Амнезия - Камбрия Хеберт

У меня не было фактов, чтобы доказать их неправоту.

Примерно через полчаса после того, как табличку на двери поменяли на «Открыто», я протиснулся в переднюю бирюзовую дверь, вынуждая колокольчик прозвенеть неистово громко в этот ранний час. Несмотря на лето, на улице витал прохладный воздух. А туман, клубившейся на улицах, парил над кирпичными тротуарами и цеплялся за причудливые фонари, выстилающие дорогу.

Джолин выглянула из-за стены, отделяющей кухню, удивленно приподнимая брови, покрытые мукой.

— Эдди! — воскликнула она, звуча более бодро, чем ощущал себя я, затем исчезла буквально на секунду, прежде чем вышла из-за стены, вытирая запачканные мукой руки белым полотенцем. — Что привело тебя сюда в такую рань?

Нацепив улыбку, которую всегда держал наготове для окружающих, я облокотился на прилавок возле старомодного кассового аппарата, (да, он все еще работал, и Джолин до сих пор использовала его).

— Скажи мне, что ты уже достала те маффины с корицей из духовки.

Сладкий, насыщенный аромат, наполняющий воздух, давал мне надежду, пока живот урчал от жадности.

— Это первое, что мы выпекли! — подтвердила она. — У сегодняшней партии есть кое-что особенное: ранние яблоки из сада Северила и немного пухленьких, горячих изюминок.

— Я возьму четыре, — сказал я, и у меня начали течь слюни.

— Четыре! — Она засмеялась. — У тебя отменный аппетит этим утром.

— Я собираюсь поделиться, — быстро усмехнулся я.

Ее глаза загорелись любопытством, и я понял, что будет легче просто сказать ей, куда направляюсь, чем заставлять Джолин спрашивать буквально каждого второго человека, входящего в эти двери, знают ли они, что задумал Эдди Донован.

— Я возьму их в больницу. Подумал, что Амнезии понравится что-то, кроме зеленого «Джелло».

Как легко ее имя сорвалось с моих уст. Я боялся, что допущу ошибку и назову ее иначе.

— Они называют эту бедную девочку Амнезия? — спросила Джолин, прислонившись к другой стороне стойки. Она казалось доброй и заинтересованной.

Засунув руки в карманы толстовки на молнии, я сказал:

— Она настаивает, что сейчас это ее имя… до тех самых пор, ну, ты знаешь, пока не вспомнит свое настоящее.

— Так это правда? Она действительно ничего не помнит?

— Ничего.

— Какая трагедия. И нет никого, кто пришел бы за ней… Она, должно быть, в ужасе.

— У нее есть я, — ответил я, понизив голос.

Джолин улыбнулась, потянувшись ко мне своей пыльной рукой, и я достал свою из кармана. Ее рука оказалась теплой и сухой, пока она сжимала мою ладонь.

— Она счастливица, что о ней заботится кто-то вроде тебя.

Я улыбнулся.

— Я обязательно передам ей твои слова.

Она отмахнулась от меня, прежде чем отступить, и издала звук, похожий на цоканье.

— Ты хочешь кофе к этим булочкам, дорогой?

— Конечно, — сразу согласился я. — Мне как обычно, но, может быть, сделай для нее горячий шоколад. Не уверен, что ей нравится кофе.

— Джереми, выйди сюда! — Джолин позвала через стенку. Затем подошла к кассе и нажала несколько кнопок.

Джереми появился в фартуке, завязанным вокруг его талии, вытирая руки о то же полотенце, которое использовала его жена.

— Эдди! — воскликнул радостно он, протягивая руку через стойку для пожатия. — Что я могу сделать для тебя?

— Мне нужен кофе и горячий шоколад, Джереми, и быстренько. Эдди нужно быть в другом месте.

— Уже на подходе! — Он отступил к кофемашине за большой стеклянной стойкой и начал выполнять заказ.

— Булочки в задней комнате. Мы их как раз поливали глазурью. Они все еще горячие. Я принесу их для тебя.

Джолин и Джереми работали как хорошо отлаженный аппарат. Не успела она появилась с коробочкой с прозрачным верхом, как ее муж поставил два напитка в высоких бумажных стаканчиках на прилавок рядом с ней.

Передав деньги и добавив пару банкнот в банку для чаевых рядом с кассой, я взял кофе и улыбнулся.

— Спасибо, ребята. Я уверен, что они будут великолепны.

— Приводи девушку, когда они ее отпустят. Я дам ей попробовать все! — предложила Джолин, и я понял, что это не просто вежливое приглашение. Это было сказано со всей искренностью. — И передавай своей маме привет.

— Обязательно, — пообещал я, ступая обратно во влажное туманное утро, удерживая завтрак в своих руках на пути к пикапу.

Я ступил на этаж Амнезии еще до того, как часы пробили семь. В это время здесь было тихо, но несколько медсестер сидели на посту за стойкой. Как только они меня заметили, старшая из них подскочила со стула и кинулась за стойку.

— Доброе утро, дамы, — поприветствовал я, улыбаясь. — Принес Амнезии кое-что от Джолин.

Она не улыбнулась.

— Еще не время для посещений, Эдди. — Медсестра встала на моем пути.

— Я никому не скажу, если и ты не скажешь. — Я подмигнул и двинулся мимо нее.

Ее рука уперлась мне в грудь, мягко отталкивая назад.

— Ты не можешь войти. Не сейчас.

То, что я услышал в ее голосе, перевело меня в режим повышенной тревоги. Отступив назад, я пристально посмотрел на нее.

— Почему? — У меня во рту внезапно пересохло, а сердце перестало биться в размеренном ритме.

Медсестра замялась, и я окинул ее суровым взглядом.

— У нее выдалась тяжелая ночь.

— Бедняжка, — вмешалась другая медсестра, которая все еще сидела за стойкой.

Я не знал, что это значило, но уже слишком далеко отошел, чтобы спрашивать. Это не было важным для меня. Быстро обойдя медсестру, я направился прямо по коридору.

— Никаких посетителей! — воскликнула медсестра, бросившись за мной. Она схватила меня за руку и попыталась удержать.

Ноги замедлились, но я не остановился. Пристально посмотрев туда, где она держала мой бицепс, я перевел взгляд на ее лицо.

— Я вхожу.

Она мгновенно отпрянула назад, на ее лице отразился шок. Я отмахнулся от нее и пошел дальше. Люди знали меня как беззаботного парня, готового улыбнуться, и никогда не избегающего смеха. Обаяние не являлось чем-то таким, над чем я работал специально; оно просто было, как и мои ямочки. Что люди не часто видели — так это стальной характер в моей сущности. Когда я хотел чего-то, никто не мог встать на моем пути.

Я не стал задерживаться возле двери Амнезии. Я вошел сразу. Мои глаза устремились прямо к кровати. Я использовал ногу, чтобы дверь не захлопнулась позади меня.

Она лежала на боку, свернувшись калачиком, и смотрела на дверь. Когда я вошел, на ее лице мелькнул страх, но затем его сменило узнавание и вместе с ним,