Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого - Сюзанна Симард
Я отдыхала, пока Аманда проверяла остальные сетчатые мешки. Весной она заложила двадцать четыре таких мешка вокруг каждого из пятнадцати Материнских Деревьев на этой вырубке. Двенадцать из них имели достаточно большие поры: микоризные гифы Материнского Дерева могли прорастать сквозь них и колонизировать ростки. Еще двенадцать обладали слишком маленькими порами, и сеть не формировалась. В каждый из этих типов мешков Аманда посеяла шесть семян от соответствующего Материнского Дерева (родственники) и шесть семян от других Материнских Деревьев (чужаки). Получилось четыре комбинации (два вида сетки и два вида отношений) у каждого из пятнадцати Материнских Деревьев – это должно было достоверно показать все закономерности. Чтобы убедиться, что полученные результаты не окажутся аномалией конкретного места, мы повторяли эксперимент еще на двух участках. Эта вырубка возле Камлупса была самой жаркой и сухой, а две другие, расположенные дальше к северу, – более прохладными и влажными.
Для посева родственных семян Аманда предыдущей осенью собрала шишки со всех сорока пяти Материнских Деревьев. Там, где высота деревьев не превышала десяти метров, она использовала секатор, а для более высоких наняла девушку с дробовиком. Я представила винчестер на плече, высоко поднятый ствол, оглушительный хлопок, падающие ветки и шишки, удирающих белок, взгляд, устремленный на выпавший приз. Зимой мы нанимали целые группы студентов – раскрывать чешуйки шишек, собирать семена и проверять их жизнеспособность. В этом году климат не очень благоприятствовал пихте, и многие семена погибли.
Мы добрались до последнего Материнского Дерева на этом участке, и Аманда смахнула для меня снег с пня. Студентка налила чай, и его пар согревал мне руки и лицо, пока она методично проверяла каждый из последних мешков, диктуя количество выживших растений.
Зазвонил телефон. Мэри добралась до дома, но собиралась вернуться, как только укроет растения на зиму. Узнав мой диагноз, она поспешила в Нельсон. Когда в тот же день я объявила своей семье, что у меня есть женщина, мама просто обрадовалась, что у меня кто-то есть. Я гордилась своей семьей, тем, что она приняла это, что всех устраивает то, кем мы являемся.
Снег валил все сильнее. Еще до подведения итогов я поняла: мы с Амандой не просто подтвердили, что молодые растения пихты Дугласа растут лучше, если связаны со здоровым Материнским Деревом; оказалось, ростки-сородичи выживали лучше и были заметно крупнее, чем чужаки, – мощный намек на то, что Материнские деревья пихты Дугласа могут распознавать своих. Я предложила понаблюдать за этими деревцами еще год.
– Мне будет спокойнее, если мы сделаем это вместе, – сказала Аманда, убирая записи в сумку. Ей понравился этот эксперимент, первый в ее жизни, и я почти не сомневалась, что она будет возвращаться сюда до тех пор, пока ее саженцы будут живы. Под пологом этого Материнского Дерева усилия окупались.
Джин приехала ко мне в Ванкувер на семинар организации «InspireHealth», который был посвящен борьбе с раком. Специалисты рассказывали о том, как повысить шансы – физические упражнения, правильное питание, хороший сон и снижение стресса. Но самое важное – обеспечить прочность отношений и постоянно сообщать о своих ощущениях.
Как сказал один из врачей, нас определяет наше отношение к жини. Единственная характерная черта людей, которые побеждают рак, – они никогда не теряют надежды.
Mon Dieu! C’est ça![60] Я подумала, что это как раз то, над чем мне можно работать. Я все еще была чувствительным интровертом и слишком часто оступалась из-за того, что думали другие. Я оказалась слишком покладистой, когда лесовод заявил мне: «Я хочу срубить эти чертовы Материнские деревья, потому что они все равно исчезнут, а мы можем заработать деньги». Все еще боялась отстаивать свои убеждения, сражаться до конца. Но разве не это показывали мне деревья? Что здоровье зависит от умения устанавливать связи и общаться. Диагностированный рак говорил мне: нужно замедлиться, проявить решимость и рассказать о том, чему я научилась у деревьев.
Хирург удалил мне обе груди. Когда я проснулась, рядом были Мэри, Джин, Барбара и Робин; я смотрела на свою плоскую грудь и нажимала на дозатор морфия. Через несколько дней я вернулась в квартиру, ела капусту кале и лосося; шрамы были красными, а синяки – фиолетовыми, как баклажаны. Я прошла сотню метров, потом еще и еще, готовясь отправиться домой к Ханне и Наве на Рождество. Требовались лишь полные результаты биопсии. «Лечение можно закончить, если твои лимфатические узлы чисты», – сказала Барбара.
По дороге из города мы узнали, что рак распространился и на лимфатические узлы.
Два врача-онколога, доктор Малпасс в Нельсоне и доктор Сунь в Ванкувере, сошлись на том, что наиболее эффективный режим лечения моего вида рака – «уплотненная» химиотерапия, при которой мне сделают восемь вливаний, раз в две недели в течение четырех месяцев. Они решили, что я достаточно молода и здорова, чтобы выдержать это. Первая половина – комбинация двух более старых препаратов, циклофосфамида и доксорубицина (Барбара назвала ее «красным дьяволом»), во второй используют паклитаксел, получаемый из тихоокеанского тиса. Во время химиотерапии мной будет заниматься доктор Малпасс, долговязый и участливый; позже меня станет наблюдать доктор Сунь, миниатюрная и смешливая. Пока они объясняли возможные побочные эффекты, я думала, что мне следовало переехать в Нельсон, чтобы жить тихой семейной жизнью.
Среди побочек числились и часто встречающиеся – тошнота, усталость, инфекции, и более редкие – инсульт, сердечный приступ, лейкемия. Дон был прав – мне не следовало оставаться в университете. И видит Бог, не нужно было распылять Раундап в тех первых экспериментах, требовалось проверить предохранительный зажим на нейтронном зонде и не забыть про носовые зажимы на респираторе, когда я обрабатывала радиоактивные саженцы. Конечно, не способствовал здоровью и стресс из-за распада брака.
Через несколько недель, в начале января 2013 года, медсестра воткнула иглу мне в кожу, и «красный дьявол» вишневого цвета потек по венам. Я смотрела в окно на снег, падающий на одинокое дерево, и представляла, как раковые клетки съеживаются. Дерево стояло на страже больницы, города внизу и ясеней, каштанов и вязов, выстроившихся вдоль
