрать.
Джон. Как же ты тогда узнала его имя?
Альма. А очень просто — пальцами. Попробуй сам. Я когда прочитала, меня прямо в дрожь бросило! Попробуй теперь ты, и посмотрим, бросит ли в дрожь тебя! Ну давай! Прочитай надпись пальцами!
Джон. Скажи мне лучше, и все тут.
Альма. Нет, нет, не скажу.
Джон (снисходительно ухмыльнувшись, приседает у цоколя и нащупывает пальцами стершуюся надпись). «В»?
Альма. Правильно, первая буква — «В».
Джон. «Е»?
Альма. Верно!
Джон. «Р»?
Альма. Нет, нет, не «Р»! «Ч»!
Джон (медленно выпрямляется). Вечность?
Альма. Вечность! Неужто тебя не кинуло в дрожь?
Джон. Еще чего!
Альма. А я прямо вся задрожала.
Джон. На то ты и поповская дочка. Вечность. Что такое вечность?
Альма (приглушенно, сама пытаясь понять). Это то, что остается навсегда-навсегда, когда нет уже ни жизни, ни смерти, ни времени, и вообще уже ничего нет.
Джон. Такого не бывает.
Альма. Бывает. Там обитает душа, когда покинет тело. Меня зовут Альма, а Альма по-испански душа. Ты это знал?
Джон. Ах-ах-ах, хи-хи-хи, ха-ха-ха! А ты покойников когда-нибудь видала?
Альма. Нет.
Джон. А я видал. Когда мама умирала, меня заставили войти к ней в комнату, и она схватила меня за руку и все никак не отпускала. Я закричал и ударил ее.
Альма. Неправда!
Джон (угрюмо). Правда. Она была даже непохожа на мою маму. Лицо такое уродливое и желтое, и еще от нее противно пахло! И я ударил ее, чтоб отпустила руку. Меня еще тогда обозвали дьяволенком!
Альма. Ты просто не понимал, что делаешь. Вот и все.
Джон. Мой папа доктор.
Альма. Я знаю.
Джон. Он хочет, чтобы я учился на доктора, а я вот ни за что доктором не стану. Смотреть, как умирают!.. Нет уж!
Альма. Ты еще передумаешь.
Джон. Ни за что! Лучше уж взаправду стать дьяволом, как они меня тогда обозвали, и поплыть на лодке в Южную Америку… Дай-ка мне платок.
С нетерпеливой и робкой готовностью она подает ему коробочку с платками.
(Берет один платок и смочив в фонтане, трет себе лицо.) Теперь оно тебя устраивает? Чистое? Альма. Да!.. Чудесное!
Джон. Что?!
Альма. Я сказала «чудесное»!
Джон. Но тогда… давай поцелуемся.
Альма отворачивается.
Джон. Ну чего ты, попробуем! (Схватив ее за плечи, влепляет ей быстрый и грубый поцелуй.)
Пораженная Альма стоит, накрыв одну другой согнутые горстью ладошки.
Где-то вдалеке слышен детский голос: «Джонни! Джонни!» Джон внезапно выдергивает у нее из волос ленту и убегает с глумливым хохотом. В растерянности и обиде она оборачивается к каменному ангелу, как бы ища утешения. Наклонившись, касается пальцами надписи на пьедестале. Вступает музыка, и свет на сцене меркнет.
Картина первая
Еще до поднятия занавеса слышен оркестр, исполняющий патриотический гимн. Звуки гимна заглушаются время от времени треском фейерверка.
Тот же уголок парка, что и в прологе. Праздничный вечер четвертого июля, незадолго до вступления Америки в Первую мировую войну. Где-то на эстраде играет оркестр, вспышки фейерверка. Поначалу сцена освещена заходящим солнцем, к концу картины уже смеркается. Кровли, шпили и флюгера, различимые вдалеке, должны иметь металлическую поверхность, отбрасывающую на задник мягкие отблески света; когда стемнеет, в небе видны звёзды. При поднятии занавеса выходят мистер и миссис Уайнмиллер. Садятся на скамью близ фонтана. Миссис Уайнмиллер была в детстве избалованной, эгоистичной девчонкой и сохранила нелепую ребячливость и в зрелые годы, прячась за нее и оправдывая ею свою полнейшую безответственность. Знакомым жена мистера Уайнмиллера известна как его «крест».
Мистер Уайнмиллер (поднявшись). А вот и Альма вышла на эстраду!
Миссис Уайнмиллер мечтательно жует кукурузные зерна.
Голос ведущего концерт (вдалеке). В сопровождении городского оркестра мисс Альма Уайнмиллер, известная под именем Соловушка Дельты, исполнит песню «La Golondrina»[2].
Мистер Уайнмиллер (снова садясь). Представляю, сколько это вызовет нареканий.
Альма начинает петь. Голос у нее не особенно сильный, но очень чистый и страстный. Появляется Джон Бьюкенен. В этом затхлом, провинциальном болоте он— Прометей: в нем бурлит неугомонная жизненная сила, которая не может еще найти себе выхода, и, если так и не найдет, взорвет его когда-нибудь изнутри. По нему сейчас не скажешь, что жизнь он ведет рассеянную и беспутную, пытаясь утолить этим снедающее его демоническое томление; вид у него свежий, бодрый и сияющий — ни дать ни взять эпический герой. Проходит неспешным шагом мимо скамьи, на которой сидят Уайнмиллеры, небрежно коснувшись шляпы, однако не взглянув на них. Взбирается на ступеньки постамента и вглядывается в направлении эстрады. На лице его появляется заинтересованно-ироническое выражение.
Позади фонтана — прогуливающаяся парочка.
Девушка. Смотри, кто у фонтана!
Мужчина. Сияет, как новенький серебряный доллар!
Джон. Привет, Дасти! Привет, Перл!
Мужчина. Куда это ты подевался во время той прогулочки? Такая шла игра, а ты исчез.
Джон. Прогулялся до Виксберга и решил: хватит. Девушка. А мы все махнули дальше, и только уж потом, когда снова сели за игру, хватились тебя. Все кричали: «Джонни, Джонни! Где Джонни?»
Мистер и миссис Уайнмиллер уходят налево, по направлению к эстраде, а справа появляется доктор Бьюкенен, отец Джона. Он стар, движется медленно и с трудом, опираясь на трость. Сделав вид, что не заметил его, Джон собирается уходить.
Доктор Бьюкенен. Джон!
Джон. A-а! Привет, папа…
Напряженное молчание. Они долго смотрят друг на друга.
(В замешательстве.) Понимаешь, я… предполагал дать тебе телеграмму, но… как-то позабыл. Пришлось задержаться в субботу в Виксберге, только что вернулся. Еще даже домой не успел зайти. Как там, все… нормально?..
Доктор Бьюкенен (сдавленным голосом, со все возрастающей яростью). Я поручил тебе вести прием в субботу и воскресенье. Что произошло в мое отсутствие?
Джон. Ты сам знаешь, что произошло.
Доктор Бьюкенен Да, знаю. Умерла женщина От кровоизлияния…
Джон. Спасти ее все равно…
Доктор Бьюкенен. Замолчи, чудовище!
Джон отворачивается от него.
Стой на месте! И выслушай меня. Среди врачей нет места бездельникам… распутникам… пьяницам!..
Джон. Вот и прекрасно, я не хочу быть врачом!
Доктор Бьюкенен. Ты никогда им и не был! Диплом еще не делает человека врачом. Разве может врач, достойный этого имени, проявить такую… преступную безответственность по отношению к своему…
Джон (кричит). Я не хочу быть врачом!
Доктор Бьюкенен. Вещи свои найдешь в гостинице «Альгамбра». (Хочет уходить.)
Джон. Отец! Я не отходил от этой старухи с семи вечера до трех утра. Вышел вдохнуть свежего воздуха, когда у нее наступило коматозное состояние. Я видел, как умирала мама, и с тех пор боюсь смерти, — ну где мне быть врачом. Я люблю медицину как науку, но быть практикующим врачом не могу.
Доктор Бьюкенен. Мне нужна твоя помощь, Джон. Временно. Забери вещи из гостиницы и… принеси домой.
Джон. Хорошо, папа…
Доктор Бьюкенен. Мне надо навестить пациента. (Слегка кивнув Джону, уходит направо, в глубину сцены.)
Джон глядит ему вслед с легкой, исполненной любви улыбкой, а затем, облегченно свистнув и утерев платком лоб, садится на ступеньки у фонтана Слева появляется миссис Уайнмиллер, за ней ее муж.
