Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого - Сюзанна Симард
Я перебиралась через стволы, покрытые мхом и грибами, вдыхая вечнозеленый туман. По одному из них бежала целая река крошечных грибов мицен, которые текли по трещинам по всей длине дерева, а затем расходились веером вдоль вывернутых корней, истончившихся до гнилых веретен. Я размышляла, какое отношение корни и грибы имеют к здоровью леса – гармонии больших и малых явлений, включая скрытые и упущенные из виду элементы.
Мое увлечение корнями деревьев началось еще в детстве: меня поразила неудержимая сила тополей и ив, посаженных родителями на заднем дворе. Их массивные корни раскололи фундамент нашего подвала, опрокинули конуру и подняли дорожку.
Мама и папа с тревогой обсуждали решение этой проблемы, которую они невольно создали на нашем маленьком участке земли, когда пытались воссоздать ландшафт у домов их детства. Каждую весну я с трепетом наблюдала, как из тополиных семян посреди грибных кругов, раскинувшихся вокруг деревьев, возникает множество проростков, а в одиннадцать лет ужаснулась, когда город провел трубу, сбрасывавшую пенистую воду в реку рядом с моим домом, и эти стоки убили тополя вдоль берега. Сначала поредели верхушки крон, потом на морщинистых стволах появился черный некроз, а к следующей весне огромные деревья погибли. Посреди желтых стоков не взошло ни одного нового ростка. Я написала мэру, но мое письмо осталось без ответа.
Я сорвала один из крошечных грибов. Колоколообразные эльфийские шляпки мицен, темно-коричневые сверху, к краям постепенно становились прозрачно-желтыми, открывая пластинки-ламеллы и хрупкую ножку. Ножки уходили в борозды коры, разрушая дерево, – грибы выглядели настолько хрупкими, что это казалось невозможным. Но я знала, что они способны на это. Те мертвые тополя из моего детства упали, а вдоль их тонкой растрескавшейся коры проросли грибы. Через несколько лет пористые волокна перегнившей древесины полностью исчезли в земле. В ходе эволюции эти грибы выработали метод разрушения древесины: они выделяют кислоты и ферменты, а затем поглощают энергию и питательные вещества из древесины. Я соскочила с бревна, ткнув шипованными подошвами в почву, и, хватаясь за стволы пихтовых саженцев, стала подниматься по склону. Саженцы нашли себе место, где были в балансе солнечный свет и влага от талого снега.
Рядом с деревцем, которому было уже несколько лет, примостился масленок с коричневой плоской шляпкой; отслаивающаяся пленка сверху и желтый пористый низ; его мясистая ножка исчезала в земле. Во время дождя гриб вырвался из густой сети ветвящихся грибных нитей, глубоко уходящих в лесную подстилку, подобно землянике, созревающей над огромной запутанной системой корней и побегов. Получив заряд энергии от нитей в земле, шляпка гриба раскрылась, как зонтик, оставив следы кружевной вуали, обнимающей покрытую коричневыми пятнами ножку примерно до середины. Я вырвала плодовое тело гриба, который жил преимущественно под землей. Нижняя сторона шляпки напоминала циферблат солнечных часов с радиально расходящимися порами. В каждом овальном отверстии находились миниатюрные трубочки, из которых, как искры из хлопушки, вылетали споры.
Споры – это «семена» грибов, наполненные ДНК, которая соединяется, рекомбинируется и мутирует, порождая новый генетический материал, весьма разнообразный и приспособленный к изменяющимся условиям окружающей среды.
Вокруг ямки, оставшейся после гриба, рассыпался ореол из спор цвета корицы. Другие споры могли улететь с ветром, прилипнуть к ножкам какого-нибудь летающего насекомого или стать обедом для белки.
Из крошечного кратера, в котором еще сохранились остатки ножки, вниз тянулись тонкие желтые нити, создающие причудливую разветвленную вуаль грибного мицелия – сети, покрывающей миллиарды органических и минеральных частиц, образующих почву. На ножке виднелись обрывки нитей, которые были частью этой паутины, пока я безжалостно не оторвала гриб от его «швартовов». Плодовое тело – это видимая верхушка чего-то глубокого и сложного, похожего на толстую кружевную скатерть, вплетенную в лесную подстилку. Нити, оставшиеся от него, расходились веером сквозь опад – иголки, почки, мелкие прутики, разыскивая, обвивая и впитывая минеральные богатства. Я задумалась, может ли этот масленок, подобно мицене, разлагать древесину и опад, или у него другая роль. Я сунула его в карман вместе с миценой.
Вырубка, где спиленные деревья заменили саженцами, все еще не просматривалась. Собирались тучи, и я достала из жилета желтый дождевик. Он поистрепался от ходьбы по зарослям, и его водонепроницаемость оставляла желать лучшего. Каждый шаг от пикапа усиливал ощущение опасности и предчувствие, что до ночи я не вернусь к дороге. Однако я унаследовала инстинкт преодоления трудностей от бабушки Уинни, которая была совсем юна, когда ее мать Эллен в начале 30-х заболела гриппом. Снег тогда отрезал семью от мира, и Эллен умерла в своей комнате, прежде чем соседи наконец-то пробились через замерзшую долину и снег глубиной по грудь, чтобы проведать клан Фергюсонов.
Ботинок соскользнул; я ухватилась за деревце, но вырвала его из земли и покатилась по склону, придавливая другие саженцы, пока не налетела на мокрое бревно, все еще сжимая осьминога из зазубренных корней. Это молодое деревце было подростком: мутовки боковых веток, отсчитывающие года, говорили о пятнадцатилетнем возрасте. Туча начала плеваться дождем, джинсы промокли. Капли бусами висели на непромокаемой ткани дождевика.
На этой работе не было места слабости, и я, сколько себя помню, культивировала суровое внешнее поведение в мальчишеском мире. Я ни в чем не хотела уступать младшему брату Келли и тем, кто носил квебекские имена вроде Леблан, Ганьон и Трамбле[3], поэтому научилась играть в уличный хоккей с соседской компанией при минус двадцати. Я была вратарем – самая непрестижная позиция на поле. Мне сильно бросали по коленям, и я скрывала под джинсами ноги, покрытые синяками.
После смерти своей матери бабушка Уинни продолжала жить, как могла: развозила на лошади почту и муку по домам в долине Иноноаклин.
Я уставилась на комок корней в кулаке. Его облепил блестящий гумус, напомнивший мне куриный помет. Гумус или перегной – это жирная черная гниль в лесной подстилке; он находится между свежим слоем из опавшей хвои и отмирающих растений сверху и минеральной почвой, выветрившейся из коренных пород, снизу. Гумус – продукт разложения растений, именно в нем похоронены мертвые растения, жуки и мыши-полевки. Природный компост. Деревья любят пускать корни в гумусе, а не выше или ниже, поскольку именно