Османская империя. Шесть веков истории - Оливье Буке
Центральные провинции империи совпадали границами с Румом, или «страной римлян» – некогда византийскими территориями. Эти территории составляли единое культурное пространство, включавшее Балканы и Анатолию, их объединяли давнее присутствие турков в регионе и общее налоговое бремя. Центральные провинции являлись давно знакомым по путешествиям краем, испещренным дорогами, усыпанным караван-сараями и почтовыми станциями. Перемещаться здесь приходилось по холмистой пересеченной местности; недоступными оставались лишь самые высокие горы в Восточной Анатолии. Все дороги – за исключением огибавших берега Эгейского, Мраморного или Черного морей морских путей – пролегали по суше. Зимы часто бывали суровыми.
Арабскими провинциями называли территории, хуже интегрированные во «владения, находящиеся под защитой султана». Исключение составлял Биляд-аш-Шам, который по административному и военному управлению оставался ближе к центральным провинциям. Жители центральных провинций воспринимали арабский мир как завоеванную позже, более далекую и плохо управляемую территорию. Войскам там грозили пустыни и зной. Страшили морские опасности, поджидающие на пути в Каир или Алжир. При этом территории не были столь необходимы для процветания империи и накопления ресурсов. Большинство элитных войск были родом из Европы и Анатолии, в то время как в арабских провинциях девширме так и не был введен, т. е. они не посылали своих детей в центр, чтобы те пополнили свиту слуг визирей. Однако к двум регионам Ближнего Востока сохранялось особое отношение.
Первым подобным регионом была Сирия (Bilad-ı Şam) – ключевой элемент османского административного аппарата. Его торговая площадка, Алеппо, была окном к азиатским провинциям, здесь проходили все сухопутные торговые пути. Генерал-губернатор, резиденция которого находилась в Дамаске, руководил караванами паломников. Лица на государственной службе пользовались в Сирии налоговыми послаблениями (тимар; timar). Паши из Алеппо создавали крупные вакфы, на базе которых возводились будущие памятники архитектуры; сирийские улемы отправлялись на обучение в Стамбул; губернаторами в Сирии, согласно данным исследования карьер вице-губернаторов XIX века, назначались выходцы из Восточной и Центральной Анатолии[64].
Второй арабской провинцией, обладавшей особым статусом, был Египет. Местные налоги играли важную роль для поддержания казны и решающую – в снабжении святых мест. Египет был османизирован частично: генерал-губернатор был визирем и одним из самых высокопоставленных лиц в государстве; провинциальное законодательство, или канун-наме (kanunname), было создано в 1525 году; закон вершил не шафиитский судья, как это было при мамлюках, а ханафитский кади (правовая школа Османского государства), в то время как судьи других мазхабов (madhhab) имели ранг заместителя (наиб, naib). Однако система тимаров в Египте так и не была введена, он пользовался большой автономией в управлении своими ресурсами. Наконец, Египет являлся самой обширной из провинций салиянели (saliyaneli), то есть выплачивающей ежегодную дань.
Управление и логистика
Управлять империей было непросто из-за ее необъятных размеров. На юге в 4164 километрах по прямой от Стамбула была расположена Джидда, при попутном ветре плыть туда по Красному морю приходилось два месяца. На востоке ближе находился Багдад – 1609 километров по прямой. Город считался краем света: от Стамбула до Алеппо не менее месяца пути по суше. Караван оттуда шел около 45 дней. Анатолийский маршрут был предпочтительнее, требовалось несколько недель пути, чтобы добраться до Ирака через Анкару и Амид[65]. Что могло быть опаснее, чем отправиться в Феццан, на юг Ливии[66]? Этот регион перешел под контроль Османской империи после падения Караманли в Триполи в 1835 году. В середине XIX века там оказались представители Порты. Пеший путь из Триполи до вице-губернаторства Гат занимал 40 дней[67].
Большие расстояния затрудняли передвижение войск. С наступлением весны Порта начинала военные кампании, войска выдвигались из Эдирне и Стамбула. Каждая кампания имела начало и конец и проходила при участии сезонных воинов – сипахи (sipahi). В отличие от воинов Чингисхана, они не умели выживать вдали от дома, постоянно находиться в пути и жить награбленным: форма вознаграждения привязывала их к земле. Военные операции в Азии являлись экспедициями продолжительностью больше одного сезона, они требовали сложной организации. В Ираке или Йемене кампании проводились в районах, удаленных от центров снабжения. Несмотря на то что они казались незаменимыми в столкновении с внешним врагом – государствами, представляющими угрозу, например, шиитским Ираном или христианскими Габсбургами, – империя предпочитала воздержаться от военных действий в случаях необходимости приструнить внезапно взбунтовавшиеся местные власти. Карательные экспедиции – например, в Египте в 1786 году – проводились лишь после того, как исчерпывались все способы воздействия. Лучшим способом договориться была минимальная уступка противоположной стороне и – даже при необходимости максимально умерить свои требования – сохранение видимости власти.
Именно такая схема взаимодействия осуществлялась в регентствах Магриба: монеты чеканили с именем правящего султана, о его власти напоминала также пятничная молитва. Затраты на удержание власти в сравнении с выгодами были невелики, пары гарнизонов в несколько тысяч человек было достаточно, чтобы в течение трех столетий сохранять контроль над алжирскими регентствами. Османы относились к Магрибу так же, как арабские географы средневекового периода, они считали его «рукавом» империи[68]. Если в начале оккупации присутствие там являлось стратегическим, то в последующие века оно стало символическим. Барбаросса в Алжире искал поддержки султанов: Селим I не соизволил ответить на его просьбу о сюзеренитете, однако Сулейман увидел в этом смысл. Что касается Туниса, эта страна стала козырем в игре против Карла V. После поражения при Лепанто в 1571 году, в силу негласного соглашения с испанцами, султан сократил стратегическое присутствие Османской империи в западном бассейне Средиземноморья. В XVI веке Порта все еще лелеяла планы в отношении Марокканского султаната, но не дала им ход: завоевание Орана было поздним (1792) и случайным. Несмотря на столь победоносный курс, начиная со второй половины XVII века империя стала сдавать свои позиции. Если испанская угроза и сохранялась в XVIII веке, она представляла бо́льшую проблему для Алжирского регентства, чем для Порты: русские грозили оттеснить ее на севере, а французы в Египте. Фактически Стамбул согласился с установлением квазинезависимости. Паша, которого империя послала в Тунис и в Алжир, был второго ранга, генерал-губернатором – бейлербеем (beylerbeyi) или вали (vali) – «с двумя хвостами».
Начиная с конца XVI века усилия султана были направлены в первую очередь на оборону европейских и азиатских владений, угрозу для которых представляли христианские державы и династия Сефевидов. Воинственные португальцы на юге, а также чуть
