Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Келефа Санне
Хьюстон в конечном итоге удалось обжиться в мире R&B – невозможно было отрицать ее выдающиеся вокальные данные, хотя она, пожалуй, так и не смогла нащупать музыкальную идентичность, которая бы соответствовала меняющемуся звучанию жанра. Ее лучшие синглы были не менее мощны и экспрессивны, чем у любых других артистов, но к 2000-му альбомы Хьюстон стали неровными – и то же самое можно было сказать о ее жизни (в 2012 году певица утонула в ванне; коронер установил, что ее смерть отчасти связана со злоупотреблением кокаином). Музыкальной наследницей Хьюстон оказалась Мэрайя Кэри, еще одна мастерица баллад с удивительным голосом, тоже начавшая карьеру где-то между поп-музыкой и R&B, – она называла в числе своих источников вдохновения Джорджа Майкла. Критики обвиняли Кэри в “бездушности”, в том, что она втюхивает публике “низкокалорийный заменитель соула”, но на самом деле она была намного более умелой артисткой, чем казалось ее недоброжелателям. После нескольких лет громкого успеха в поп-музыке она развернула карьеру в сторону хип-хопа и принялась сотрудничать с рэпером Ol’ Dirty Bastard и продюсером Шоном “Паффи” Комбсом, сделавшим себе имя на поиске связей между хип-хопом и R&B. Хип-хоп-радио, превращавшееся именно тогда во влиятельную силу, приняло ее – и она научила целое поколение поп– и R&B-певцов воспринимать рэперов как своих союзников и потенциальных соавторов. Кроме того, она выработала скользящий, синкопированный вокальный стиль, позволивший ей отойти от торжественных баллад в сторону более прямолинейной, подходящей для клубов музыки. В 1990-е хип-хоп стал самой популярной и влиятельной “черной” музыкой в Америке, захватив доминирующие позиции, принадлежавшие ритм-энд-блюзу практически с момента его появления. R&B теперь был другой “черной” музыкой, и исполнителям приходилось к этому адаптироваться. R&B-чарт Billboard в 1999 году превратился в R&B / хип-хоп-чарт, что отражало прогрессирующий симбиоз двух жанров (впрочем, в журнале публиковался и отдельный хит-парад “Горячих рэп-синглов”). Близкие отношения, установившиеся между певцами и рэперами, побудили премию “Грэмми”, самую важную награду в американской музыкальной индустрии, ввести в 2001 году отдельную категорию – “Лучшая коллаборация между рэпером и певцом”.
Вызов, бросаемый хип-хопом, был вовсе не чисто музыкальным. R&B-певцы мужского пола на фоне “крутых” рэперов порой казались слишком кроткими и изнеженными. Одно из решений предложил Комбс, дававший неформальные “уроки антиобаяния” – в пику старинному подходу фирмы Motown. Под его руководством R&B-артисты учились быть несколько менее приличными и аккуратненькими. Jodeci, R&B-ансамбль начала 1990-х с корнями в госпел-музыке, по совету Комбса примерил на себя хулиганский хип-хоп-образ – это позволило музыкантам выделиться из ряда благовоспитанных артистов в одинаковых костюмчиках вроде группы Boyz II Men, которая, по контрасту, наоборот, стала восприниматься как довольно старомодная. Участники Jodeci носили растянутые джинсы и рабочую обувь – как-то раз один из них пришел на торжественную церемонию в лыжной маске, а другой – с мачете в руках. Они специализировались на страстных песнях о любви, которые как влитые вставали в эфиры R&B-радио, но, за редким исключением, не пользовались кроссовер-успехом в мире поп-музыки, что Комбс рекламировал как показатель музыкальной и расовой аутентичности группы: “У Boyz II Men более широкая массовая популярность, зато Jodeci – настоящие черные: в чистом виде курица с кукурузными лепешками”, – сказал он в интервью Vibe, главному R&B-журналу, запущенному в 1993-м. Похожим образом он воспитывал и певца Ашера, которого лейбл-менеджер Л. А. Рид отправил из Атланты в Нью-Йорк – жить у него под крылом. Цель формулировалась просто: впрыснуть в Ашера некоторое количество нью-йоркских понтов, несмотря на то что самому ему было всего 15 лет. Очевидно, план был успешно реализован – имя артиста стало одним из самых громких в мире R&B. “Паффи сделал именно то, о чем я его просил: нарулил для этого пацана R&B-звук с элементами хип-хопа и научил амплуа «плохого парня»”, – вспоминал Рид. Комбс работал также с Мэри Джей Блайдж, чью мощную приблюзованную музыку порой называли “хип-хоп-соулом”. Первый альбом Блайдж, “What’s the 411?” стартовал не с какого-нибудь нежного клавишного пассажа, а с бесцеремонного сообщения на автоответчике: “Йо, Мэри, это Пафф. Сними трубку, нигга!” Это один из способов с ходу предупредить слушателей, что их не ждет час бархатных “слоу-джемов”, – а также продемонстрировать, что даже в реальности, которую вот-вот полностью трансформирует хип-хоп, жанру R&B все еще нечего стыдиться.
Стыд и бесстыдство
Когда Берри Горди говорил о том, что собирается протолкнуть The Supremes из ритм-энд-блюзовой сцены в дорогие рестораны, он декларировал свою главную амбицию – вывести Motown на “новый уровень шоу-бизнеса”, как он сформулировал это в автобиографии. Среди артистов, разделявших эти устремления Горди, был Марвин Гэй, но его мотивы были сложнее. Гэй долгие годы работал вместе с журналистом Дэвидом Ритцем над книгой мемуаров (к слову, их беседы породили и один из главных хитов музыканта, “Sexual Healing”, – Ритц значится соавтором текста). После смерти артиста Ритц завершил свой труд, превратившийся в биографию Гэя – и не просто в биографию, а в одну из лучших музыкальных биографий, когда-либо написанных, полную запоминающихся, спонтанных, неотредактированных цитат из бесед с певцом. В одном из отрывков Гэй рассуждает о своем раннем сингле, который неплохо показал себя в ритм-энд-блюзовом чарте, но не попал в поп-музыкальный топ-40. Он вспоминает, что именно в этот момент осознал, как трудно ему будет проникнуть в преимущественно белый мир фешенебельной эстрады. “Я понял, что мне предстоит тот же путь, что и всем темнокожим артистам, которые были до меня, – привлечь соул-аудиторию, а затем двинуться дальше, – говорит музыкант. – Оглядываясь назад, наверное, хорошо, что я уже тогда это понял. Это позволило мне остаться честным, заставило вернуться к корням, хоть и изрядно меня расстроило. Я сообразил, что иначе попал бы туда и вынужден бы был трясти там задницей, как все остальные”.
Гэй часто говорил о том, что темнокожих артистов воспринимают как сексуальные объекты, и всю жизнь пытался определить свое отношение к этому. Он начал выступать еще в детстве – прихожанки районной церкви поощряли его пение. “Они обнимали меня и душили своими огромными грудями, – вспоминал он. – Мне нравилось это ощущение: я дарю им радость своим голосом, возношу хвалу Господу и чувствую их удовольствие”. Спустя годы на концертах он взял привычку вытирать пот носовым платком и бросать его в зал: “Мне нравилось наблюдать, как женщины сражаются за капли моего пота. Это было странное чувство: смесь волнения и страха”. Гэй мечтал оставить позади мир R&B и пользоваться более белой, респектабельной, менее страстной популярностью – его тайным желанием было “петь для богатых республиканцев во фраках и смокингах на Копакабане”. Но
