Горячие точки геополитики и будущее мира - Джордж Фридман
Второе — убежденность технократов, управляющих общеевропейскими институтами, в том, что ситуацию не просто вскоре удастся взять под контроль, а что это уже было сделано к 2010 году. Таким образом, с их точки зрения, проблема по большому счету уже решена. Банки находятся в стабильном, платежеспособном состоянии, финансовые рынки работают. Из-за странного отсутствия понимания критического значения состояния безработицы для сохранения общественной стабильности современные технократы сильно напоминают европейскую аристократию прошлого. В их глазах здоровье финансовой системы — главный приоритет, намного превосходящий все остальное по своему влиянию на все сферы жизни. Такая позиция удивительным образом помогла стабилизировать политическую ситуацию. Излучаемая уверенность элиты в собственных силах и в том пути, по которому она ведет общество, способствовала укоренению в умах европейцев представления, что у руля ЕС стоят люди, которые знают, что делают.
Жесткая экономия делает восстановление экономики невозможным. Для этого нужны инфраструктура и организационные меры. Предположим, что у какого-то правительства есть проект, требующий финансирования строительства моста. Для этого должны быть предусмотрены новые рабочие места, технологические решения, создан управленческий аппарат строительной компании, частной или с государственным участием. В странах, по которым кризис ударил больнее всего, строительные компании, скорее всего, покинули этот бизнес. Строительные мощности в стране резко сократились — неважно, по причине ли сокращений госбюджета или банкротства. Обычный ответ на экономический спад — стимулирование экономики вливанием в нее денег путем прямого финансирования новых проектов, выделения грантов или предоставления налоговых льгот. Но если нанесенный экономике вред настолько велик, что производственные мощности оказываются разрушенными как минимум в самых важных, стратегических областях, то никакие известные стимулирующие меры не сработают.
В Европе произошло то, что Германия восстановила свое доминирующее положение на полуострове. Она стала определять методы борьбы с кризисом, потому что именно она платила деньги. Германия встала в оппозицию монетарному стимулированию, хотя оно могло и сработать (могло и не сработать, но шанс был), и предпочла сохранить свои ресурсы и резервы на случай серьезных проблем с безработицей в стране. Сейчас в объединенной Германии и в Австрии самая низкая безработица в Евросоюзе. Вполне предсказуемо и понятно, что власти этих стран дорожат данным завоеванием и хотят, чтобы такая ситуация оставалась как можно дольше.
Франко-германские отношения испытывают трудности. Франция, в которой положение с безработицей существенно хуже, чем в соседней стране, выступает как раз за стимулирование экономики. Немцы возражают. Может получиться постепенное сползание к наихудшему сценарию 1947 года: восстановлению Германии как великой европейской державы и одновременному ослаблению связей, взаимозависимости с Францией. Конечно, это не означает войну. У Германии не наблюдается никакого желания ввязываться в какие-либо военные конфликты и даже нет последовательного стремления к доминированию. Но объективно, независимо от того, кто что хочет и к чему стремится, получается так, что по факту Германия доминирует… А поэтому трения возрастают. Внутри Европейского Союза можно выделить четыре макрорегиона: Германия — Австрия, Северная Европа, Южная Европа и Восточная Европа. У каждого из них есть свои интересы, отличные от других. И даже внутри макрорегионов имеются противоречия из за различий национальных интересов.
Евросоюз существует, но никто не может говорить от его имени с полной уверенностью, что выражает совместные интересы. Каждая страна, каждая нация сосредоточена на том, что важнее всего для нее, и, исходя из этого, образует временные коалиции безотносительно к ЕС. Центральная европейская бюрократия более не может принимать важнейшие решения — национальные лидеры принимают решения в интересах своих наций. Европа практически вернулась на уровень сообщества национальных государств. Как уже отмечалось, в 1992 году в Европе образовалось больше независимых государств, чем когда бы то ни было. Кризис снова вывел на поверхность недоверие и страхи, в одних странах в большей степени, в других — в меньшей. Но все понимают: что-то пошло далеко не так, и с течением времени появляется подозрение, что, в какую бы сторону Евросоюз ни эволюционировал, он не сможет решить свои собственные проблемы.
* * *
Мы считаем необходимым поднять следующие вопросы. Возможно ли такое развитие событий, при котором Европа вернется в состояние, похожее на то, что было ранее, до ЕС? Что случится, если ЕС прекратит существование или хотя бы просто станет бессильной ареной конфликтов по типу ООН?
Как считают некоторые, в 1945 году Европа осознала, что национализм ее разрушил и что надо сделать все для предотвращения повторения кошмара. Другие говорят, что силы Европы исчерпаны, что она лишена веры во что-либо, чтобы произошел какой-то серьезный конфликт. Возможно. Но Германия возродилась как главная сила на Европейском полуострове, которую многие, мягко говоря, не любят, а Россия пытается консолидировать свои позиции на континенте и на постсоветском пространстве. Простое рассмотрение этих фактов может дать нам представление о пути, пройденном за очень короткое время.
Накал националистических чувств спал на некоторое время. Но они никуда не исчезли и могут вспыхнуть вновь. Освобожденные от идеологических и религиозных построений, национальные страхи и национальная ненависть ждут своего часа. Сядьте вместе и побеседуйте с поляком, спросите его о том, что он и его семья чувствуют по отношению к немцам и русским. Поговорите с шотландским националистом и получите список обвинений в адрес англичан. Поговорите с бошняками о сербах. Любое представление в розовых тонах о том, что ненависть по отношению к другим нациям изжита, быстро улетучится. Историческая память европейцев живет как будто вне времени. Дела давно минувших дней присутствуют в современной жизни, иногда даже более реально, чем недавние события. Все эти воспоминания постоянно всплывают в коллективной памяти. Они не стали такими опасными, как это было ранее, но они могут стать весьма влиятельными.
Европейская чувствительность к прошлому отличается от американской. Американцы в своих мыслях пребывают в будущем. Прошлое для них кажется тривиальным. Место, где начались сражения американской Гражданской войны, находится в Манассасе. Сейчас здесь стоит торговый центр… Американцы помнят свою историю, но не с той тоской и гордостью, которые есть у европейцев, попытавшихся с 1945 года впасть в коллективную амнезию. Это сработало на какое-то время, но историческая память
