Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев
Во-первых, хотел Вам представить телеграфы, которые, как я Вам уже писал, удались даже больше, чем я ожидал. Вдобавок надобно счета оплатить, ведь уверен я, что не желаете Вы ни моего разорения, ни моего бесчестия.
Во-вторых, хотел я своим пребыванием здесь воспользоваться, чтобы провести опыты с новым пушечным ядром, которое Вам предложил. Чем больше об этом думаю, тем больше убеждаюсь в точности своих расчетов. А если урон от этих ядер окажется хотя бы вдвое больше, чем от обычных, то преимущества их неоценимы.
Наконец, хотел Вам предложить способ улучшить пушечный порох уже произведенный и провести опыты, чтобы убедиться в полезности этого изобретения.
178. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 28 января 1812 г.
Государь!
Молчание Ваше мне доказывает более убедительно, чем любые слова, что Вы нашим особливым отношениям желаете положить конец. – Итак, не остается мне ничего другого, как к Вашей справедливости воззвать и попросить принять счет расходам, какие от меня изготовление телеграфов потребовало, и приказать выплатить мне до моего отъезда 1850 рублей 82 копейки, которые потратил я сверх тысячи, от Вас для этой цели полученной, поскольку общая сумма расходов равняется 2850 рублям 82 копейкам. Не спорю, сильно превышает она ту сумму, какую я три года назад положил на изготовление двух телеграфов. Но в нее входят также
Эти телеграфы, Государь, суть Ваша собственность, и я умоляю Вас назвать мне особу, которой бы я их передать мог, ибо нахождение их в Дерпте меня стесняет ничуть не меньше, чем невозможность их оплатить.
В настоящий момент, когда лишаюсь я счастья быть Вам более близким, что прочие Ваши подданные, почитаю своим долгом перед Вами и перед самим собой представить Вам счет другого рода, касающийся всего того времени, когда блаженные эти отношения длились.
Не стану Вам напоминать в подробностях о начале этих редких отношений. Слава Вам за то, что Вы предо мной явились, что угадали во мне сердце, не недостойное того возвышенного сближения, какое Вам осуществить захотелось. Я этому пленительному чувству предался беззаветно и с энтузиазмом. Тем не менее, как ни был я тверд в своих правилах, я не забывал о слабости человеческой натуры и счел необходимым в договор нашей дружбы внести условие, согласно которому не уступите Вы никогда искушению меня одарять милостями, сходными с обыкновенными; мне Вашего сердца было достаточно.
Я слово сдержал. Орден Владимира, как Вы знаете, принял по необходимости, хотя прежде министру объявил, что мне его не надобно. Оплатили Вы расходы на три мои поездки сюда, потому что я совершенно не способен был самостоятельно это сделать. Говоря короче: был я беден, когда к Вам приблизился, так же беден теперь, когда Вас покидаю, а вдобавок нажил, Вам служа, тысячу врагов, которые Ваше отдаление от меня назовут немилостью и с мною обращаться станут как с человеком, которого некогда страшились, так как он их интриги разоблачал, но который теперь Государевой милости лишился.
О! если когда-нибудь захочется Вам опять приблизить к себе душу чувствительную и порядочную, – вспомните о Парроте и оставьте эту злосчастную мысль. Не подвергайте никого тем сердечным мукам, от каких страдаю я уже целый год. В течение восьми лет владел я Вашим сердцем и оттого испытывал счастье, которое возвышало меня над моей судьбой и над самим собой. Счастлив был, как ни одному смертному никогда не удавалось. Отвечал Вам тем, что любил Вас всем сердцем; служил Вам девять лет ради этой любви. Принимал любые облики, смирялся с любыми ролями, приучался к любым трудам, лишь бы Вам быть полезным; всегда Вам правду говорил, нередко правду самую суровую, нелицеприятную, ибо Вас уважал так же сильно, как и любил. Итак, мы квиты. – Вот чем утешаюсь теперь, когда Вас теряю. Вот подушка, на которую голову преклоню надежно в тот момент, когда прощусь со всем прочим, что мне в сем мире дорого. Одно лишь сожаление преследовать будет меня в вечности – сожалеть буду о том, что не смог Вас на тот путь направить, какой искали Вы в первые годы, на путь, который бы Вас кумиром человечества сделал, единственный, который в эту страшную эпоху способен Вам и жизнь, и корону сохранить. – Прощайте, мой Александр! – Простите мне эти слова в последний раз.
Ваш Паррот
179. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 29 января 1812 г.][594]
Я Вас всегда уважал и любил, но экзальтацию Вашу никогда не одобрял и не разделял. Она Вас всегда за пределы, разумом предписанные, увлекает. – Вы всякий раз для приезда сюда выбираете конец декабря и проводите здесь начало января, а это из всего года то время, когда я в силу обязанностей, какие мой сан на меня налагает, менее всего досуга имею. К этим препятствиям, связанным с временем года, добавились еще и текущие обстоятельства политические. Прошел ли хоть один день после Вашего приезда, когда бы я свои труды не закончил в половине одиннадцатого или даже в одиннадцать вечера? А ведь вставал в шесть утра. А много раз приходилось мне работать целые ночи напролет. И вот уже из того, что не могу я Вас принять тогда, когда Вам хочется, выводите Вы, что впали в немилость! И вот Вы уже выходите из терпения! – Когда бы Вы от меня ожидали аудиенции пятиминутной, уже давно бы мы увиделись; но подумал я, что хотите Вы со мной долгую беседу иметь, как прежде. – Знайте, что будь я Вами серьезно недоволен, тогда бы непременно Вам написал. Но полагая, что нахожусь с Вами в тех же сношениях, что и прежде, я с Вами не церемонился и дожидался первого свободного дня, чтобы Вас увидеть. Объявляю Вам теперь, что смогу Вас принять не раньше, чем в четверг после обеда. – Государственные дела прежде всего. – Что же касается Ваших счетов, надеюсь, что не могли Вы сомневаться в том, что будут они оплачены в точности. Прилагаю к сему сумму за телеграфы, чтобы Вас в том уверить, а когда сообщите Вы мне, во что обошлись Вам две последние поездки, оплачены будут и они.
Вот письмо в духе Ваших
