Владимир Семичастный - Спецслужбы СССР в тайной войне
— Нет, ну что вы, Владимир Ефимович, никаких претензий, — стушевался Брежнев.
— И почему на Украину? Что я там буду делать?
Здесь вмешался П. Шелест:
— Мы вам найдем работу!
— А почему вы мне должны искать работу? Я состою на учете в московской партийной организации — это ее забота.
— Ты помолчи, — одергивал меня Машеров, — ты помолчи.
Тут посыпались реплики с мест. Итог подвел Мжаванадзе:
— Ну кто-то же должен ответить за Аллилуеву.
— Вас же обязали охранять, — поддержал его Подгорный — Вот пусть и отвечает тот, кто разрешил этот выезд, — огрызнулся я. — Охранять Аллилуеву в индийской деревне русским чекистам не представляется возможным: очень уж они отличаются от местного населения. Да и гостиницы в деревне нет.
Тогда в полемику вмешался Косыгин и рассказал всю предысторию. К его чести, рассказал все, как было, ничего не забыв и не утаив. Вспомнили даже о моей прошлогодней записке в ЦК КПСС, где я информировал о подходах английских и американских спецслужб к Светлане Аллилуевой, когда она еще проживала в Москве.
Но Брежнев свернул дебаты. Вопрос был предрешен.
Позже я получил решение Политбюро, в котором обмен репликами (например, реплика Мжаванадзе) был подан как солидные выступления членов Политбюро. На это заседание специально был вызван председатель Комитета партийного контроля Пельше, находившийся в Чехословакии в составе парламентской делегации. Отсутствовали только Шелепин, который оказался в больнице после автокатастрофы, и Воронов. Воронов был непредсказуемым человеком. У нас с ним не было близких отношений, но Брежнев боялся именно его непредсказуемости, потому срочно послал вручать награды во Владимирскую область. Вдалеке от Москвы он не мог уже задавать свои «неприятные» вопросы.
ЦК партии потом дал указание, чтобы на местах объясняли, что В. Семичастного освободили от руководства КГБ в связи с бегством за рубеж Светланы Аллилуевой — дочери Сталина. Это было глупое объяснение, но часть партийных функционеров его приняла.
Мне даже не сказали, что я еду первым заместителем председателя Совета Министров Украины.
Согласия я вначале не дал, но когда моя отставка стала обволакиваться всякими ненужными разговорами, когда начали вешать ярлыки и делать далеко идущие выводы, я понял: выхода у меня нет. Позвонил Шелесту, потом Щербицкому и сказал, что я согласен…
Тут же, на заседании Политбюро, была создана комиссия в составе Кириленко, Пельше, Мазурова, Андропова, Семичастного для передачи дел вновь назначенному председателю КГБ.
Сразу же после заседания я отправился на Лубянку, созвал своих заместителей Панкратова и Баранникова. Захаров был в командировке в Ленинграде. Им я и сообщил о содержании заседания Политбюро.
Они были изумлены всем происшедшим так же, как и я. Мы попросили принести нам чаю и продолжали обсуждать случившееся. Так мы разговаривали примерно час-полтора, как вдруг появился секретарь из моей приемной.
— Товарищ генерал, у нас в здании члены Политбюро, — он был растерян, и голос его немного дрожал.
— Какие члены Политбюро и сколько их?
— Не знаю, — прозвучал ответ, — их там много.
— Что ж, приглашай сюда, — ничего иного мне не оставалось сказать.
Первым появился Кириленко, за ним — Пельше, Мазуров и Андропов. Я встал им навстречу, предложил чаю, спросил, чему обязан их приходом.
— Мы пришли работать, — коротко ответил Кириленко. — Разве ты не слышал на Политбюро?
— Ну зачем же так? — удивился я. — Уж не боитесь ли, что ночью организую переворот?
— Почему так с нами разговариваешь? — покривился Кириленко: мой вопрос ему не понравился.
— Как вы разговаривали со мной, так и я отвечаю, — заявил я, стараясь сохранить спокойствие. — Ведь еще нет Указа Президиума Верховного Совета об освобождении меня от занимаемой должности.
— Указ будет, — коротко бросил Андропов.
Удивлению моему не было границ. В состав Президиума Верховного Совета СССР входили председатели президиумов всех 15 союзных республик, и за полтора часа было невозможно даже обзвонить их всех, не то чтобы собрать подписи.
Однако все это не имело уже никакого значения.
Пакет, содержащий Указ Президиума Верховного Совета о моем освобождении и назначении Юрия Владимировича Андропова, был доставлен к нам на Лубянку в ближайшие полчаса. Я, наверное, смотрел на все это с некоторой растерянностью, зато на лице Кириленко сияла победная улыбка.
Ознакомившись с Указом, я спросил у членов комиссии, что будем делать дальше.
— Прежде всего надо же представить нового председателя, — был ответ.
— Кому? — я сознательно тянул время. — Ведь сейчас девятый час вечера. Люди закончили работу и разошлись по домам, некоторые уехали за город на дачи.
— И их нужно срочно вызвать сюда, — не моргнув глазом, заявил Кириленко. — Пошлите за ними машины.
Стали составлять списки. Речь шла о членах коллегии и начальниках отделов. Определили, кого и как доставлять, и занялись делом. Начальник секретариата получил соответствующие инструкции.
— Разумеется, здесь должен быть и Цинев, — уточнил особо Андропов.
— Цинев здесь должен быть в любом случае, он начальник управления, — бросил я в его сторону. — Проблема в другом: несколько дней назад он лег в больницу, ему должны были сделать небольшую операцию, и сделали ему ее уже или нет, я не знаю.
— Ничего ему не делали, — проронил новый председатель.
Эта реплика вывела меня из себя.
— Юрий Владимирович, — уже резко я сказал ему. — Если вы пришли с готовым списком тех, кто должен присутствовать на моих похоронах, так выкладывайте его на стол, и мы призовем вам всех, кого пожелаете, включая Цинева.
Те, кто был в Москве, приехали быстро. Ждать людей, находившихся за городом, пришлось еще почти два часа. Начальник секретариата регулярно выдавал информацию о приезде вызываемых. Его сообщения слышали все присутствующие.
Наконец все в сборе. Все, кроме Цинева.
— Давайте, Владимир Ефимович, обойдемся без него, — мягко сказал Пельше.
— Ни в коем случае, — уже злорадно упорствовал я. — Раз есть указание проводить заседание при участии товарища Цинева, будем ждать его.
Мы ждали еще четверть часа, продолжая обмен малозначащими репликами. Кто-то из них заговорил о моей будущей работе в Киеве.
— Определять, кто станет новым председателем КГБ, — дело ваше, — вставил я. — Но прежде, чем решать вопрос о моей работе в дальнейшем, вы обязаны были бы спросить мое мнение. У меня дома сын и дочь. Оба комсомольцы, что я должен им сказать? За что меня освободили?
— А как я буду объяснять дома, почему меня из секретаря Центрального Комитета сделали председателем КГБ? — вдруг вставил свое слово в разговор Андропов.
— Вас-то быстро поймут, — парировал я. — Они поймут, что вам доверили более ответственный пост.
Кириленко неожиданно предложил сообщить о смене руководства КГБ начальникам органов КГБ в областях, краях и республиках и немедленно отправить шифрограммы об этом же всем резидентам разведки за рубежом. Кириленко хотел, чтобы я сам подготовил текст и отдал приказ шифрограммы разослать.
— Как? Я еще должен писать себе некролог?! — возмутился я. — Ну нет! Пусть все это делает новый председатель.
— Но он еще не знает, как это делается; он в этих стенах впервые, — пытался уговорить меня Кириленко.
— Ничего, одолеет! Тут аппарат такой, который и без нового председателя все знает, что и как лучше сделать.
Мои заместители позже мне говорили, что так резко, как я разговаривал с нашими вечерними визитерами, я ни разу не позволял себе разговаривать даже с ними.
— Но ведь вы меня никогда ни к чему подобному и не вынуждали, — отвечал я им.
Все это время Мазуров молчал, стоя у окна и разглядывая памятник Феликсу Дзержинскому. Да и Пельше в обмене мнениями практически не участвовал.
Наконец прибыл Цинев, заседание могло начинаться. Открыл его Кириленко и сразу же предоставил слово Пельше — явно работал план, составленный заранее.
А.Я. Пельше повторил то, что говорилось на Политбюро:
— К Владимиру Ефимовичу нет никаких претензий. Он просто переводится на другую работу, так как давно занимает этот пост.
О Светлане — ни слова. Оно и понятно: в среде разведчиков такое напоминание вызвало бы только улыбки. Не было сказано ни слова об «удаленности КГБ от Центрального Комитета». Вся речь заняла не более двух минут. Больше речей и вопросов не было.
Тогда попросил слова я. Кириленко сделал вид, что не слышит.
— Могу сказать пару слов? — повторил я свой вопрос более настойчиво.
Мазуров, сидевший рядом, наклонился, чтобы удержать меня от выступления.
Но я встал и начал без разрешения:
