Теннесси Уильямс - Орфей спускается в ад
БЬЮЛА (печально вздохнув). Сколько лет мы знакомы, Лейди?
ЛЕЙДИ (заходит за прилавок, вынимает из коробки бумажные колпаки и свистульки). Много. Много лет, Бьюла. Вы, наверное, еще помните, как мои родители приехали сюда на грузовом пароходишке из Палермо… По пути мы заходили в Венесуэлу — в Каракас, папа там еще купил обезьянку. Шарманка и обезьяна — вот все, что мы везли с собой. Я и сама была тогда чуть больше обезьянки, ха-ха!.. Помните обезьянку, Бьюла? Тот, кто продал ее папе, утверждал, что она совсем молоденькая, но он солгал: обезьянка была стара, на ладан дышала. Ха-ха!.. Но зато какая была нарядная! (Выходит из-за прилавка.) На ней был зеленый бархатный костюмчик и маленький красный колпачок, который она подкидывала и ловила. Да еще у нее был бубен, она собирала в него денежки после представления. Ха-ха-ха… Шарманка играла, а обезьянка все плясала и плясала на солнцепеке, ха-ха! «O Sole Mio, da, da, da, daaa…!» (Садится на стул у прилавка.) Однажды она слишком долго плясала на солнцепеке — она была дряхлой обезьянкой — и свалилась замертво… И тогда папа обернулся к зрителям, поклонился и сказал: «Представление окончено, обезьянка сдохла». Ха-ха!..
Небольшая пауза.
ДОЛЛИ (с заискивающей ехидностью). Просто удивительно, до чего Лейди умеет владеть собой.
БЬЮЛА. Да-да, просто удивительно!..
ЛЕЙДИ. Что касается меня — представление еще не окончено, и обезьянка еще не сдохла! (Вдруг.) Вэл!.. Это вы, Вэл?
Кто-то вошел в дверь кондитерской — задребезжали под порывом ветра подвешенные там колокольчики. Лейди рванулась к арке, но остановилась, увидев вошедшую Кэрол. На ней демисезонное пальтецо и матросская шапочка с загнутыми вниз полями, на которых выведено название корабля и какая-то дата: то ли память о чем-то уже прошедшем, то ли напоминание о предстоящем.
ДОЛЛИ. Вот вам и первый посетитель, Лейди.
ЛЕЙДИ (заходит за прилавок). Кондитерская закрыта, Кэрол.
КЭРОЛ. Там вывеска: «Открытие сегодня».
ЛЕЙДИ. Для вас — закрыта.
КЭРОЛ. Мне придется побыть здесь немного. Задержали мою машину: у меня, видите ли, нет прав — их еще раньше у меня отобрали. Хочу попросить кого-нибудь перевезти меня через реку.
ЛЕЙДИ. Можете взять такси.
КЭРОЛ. Мне сказали, ваш приказчик уезжает сегодня, и я хотела…
ЛЕЙДИ. Кто вам сказал, что он уезжает?!
КЭРОЛ (идет к прилавку). Шериф Толбет. А начальник полиции посоветовал договориться с вашим приказчиком. Раз уж ему сегодня тоже придется переезжать через реку, он мог бы сесть вместо меня за руль.
ЛЕЙДИ. Вам дали неверные сведения!
КЭРОЛ. А где он? Я не вижу его.
ЛЕЙДИ. Зачем вы его преследуете? Он вами не интересуется. С чего бы это вдруг ему уезжать сегодня?
Дверь кондитерской снова открывается.
Лейди выходит из-за прилавка.
ЛЕЙДИ. Вэл? Это вы, Вэл?
Из кондитерской выходит колдун-негр. Он быстро и невнятно бормочет про себя, протягивая вперед руку, в которой зажато что-то. Бьюла и Долли с возмущенными возгласами бегут к двери.
Нет, нет, не нужна мне ваша ворожба! Уходите!
Негр оборачивается и хочет уйти.
КЭРОЛ (проходит в глубину сцены). Дядюшка! Клич Чоктоу! Я дам тебе за него доллар.
Тяжко вздохнув, Лейди недовольно отворачивается.
Негр кивает, запрокидывает голову и, вытянув свою индюшечью шею, издает ряд отрывистых, лающих звуков, все более и более высоких по тону, завершающихся долгим, напряженно-страстным воплем. Вопль этот вызывает бурную реакцию у каждого, кто его слышит.
Бьюла и Долли выбегают из лавки.
Лейди недвижима, но у нее перехватывает дыхание.
Пес и Коротыш сбегают вниз с негодующими криками и, не обращая внимания на Лейди, хватают негра и выталкивают за дверь, в то время как жены их взывают с улицы: «Коротыш!», «Песик!»
Вэл распахивает занавеску и выходит из ниши, словно только и ожидал этого вопля, чтобы появиться.
Сверху доносятся хриплые, яростные крики Джейба; затем он в изнеможении умолкает.
Кэрол подходит к самому краю сцены.
(Себе и зрителям.) Еще сохранилась какая-то дикость в наших краях! Их населяли раньше дикари и дикарки, и в сердцах их была какая-то дикая нежность друг к другу. А теперь край наш точит хворь. Чахоточный неоновый румянец горит у него на щеках, сжигает его. И не только его, не только наш край… Я буду ждать за дверью в машине. Быстрей моего домика на колесах нет ничего во всем Двуречном графстве. (Выходит.)
ЛЕЙДИ (смотрит на Вэла широко открытыми вопрошающими глазами. Рука ее судорожно прижата к горлу. С наигранной беспечностью.) Что ж ты не сопровождаешь ее?
ВЭЛ. Я никого не собираюсь сопровождать. Один приехал и уеду как-нибудь тоже без попутчиков.
ЛЕЙДИ. Тогда надень белую куртку. Будешь прислуживать сегодня в кондитерской.
Вэл пристально смотрит на нее, не двигаясь с места.
(Хлопнув два раза в ладоши.) Живей, живей, поторапливайся! Сеанс кончается через полчаса, и они все махнут прямо сюда!.. Тебе надо еще успеть наколоть лед для коктейлей.
ВЭЛ (повторяет, словно бы думая, что она не в своем уме). «Наколоть лед для коктейлей»? (Идет к прилавку.)
ЛЕЙДИ. Да. Затем позвонишь Руби Лайтфут и скажешь ей, что мне нужна еще дюжина полупинтовых бутылок виски «Сигрэм». Вообще-то оно не самое ходкое, но ты, надеюсь, сумеешь управиться с бутылками под прилавком? Ничего-ничего: я подмажу кого следует, чтоб нас не трогали. (Прерывисто вздыхает, прижав руки к груди.) Но вот за чем гляди в оба: чтобы не продавать спиртное подросткам. Ни в коем случае! Если не сумеешь определить возраст на глаз, — требуй шоферские права: там проставлен год рождения. Отпускай только тем, кто родился до… Сейчас соображу… Значит, надо отнять двадцать один год от… Ну ладно, потом посчитаю… Ну чего стал как пень? Пошевеливайся! Слышал, что я сказала?! Вот бестолочь, право!..
ВЭЛ (кладет гитару на прилавок). Еще вопрос, Лейди, кто из нас бестолочь.
ЛЕЙДИ. Живо, сказала я! Живо!
ВЭЛ. Чем это ты себя так подхлестнула, а? Вожжа под хвост попала… или, может, бензендринчика глотнула с черным кофе — для храбрости?
Насмешка его беззлобна, пожалуй, даже участлива, но решение принято: он уже не здесь, он снова в ночных кабаках, среди тамошних девок, спаивающих посетителей за мзду от хозяина, среди выступающих там актеришек. Он стоит у прилавка и, когда Лейди стремглав бросается в кондитерскую, хватает ее за обнаженную руку, притягивает к себе и держит за обе руки, не отпуская.
ЛЕЙДИ. Что это ты?!
ВЭЛ. Хватит трепыхаться, как рыбка на крючке!
ЛЕЙДИ. Ступай, надень белую куртку и…
ВЭЛ. Сядь. Нам нужно поговорить.
ЛЕЙДИ. У меня нет времени.
ВЭЛ. Есть дело. Надо обсудить.
ЛЕЙДИ. В другой раз.
ВЭЛ. Отмени эту затею! Кондитерская сегодня не откроется!
ЛЕЙДИ. Можешь прозакладывать свою драгоценную жизнь — откроется!
ВЭЛ. При чем тут моя драгоценная жизнь?
ЛЕЙДИ. Тогда я прозакладываю свою жизнь, драгоценную или недрагоценную: кондитерская сегодня откроется.
ВЭЛ. Твоя жизнь — твоя, моя — моя!.. (Грустно пожав плечами, отпускает ее руки.)
ЛЕЙДИ. Да нет, ты, наверно, просто не до конца понимаешь!.. Здесь наверху убийца!.. Убийца моего отца!.. Человек, который сжег отцовский виноградник, сжег мою жизнь, сжег три человеческие жизни: две живые и одну неродившуюся… Это он заставил меня совершить убийство, он!.. (На мгновение она застыла.) Теперь он умирает, и я хочу, чтоб перед смертью он увидел — виноградник снова открыт! Услышал, как виноградник, который он когда-то сжег, воскрес из мертвых, здесь, сегодня, в то время, как сам он подыхает. Это необходимо, это просто необходимо, и никакая сила на земле не сможет помешать этому. Не в том даже дело, черт побери, что я так хочу, не в том!.. Нет, это просто должно случиться, должно, чтобы… чтобы все стало на свое место, чтобы… чтобы… не дать себя победить! Понял?.. Ты понял меня? Просто для того, чтобы не дать себя победить!.. О нет, теперь я не буду побеждена, нет, нет — теперь нет! (Обнимает его.) Спасибо, что остался со мной! Бог тебя благословит за это!.. А теперь иди. Иди и надень свою белую куртку…
