Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события - Роберт Шиллер
По некоторым параметрам рецессия 1957–1958 годов значительно отличалась от рецессий, происходивших ранее. Она уже не напоминала бойкот покупателей времен Великой депрессии. Снижения уровня продаж предметов роскоши не наблюдалось. Деятельность «спекулянтов» уже не вызывала у людей прежнего возмущения, и жизнь на широкую ногу больше не считалась чем-то постыдным. Разговоры паникеров о зарплатно-ценовой спирали не спровоцировали общественного недовольства жизнью богатых. По большому счету продажи упали лишь в сегменте товаров повседневного спроса, покупку которых можно было отложить (14).
В то же время люди чувствовали, что никакой реально проводимый правительством политический курс не в состоянии остановить процессы, провоцируемые зарплатно-ценовой спиралью. Предыдущие рецессии 1949, 1953 и 1957 годов способствовали снижению инфляции, но лишь на некоторое время. Старый нарратив о Великой депрессии подсказывал широкой общественности, что запускать масштабную рецессию, пытаясь установить контроль над инфляцией, слишком рискованно. В рамках популярной концепции о зарплатно-ценовой спирали сформировалась идея о том, что, принимая экономические решения, народ должен учитывать высокую вероятность усиления инфляционной динамики.
Гнев, вызванный инфляцией
Неконтролируемый инфляционный рост цен на потребительские товары происходил неоднократно на протяжении истории человечества, и каждый раз это явление вызывало гнев. Потеря покупательной способности – крайне неприятное событие. Но вот в чем вопрос: на кого общественность должна направить свой гнев? Нарративы об общественном недовольстве, вызванном инфляцией, отражают разные обстоятельства, которые были характерны для каждого инфляционного периода. Изучая эти нарративы, мы можем отследить, каковы были последствия инфляции и как они менялись на протяжении времени.
Экстремально высокая инфляция отмечается, как правило, в период войн. Когда оказавшиеся в затруднительном положении правительства не могут достаточно быстро осуществлять сбор налогов, необходимых для оплаты военных расходов, они от безысходности обращаются к печатному станку, чтобы получить больше денег. Однако соответствующие истории могут не найти отклика, ведь люди могут не знать о происходящем либо не понимать сути событий.
Иными словами, нарративы, рассказывающие о вине правительства, действия которого спровоцировали инфляцию, могут в военное время не привлечь к себе всеобщего внимания. Напротив, люди, вероятно, захотят возложить вину на кого-либо другого. Естественным образом основным действующим лицом таких нарративов становятся бизнесмены, которые спокойно сидят дома, когда другие воюют.
Из главы 17 мы узнали историю эпидемического роста популярности слова «спекулянт» в период Первой мировой войны и после ее завершения. Людей крайне возмущал тот факт, что некоторым бизнесменам удалось разбогатеть на войне. В итоге был введен налог на сверхприбыль (не только во время Первой, но и во время Второй мировой войны). Гнев, объектом которого становятся люди, разбогатевшие во время войны, формирует многолетний нарратив, существование которого не ограничивается ХХ веком. К примеру, в период Гражданской войны в США (1861–1865) гнев общественности также был обращен в адрес тех, кто наживался на войне, но не на деятельность бизнес-магнатов, которые с целью получения большей прибыли провоцировали инфляционный рост цен. Нарративы тогда были иными. Возьмем, к примеру, проповедь преподобного Джорджа Ричардса из Первой конгрегациональной церкви Личфилда, Коннектикут, произнесенную им 22 февраля 1863 года:
«Алчные спекулянты. Разве можно как-то иначе назвать людей, причастных или не причастных к властным структурам, которые, словно голодные волки, рыскали по полям наших битв, крали все, что им удавалось достать, грабили национальную казну, воровали даже из походных сундуков, у раненых в госпиталях, присваивая себе те крохи, которые были предназначены для умирающих, и едва не раздевали умерших!» (15).
В период гиперинфляции в Германии с 1917 по 1923 год показатели инфляционного роста цен достигали астрономических значений, и война тут была ни при чем. Цены в марках выросли приблизительно в триллион раз. Тем не менее вычислить злоумышленника, который провоцировал инфляционный рост, многие не могли. Американский экономист Ирвинг Фишер, посетивший Германию в тот период, отмечал, что немцы не высказывали обвинений в адрес правительства страны, которое печатало деньги в огромном количестве. Фишер писал:
«Немцы полагали, что растет как стоимость сырьевых товаров, так и американский золотой доллар. Они верили, что мы (США) каким-то образом присвоили золотой запас всех стран мира и требуем за него возмутительно высокую цену» (16).
На момент написания данной книги по некоторым признакам можно судить об усилении влияния профсоюзов в США и поддержки их со стороны общественности. А вот нарратив о зарплатно-ценовой спирали, похоже, в текущем периоде не привлечет к себе прежнего внимания. Складывается впечатление, что инфляция в США и других странах сегодня на удивление контролируемая. Однако если показатели инфляции поползут вверх, нарратив может мутировать. Люди, как правило, внимательно следят за изменением потребительских цен, поскольку регулярно совершают покупки. Нарратив о зарплатно-ценовой спирали или некая его новая вариация могут создать сильный импульс для субъектов экономической деятельности, которые будут пытаться победить в инфляционной игре. В этой борьбе благодаря появлению нового морально-нравственного компонента, восприятию инфляции как истинного зла, олицетворяемого конкретными знаменитостями или общественными группами, они могут обрести новый источник энтузиазма.
Многолетние нарративы: итоги
Представленный в части III перечень, включающий девять групп нарративов, дает представление о нарративных силах, которые приводили экономику к подъемам и спадам. Глядя на этот перечень, мы можем сделать общий вывод: нарративный ландшафт чрезвычайно сложен. Ни одна из простых методик исследования общественного мнения, наподобие Индекса потребительского доверия, не позволяет оценить влияние всех «сил» экономики. Если провести аналогию с биологией, то различные нарративы, возникающие в один и тот же период, имеют огромное количество клеточных «рецепторов» и «сигнальных молекул». В связи с особенностями современных коммуникаций вспышки новых «эпидемий» абсолютно разных видов весьма вероятны, и для составления экономических прогнозов необходимо внимательно изучать многочисленные нарративы. В будущем при прогнозировании необходимо будет уделять особое внимание новым доступным данным, о чем и пойдет речь в Части IV данной книги.
Часть IV
Развитие нарративной экономики
Глава 19
Нарративы будущего и исследования будущего
На примере эпидемиологии заболеваний мы увидели, что в будущем будет высока вероятность повторения давних эпидемий, поскольку источники инфекций, спровоцировавшие их, мутируют и в ответ на меняющиеся условия окружающей среды могут запустить новую волну заражений. Будут возникать новые формы вируса гриппа, а это значит, что будут и новые эпидемии гриппа. Подобным же образом многие из описанных в этой книге нарративов, ослабнув по прошествии времени, затем вновь наберут силу и спровоцируют новые
