Джон Осборн - Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер
Элисон (предвидя нападение, переходит к отчаянной обороне). Да, да, все знают, что ты сделал для меня! Ты вырвал меня из гнусных лап моих родственников и друзей! Если бы ты не явился на своем белом коне и не увез меня, я бы до сих пор прозябала с ними!
Истерическая нота в ее голосе возвращает Джимми уверенность в своих силах. Вспышка гнева гаснет и переходит в ровное ожесточение.
Джимми (совершенно спокойно). Как это ни смешно, но я действительно явился на белом коне или — почти на белом. Мамаша держала дочку под запором в девятикомнатном замке. Чего только не сделает почтенная мамаша в святой борьбе с таким разбойником, как я. Мы с этой мамашей только взглянули друг на друга, и эпоха рыцарского благородства канула в вечность. Я знал, что ради спасения своей невинной голубицы она не остановится ни перед обманом, ни перед ложью или шантажом. В страхе передо мной, молодым парнем без средств, без твердой почвы под ногами и даже без особой наружности, она взревела, как носорог. Такой рев был способен заставить любого самца побледнеть от страха и дать обет безбрачия. Но даже я недооценил ее силы. С виду мамочка несколько раскормлена и неповоротлива, но не дай вам бог обмануться на ее счет. Под своей жировой оболочкой она закована в броню… (Лихорадочно ищет, чем бы пронять Елену.) Она вульгарна, как ночь в бомбейском бардаке. И жестока, словно матросский кулак. А сейчас она, наверное, сидит в этой канистре и подслушивает каждое мое слово. (Стучит ногой по канистре.) Ты слышишь меня, мама? (Садится на канистру и барабанит по ней.) Теперь не выскочит. Вот пример ее тактики. Вы, наверное, заметили, что я ношу длинные волосы. Если моя жена честный человек, если ей небезразлична истина, она подтвердит, что моя прическа не является выражением темных и дурных наклонностей, а ношу я так волосы потому, что, во-первых, можно найти лучшее применение двум монетам, чем выбросить их на стрижку, и, во-вторых, так мне больше нравится. Но это простое и невинное объяснение не удовлетворило ее мамашу. Она наняла сыщиков, чтобы собрать материал, подходящий для «Всемирного обозрения». И все ради того, чтобы я не увез ее дочку на своей старой кляче, покрытой попоной из развенчанных идей. А кобылка была уже не та, что прежде. Меня она еще кое-как возила, но твой вес (к Элисон) был сверх ее сил. И она грохнулась замертво по дороге.
Клифф (мирно). Давай не будем скандалить, дружище, это не приведет к добру.
Джимми. А почему и не поскандалить, раз это единственное, на что я способен?
Клифф. Джимми, мальчик мой…
Джимми (к Элисон). И ты позволила этой кликушествующей потаскушке завладеть тобой? Она тебя уже совсем вернула в старую веру?
Елена. Пожалуйста, не безобразничайте! Вы не имеете нрава так говорить о ее матери.
Джимми (способный теперь на все). У меня есть любые права. Пусть она сдохнет, старая шлюха! (К Элисон). Я что-нибудь не так говорю?
Клифф и Елена напряженно смотрят на Элисон, но та уставилась в тарелку.
Я говорю, что она старая шлюха и ей давно пора сдохнуть! Что с тобой? Почему ты не бросилась на ее защиту?
Клифф быстро встает и берет его за руку.
Клифф. Джимми, перестань!
Джимми грубо отталкивает его, и он беспомощно опускается в кресло, понуро подпирает щеку рукой.
Джимми. Если бы такое сказали в мой адрес, она бы тоже отключилась — и промолчала. Повторяю: ей пора сдохнуть. (Готовится к новой атаке и собирает силы для решительного удара.) Червям, которые за нее примутся, пора готовить приправу! Какое объедение вас ожидает, милые червячки! Мамаша Элисон направляется к вам! (Старается говорить в шутливо-декламационном тоне). Она сойдет в могилу, друзья мои, в сопровождении кортежа червей, расстроивших после нее свои желудки и жаждущих их очистить и тоже попасть в чистилище. (Улыбается, глядя на Элисон.)
Элисон еще держится. Клифф по-прежнему смотрит в сторону — одна Елена глядит на Джимми.
(Елене.) Вам нехорошо?
Елена. Меня тошнит. И жалко вас и противно.
Джимми, чувствуя, что задел Елену, бросает на нее рассеянный взгляд.
Джимми. Когда-нибудь я наплюю на торговлю в киоске и напишу про всех нас книгу. Она вся тут (стучит пальцем по лбу). Огненными буквами горит. Ее не будут бормотать под нос, собирая ромашки с тетушкой Вордсворт[5]. Она будет воспалять мозг и кровь. Это будет моя кровь.
Елена (пытаясь спокойно урезонить его). Она и сказала-то всего-навсего, что хочет пойти со мной в церковь. Почему же такая бурная реакция?
Джимми. Не понимаете? Очевидно, вы не так умны, как я думал.
Елена. Вы считаете, против вас целый свет?
Элисон (не глядя на них). Не отнимай у него его мучений, без них он погибнет.
Джимми удивленно смотрит на нее, потом обращается к Елене. Очередь Элисон еще придет.
Джимми. Мне кажется, ваша труппа дала последний спектакль в субботу?
Елена. Да, верно.
Джимми. Уже восемь дней назад.
Елена. Элисон просила меня остаться.
Джимми. И что вы теперь замышляете?
Елена. Не пора ли вам оставить амплуа отрицательного героя?
Джимми (к Элисон). Ты же не веришь в эту чушь. Впрочем, ты… вообще ни во что не веришь. Ты просто хочешь мне отомстить. Почему, почему ты так поддаешься ее влиянию?
Элисон (не выдержав, срывается). Почему, почему, почему! (Закрывает руками уши.) От этого слова у меня раскалывается голова!
Джимми. Пока ты здесь, я вынужден употреблять это слово. (Подходит к креслу и садится на спинку. Обращается к Елене, сидящей к нему спиной.) Последний раз она была в церкви, когда выходила за меня замуж. Удивительно, правда? И то исключительно по необходимости. Видите ли, мы торопились. (Усматривает в своих словах комическую сторону и разражается смехом.) Мы очень торопились сунуть голову в эту петлю. Все местные власти были друзьями нашего папаши, и мы знали, что наши планы ему моментально выдадут. Поэтому пришлось искать священника, который в худшем случае знал бы папашу только понаслышке. Но мы напрасно старались. Когда мы с шафером, с каким-то парнем, которого я утром встретил в пивной, прибыли, папаша с мамашей уже были в церкви. Они узнали в самый последний момент и явились посмотреть на казнь. Ну, а я смотрел на них. За завтраком я накачался пивом, и в голове у меня шумело. Мамаша тушей громоздилась на скамье — благородная носорожица, которую наконец подстрелили. Папаша, подтянутый и бесстрастный, сидел рядом, вспоминая золотые дни в обществе индийских принцев и недоумевая, как он умудрился оставить дома свой хлыст. Кроме них, в церкви никого не было — только они и я. (Резко обрывает воспоминания.) Плохо помню, что произошло потом. Наверное, нас обвенчали. Мне кажется, я блевал в ризнице. (К Элисон.) Ты не помнишь?
Елена. Вы все сказали?
Почуяв запах крови, Джимми с веселой уверенностью принимается за Элисон.
Джимми. И ты позволишь, чтобы эта праведница в платье от Диора[6] распоряжалась тобой? Я в двух словах открою тебе истину. (Отчеканивая каждое слово.) Она ~ корова. Я не вижу в этом особой беды, но, кажется, она требует поклонения себе, как священной корове!
Клифф. Ты зарвался, Джимми. Прекрати!
Елена. Да пусть его говорит.
Джимми (Клиффу). Вижу, и ты в скором времени станешь на ее сторону. А почему бы и нет! Елена — человек надежный, не прогадаешь, она у нас специалист по новой экономике — сверхъестественной. А суть ее проста — платежи и штрафы. (Встает.) Она из тех прорицателей, что распространяют слухи о перераспределении власти. (Его воображение убыстряет бег и слова льются потоком.) Прогресс и Разум — старая фирма распродается. Сматывайся, пока не поздно. Зато акции всякого старья растут и растут. (Идет влево.) Намечаются коренные перемены. Новый состав дирекции, до которой наконец дошло, что дивиденды выгодны, и которая позаботится, чтобы они попали в руки умным людям. (Поворачивается к ним лицом.) Продавайте все, что успели накопить. На все есть спрос. (Идет к столу.) Близится большой крах, вам не уцелеть — так становитесь на твердую почву вместе с Еленой и ее друзьями, пока еще можно. Ведь времени осталась немного. Грядущий мир будет отделан золотом. Это будет великая победа, и плоды ее будут целиком принадлежать вам. (Идет вокруг стола, назад к своему креслу справа.) Я хорошо знаю Елену и вообще этот тип людей. В сущности говоря, они везде, через них не пробиться. Это романтическая порода. Они помешаны на прошлом. Для них самое светлое в истории — это Темные века. Она, например, давным-давно удалилась в свой комфортабельный духовный мир и плюет на все уродства двадцатого века. Она даже предпочитает лишиться всех преимуществ, за которые мы боролись веками, и поселиться в патетическом шалаше в глубине садика, дабы освободить свою душу от чувства вины. Нашу Елену сотрясает лихорадка исступления. (Наклоняется к ней через стол.) Правда?
