Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов
Наиболее видимым и резонансным проявлением культурного взаимодействия России и Японии военной поры явилось их противостояние в информационно-пропагандистской и идейной сферах, которое было важным в первую очередь для самих воюющих сторон. Специалисты по СМИ давно выяснили значение стереотипов, посредством которых формируется общественное мнение, а также роль повременной печати как основного (в прошлом) канала воздействия на него[1032]. Газеты, пишет об общемировой тенденции начала ХХ в. Луиза Макрейнольдс, «упрочили себя в качестве господствующего фактора политического дискурса»[1033]. Идеи и оценки, высказанные в русско-японской заочной печатной полемике, и появившиеся в ее ходе стереотипы не только формировали отношение мировой общественности к России и Японии и определяли весь международный общественно-политический климат войны 1904—1905 гг. Они имели непосредственное отношение к таким утилитарным вопросам, как получение иностранных кредитов, размещение в зарубежных странах военных заказов, помощь в добывании секретных сведений о противнике, время и условия окончания войны.
«Войну идей», как и сами боевые действия, открыла японская сторона – ее первый «выстрел» прозвучал на третий день конфликта, 11 февраля 1904 г.[1034] Темой последнего медийного «залпа» военных лет выступили события начала сентября 1905 г. в Японии – массовые беспорядки, вызванные недовольством условиями Портсмутского мира. Последствия ее военного успеха, отмечают Д. Уэллс и С. Уилсон, «простирались от коренного изменения баланса сил в Азии до недвусмысленного вызова доминировавшему представлению о “белом”, европейском превосходстве в мире»[1035]. В японской историографии высказано убеждение, что «выверенная зарубежная пропаганда» явилась одним из главных факторов, которые обеспечили Японии победу в войне с Россией[1036]. Однако насколько справедлива и универсальна подобная оценка?
Основными участниками идейной борьбы, разумеется, выступали Япония и Россия, но поскольку «борьба за умы» велась, главным образом, на территории «третьих», нейтральных государств, в это противоборство так или иначе оказались вовлечены государственные и общественные деятели, политики и публицисты многих стран мира. «Площадками» этого соперничества были газеты и журналы Старого и Нового Света и самих Японии и России. Однако зоной их особой пропагандистской активности стали Корея и в особенности Китай. Военные действия на их территории привлекли в регион сотни журналистов со всего света. Влияние на мировое общественное мнение оказывали материалы и самой дальневосточной периодической печати, которые перепечатывались в европейских и американских СМИ. Поэтому соперничество России и Японии на информационно-пропагандистском пространстве стран Дальнего Востока фактически явилось схваткой за умы не только азиатского, но, по существу, и мирового сообщества. Создание Россией и Японией собственного благоприятного образа на Западе уже не раз становилось объектом исследования[1037]. Настоящая глава изучает «репертуар» их дальневосточной информационной «кухни» – в том новостном «котле» черпали сведения, а порою и оценки местные и иностранные журналисты, представители мировых информационных агентств.
В решении стратегической задачи манипулирования общественным мнением посредством печатного слова Япония и Россия следовали сходной тактике, но использовали различные приемы. Тактика предусматривала, во-первых, издание собственной печатной продукции в дальневосточном регионе, во-вторых, негласное субсидирование туземной и иноязычной, формально независимой, прессы и, наконец, – отслеживание иностранной периодики и соразмерное ее настроениям воздействие на журналистов, которые освещали и комментировали ход войны. Алгоритмы реализации этих трех составляющих в агитационно-пропагандистской практике Японии и России были различны. Разными были и целеполагания.
Организация и методы работы российского и японского пропагандистского аппаратов
Новости не являются из ниоткуда. Их кто-то создает. В области международных отношений этот «кто-то» чаще всего – правительство.
Профессор Колумбийского университета Джон Хохенберг, 1967
«Унция организации равноценна фунту пропаганды».
(Политическая максима)
Япония, приступив к подготовке «тотальной», по выражению А.В. Игнатьева[1038], войны с Россией запуском масштабной военно-судостроительной программы в декабре 1895 г., вскоре целенаправленно занялась созданием и собственного благоприятного имиджа в мире[1039]. В рамках решения этой задачи в 1898 г. в токийском МИД под руководством министра было создано «Бюро по политическим делам». В качестве экспертов и советников к его работе были привлечены представители японского генералитета, а также особо доверенные западные журналисты во главе с британцем Фрэнком Бринкли. Начав с систематического изучения зарубежной прессы, в широких масштабах продолженного в годы войны с Россией, Бюро стало «мозгом» и дирижерским пультом пропагандистской деятельности империи микадо, распространенной и на соседние страны – Китай и Корею. В Бюро поступала информация по дипломатическим, военным и частным каналам. По описанию русского разведчика Л.В. фон Гойера, техника повседневной работы этого учреждения выглядела следующим образом: «Всякое известие с театра войны или же относившееся к внутренней жизни России или Японии сперва поступало в это Пресс-бюро. Там оно цензуровалось, редактировалось (или упразднялось) и затем уже посылалось в Агентство Рейтер и Associated Press, а также в немного измененной форме сообщалось японским консулам для передачи в субсидируемые газеты как частные телеграммы под заглавием: “from our own correspondent” или “special to the” (имя газеты)»[1040] – независимо от того, где именно данное издание имело своих корреспондентов и имело ли их вообще.
Непосредственное общение с прессой, равно открытое и конфиденциальное, было отдано на откуп дипломатических представительств Японии. По наблюдению британского публициста Альфреда Стэда, в годы русско-японской войны повсеместно они стали выполнять несвойственные им функции «центров по распространению военных новостей»[1041]. На Дальнем Востоке одну из ключевых в этом смысле ролей играло Генеральное консульство Японии в Шанхае, тогда – всекитайском центре издательского дела[1042]. По данным русской разведки, к началу войны консульство негласно дотировало не менее десяти из 14-ти выходивших здесь периодических изданий: пять из шести китайских газет (три с китайскими названиями: “Sin’-Van’-Pao”, “Tun-Van-Hu-Pao”, “Nan-Fang-Pao” и две с английскими: “Universal Gazette” и “Eastern Times”) и все имевшиеся англоязычные, общим числом тоже пять: “North China Daily News” (субсидия – 5 тыс. долларов в месяц), “Shanghai Mercury” (2 тыс. долларов), “Shanghai Daily Press” (1,5—2 тыс. долларов), “China Gazette” (1 тыс. долларов) и “Shanghai Times”, размер секретной субсидии которой российским спецслужбам остался не известен. Ежемесячно тратя на подкуп периодической печати порядка 30 тыс. долларов США, японское Генконсульство, таким образом, установило негласный контроль над прессой Среднего и Южного Китая. В других крупных городах Поднебесной – Пекине, Тяньцзине, Гонконге – японцы тем же способом воздействовали на десятки китайских газет и многие англоязычные: “Hong-Kong Telegraph”, “China Mail”, “Hong-Kong Daily Press”, “China Times”, “Peking and Tientsin Times”, “Tientsin Daily News” и др.
Региональная пресса, не охваченная японской «опекой», по свидетельству очевидца, «была всегда без известий, блуждала во тьме». Полосы же подконтрольных Японии изданий украшали «целые колонны телеграмм из Токио, Осака, Сеула, Ньючуанга», полученные от токийского Пресс-бюро; «публика, жаждавшая известий, предпочитала поэтому чтение прояпонских газет»[1043]. Попытки
