Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого - Сюзанна Симард
– Беги, Пит! – завопил Джек.
Но он не мог, даже когда Джек помчался к берегу, крича папе, чтобы тот бежал за ним, убираясь к черту с пути бревна. Отец ничего не слышал. Секунды шли.
Бабах! Бревно взметнулось в двадцати метрах позади него и плюхнулось в воду. Когда отец направлял покачивающийся ствол к бону, его руки дрожали. Осенью дедушкина лодка «Пут-пут» отбуксировала этот бон вниз по реке: самые крупные бревна продали на лесопилки, а кедры меньшего диаметра пошли в «Белл Поул компани» на телефонные столбы.
Вскоре после этого отец занялся бакалеей и проработал там всю жизнь. Но лес всегда оставался в нашей крови.
От старых бревен, скользивших здесь по лесной подстилке много лет назад, все еще сохранялись следы. Идеальные места для посадки семян – маленьких, как песчинка, или побольше, размером с опал. Семена кедров красных западных и тсуги созревали в шишках размером с ноготь большого пальца. Больше семян хранили шишки пихты Дугласа размером с кулак и шишки сосны белой длиной с предплечье. На участке, «выкошенном» перетащенными деревьями, семена старых деревьев проросли густой толпой сеянцев, белые кончики корней которых уходили в гумус и лужи воды. На протяжении многих поколений предки передавали им гены, обеспечивающие стойкость и приспосабливаемость. Виды располагались на разных ярусах согласно скорости роста. Величественные пихты Дугласа и сосны белые возвышались над всеми в центре, где обнажалась минеральная почва, и солнце светило дольше всего; изогнутые кедры и тсуги, уже вытянувшиеся до моего роста на день поиска сокровищ, отдыхали в тени своих родителей. Деревца пихты Дугласа в середине трелевочной тропы поднимались вдвое выше роста отца.
Ручная валка, конная трелевка и сплав по рекам оставляли лесам возможность обновляться и продолжать жить. Очевидно, многое изменилось по сравнению с тем, что я знала в детстве, и тем, чем я и моя отрасль занимались сейчас.
Я смотрела в окно офиса «Вудлендс» и думала о своих насаждениях. Существовали разные способы исправить ситуацию: сеять в питомнике более приспособленные к местным условиям семена, выращивать более крупные саженцы, тщательнее готовить почву, уменьшать срок между вырубкой и посадкой семян, убирать кустарники-конкуренты. Но у меня была подсказка: ответ скрыт в почве и в том, как корни саженцев связываются с ней. Я нарисовала крепкий саженец с разветвленными корнями и разбегающимися грибными нитями, а рядом – чахлое растение с крохотным стебельком и захиревшими корнями. Но моим идеям пришлось подождать, потому что сегодня меня с Рэем отправили работать в двухсотлетний лес в ледниковой долине Боулдер-Крик в паре десятков километров от Лиллуэта.
В этот день мне предстояло сыграть роль палача.
Нам с Рэем требовалось разметить границы вырубки. Он был немногим старше меня и жил вместе со студентами в бараке, но уже имел опыт работы на крутых ландшафтах тихоокеанского побережья и напоминал мне мужчин из моей семьи. Рэй уже пострадал в лесу, потеряв кусок плоти: гризли ухватил его зубами за задницу и тащил, пока коллега-разметчик не спугнул зверя выстрелом из ружья.
Мы миновали скрежещущие экскаваторы и грейдеры, которые прокладывали новую лесовозную дорогу, и остановились возле нескольких старых деревьев на суглинистых склонах в изломе долины. Ели Энгельмана – широченные кроны и громадные серые стволы. Рэй махнул передо мной картой: он не привык делиться информацией с девушкой и к тому же торопился, но по контурам, которые я мельком увидела, было понятно, что склоны тянутся к возвышающимся хребтам, а лес редел по мере того, как встречался с каменистой осыпью, на которой сидели сурки. При движении вдоль ручья – в тех местах, где линзы грунта были достаточно глубоки, чтобы поддержать разросшуюся корневую систему, – ели сменялись пихтами Дугласа. Через каждые несколько сотен метров среди растительности появлялись следы лавин, на которых по пояс вымахала заманиха, колючая, как шиповник, и кочедыжник с кружевными листьями, напоминавшими вышивку. Вспомнились эти же растения на озере Мейбл. Я ощутила радостное волнение, но подавила его. Сорвала веточку тиареллы, ее крошечные белые цветы напоминали брызги океана.
Используя компас и красный восковый карандаш, Рэй отметил на аэрофотоснимке идеальное место для будущей вырубки. Он свернул фотографию и обмотал ее резинкой.
– Стоп, Рэй, кое-что упустили, – сказала я. – Не мог бы ты показать мне еще раз?
Коллега неохотно достал карту с бесстрастным выражением лица.
– Мы собираемся забрать все? – спросила я. – Нельзя ли оставить несколько самых старых?
Я указала на исполинское дерево, с ветвей которого свисали занавеси лишайника.
– Защитница окружающей среды?
Рэй был идеальным специалистом, соответствовавшим времени и работе. Он любил свою профессию, и ему платили за то, чтобы он делал все как можно лучше.
Я смотрела на стоящий лес. Меня воодушевляла работа при таком размахе; я была не против прикинуть, как срубить несколько деревьев. Однако уничтожение целых участков одним махом не оставило бы основы для восстановления леса.
Деревья росли группами, самые старые и крупные – метр в обхвате, тридцать метров в высоту – стояли в глубокой части низин, где собиралась вода, а рядом с ними толпились более молодые деревья разного возраста и размера. Словно птенцы, прижавшиеся к матери-куропатке.
В бороздах их коры растут пучки волчьего лишайника, который зимой обгладывают олени. Между камнями росли кусты шефердии. Ярко-красные ваточники, пурпурные шелковистые люпины, бледно-розовые калипсо и конфетно-полосатый ладьян расходились веером вдоль корней от стволов деревьев. После вырубки этим травам придется туго. Черт возьми, что я здесь делаю?
Пользуясь расчетами Рэя, мы разметили квадрат розовыми ленточками, развесив их примерно через каждые десять метров. Вальщики поймут, где нужно прекратить вырубку. Старые деревья, оставшиеся снаружи, не пострадают.
Рэй велел мне определить азимут 260 градусов, практически по краю лавины. Он уставился на эту границу, пока я доставала из заднего кармана жилета пятидесятиметровую гладкую нейлоновую веревку. По ней он будет расставлять знаки для лесорубов.
Я повернула циферблат компаса и выбрала одно из деревьев в качестве ориентира. Шнур распутывался, как скакалка, металлические зажимы на нем отмечали очередной метр. Я двигалась, как койот, перекидывая шнур через бревна и заросли кустов и протягивая его между деревьями.
– Длина! – крикнул Рэй, когда я добралась до конца пятидесятиметрового отрезка.
Когда он натянул свой конец веревки, я повесила ленточку, отмечающую это место.
– Отметка! – прокричала я в ответ.
Мой голос взлетел над шумом проносящейся внизу воды. Мне нравилось кричать «отметка».
Удовлетворенный точностью нашего первого замера,
