Донбасс – сердце России - Олег Витальевич Измайлов
И вот, в 1969 году грозный областной партийный начальник Владимир Дегтярев потребовал — немедленно построить нормальную дорогу между Славянском и Лиманом, а то, что это за безобразие, товарищи, из одного депо в другое люди не могут приехать, обменяться опытом социалистического соревнования!
Сказано — сделано! Краснолиманское отделение дороги тогда возглавлял харизматичнейший мужик по фамилии Ломоносов. А звали Виктором. В Красном Лимане он был больше, чем капитан на корабле — не первый после бога, а первый перед творцом. Но и секретарь горрайкома партии тов. В. Ведь не дремал — держал вопрос на контроле. Вопрос был поставлен так: у дорожных строителей нет ни денег, ни стройматериалов, надобность самая большая в этой дороге у железнодорожников, деньги у них, у богатеньких, есть, вот пусть и расстараются, черти…
Ломоносов доложил вопрос в Донецк, в управление дороги с помаркой, что люди есть, техника есть, деньги найдем, а вот с грунтом для насыпки под асфальт будущей дороги-красавицы проблема. Начальником дороги в те времена был популярнейший Виктор Приклонский, который сменил на этом посту не менее популярного среди железнодорожников Якова Кривенко. Тот при строительстве стадиона «Локомотив» в Донецке распорядился так — грунт, вынутый из ямы, в которой затем расположилась чаша стадиона, вывозили на строительство автомобильной дороги. Не то в сторону Ясиноватой, не то на объездную вокруг Донецка. Кстати, герой соцтруда Кривенко был человек с огромными способностями и очень живыми мозгами. Говорят, именно ему пришла в голову мысль назвать город Сталино в 1961 году, когда имя генералиссимуса убирали из топонимики Страны Советов, Донецком. Резон у Якова Николаевича был железобетонный — чтобы не переименовывать Донецкую ордена Ленина железную дорогу.
Вспомнил Приклонский опыт Кривенко и говорит Ломоносову — дескать, вот тебе пример, действуй!
И зарычали экскаваторы, проглатывая вместе с кубометрами песка самопальные огороды. В первый год выкопали меньше половины будущего озера, но водой заполнили сразу. На второй сезон расширили котлован более чем вдвое. Так появились в Лимане песчаные пляжи. Их обиходили, поставили грибки, скамейки. Вокруг озера были проложены асфальтовые дорожки. Кое-где они продлились и в лес — для моциона трудящихся. Потом была пробита артезианская скважина, наполнявшая озеро, и жители ближних домов ходили по вечерам сюда за хорошей водой, потому что в кранах вода была чисто лиманская — с ржавчиной, уж больно железа много в земле водилось. Люди оценили решительные и полезные действия Виктора Ломоносова по достоинству, озеро назвал Ломоносовским народ, так потом оно и в официальное наименование перетекло.
Вскоре после этого Ломоносов умер на операционном столе в Днепропетровске, Ведя сняли с должности по навету — кому-то из соратников не понравилось, что первый коммунист района лично следит за строительством церкви в одном из окрестных сел, не доверяя строителям. Хозяина области Дегтярева перевели в Киев с понижением в должности. А дорога между Лиманом и Славянском осталась. 28 километров отличного шоссе с двумя мостами. Правда, второй, автомобильный, появился только через тридцать с лишком лет. А до этого ездили по плотине Славянской ГЭС с большими порой очередями, потому что движение там одностороннее. Но это уже лишнее.
Вот и все, что хотелось на скорую руку рассказать о Красном Лимане. Автор не удержался и написал о «северных воротах Донбасса» больше, чем планировал в начале. Потому что вырос в этом замечательном месте, потому что оно того заслуживает. А в таких случаях всегда надо плевать на планы и писать то, что считаешь нужным. И все-таки… Автор не рассказал вам еще подробно о том, как однажды в Лимане в домике машиниста пролежал три дня в горячечном бреду писатель Андрей Платонов, отблагодаривший станцию Красный Лиман рассказом «Красный Перегон», как другой писатель, отец советского нон-фикшн Александр Бек не написал ничего о Лимане, хотя только за этим и ездил сюда вместе с Платоновым. А еще можно было бы поведать вам, жаждущим знаний о Донбассе, почему краснолиманских машинистов на дороге звали «килками», а славянских — «балбесами». Но это можно будет сделать еще в рассказе о локомотивщиках депо Ясиноватая-Западное, которых зовут «гагаями». Но есть еще в Донбассе много городов, поедем-ка мы дальше и посмотрим на них.
Письма Новороссии: «Красный перегон»
Дорогая Муся!
Вчера в 6 часов утра я приехал в Лиман с рабочим поездом из Славянска (18 км). Было холодно, ночь я не спал (в Славянск из Москвы поезд пришел в 3 ч<аса> ночи), и я простудился. В ж.д. поселке мне дали комнату, я лег в кровать и пролежал два дня. Сейчас мне лучше. Завтра осмотрю станцию, поеду на ФД до ст<анции> Основа и обратно (350 км). Мне «повезло»: пропало два дня. Здесь, говорят, было тепло, а сейчас вьюга, мороз. Цейтлин — человек умный (правда, я с ним говорил минут 10), очень похож на свой образ в моем рассказе. Приеду — расскажу. Мне очень скучно, я совершенно один лежу вторые сутки. Но простуда прошла, завтра утром выйду и займусь делами.
Целую тебя и сына, твой А.
(Цит. по изданию: Андрей Платонов. …Я прожил жизнь. Письма 1920–1950 гг. Издательство: Астрель, Редакция Елены Шубиной, 2013.)
Андрей Платонов
Рождение «Забоя»
В 1923 году на соляных рудниках Бахмута работал доктор Лев Борисович Шварц — крещеный еврей из Казани. И был у него сын Евгений, тоже, кстати, крещеный и истово считавший себя русским.
Настолько русским, что, получив погоны прапорщика императорской армии, не смог от них отказаться даже в 1918 году и записался в Добровольческую армию, участвовал в знаменитом Ледяном походе, был ранен при штурме Екатеринодара, что и спасло его от гибели в последующих жестоких боях с красными, а для русской драматургии был спасен один из ее наиболее оригинальных творцов. Шварц покаялся перед Советской властью, и был прощен. Работал в Ростове, перебрался в Петроград, примкнул к литературной группе «Серапионовы братья», в которую входили будущие «звезды» русской советской литературы — Замятин, Зощенко, Федин, Тихонов, Лунц, Слонимский.
Михаил Слонимский
В этой компании, формально направляемой Замятиным (который скоро эмигрирует из Советской России) и уже расстрелянным, но, конечно, незримо сидящим среди «Серапионов» Николаем Гумилевым, был еще один боевой офицер —
