На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке - Нил Никандров
Лет сорок пять назад кинту «Элиса» снесли. На её месте возвели многоквартирный жилой дом. Вот она, безжалостная поступь времени. На улице, затенённой кронами манговых деревьев, не сохранилось никаких следов прошлого, даже нумерация домов изменилась. Трудно установить точные координаты места, где жили и работали соотечественники, приехавшие «на дипслужбу» в далёкую карибскую страну. Несмотря на все лишения и трудности, возникшие из-за холодной войны, они сумели, говоря высоким стилем, «уложить первые кирпичики в фундамент российско-венесуэльских отношений»…
МИД Венесуэлы впервые затронул тему советского посольства в переписке в январе 1943 года. Отвечая на уведомление Колумбии о принятом решении направить в Москву посла, Каракас ответил, что Венесуэла «до последнего времени не рассматривала вопрос об изменении своей позиции в отношении Советского Союза». Позиция была простой: весомых резонов для установления дипломатических связей с Москвой у Венесуэлы не было.
С наступлением коренного перелома во Второй мировой войне и в связи с неминуемым поражением нацистской Германии, «влияние советского фактора» в международных делах заметно возросло. Это сказалось на позиции президента Исаиаса Медины. И вот результат: 10 марта 1945 года в посольстве Венесуэлы в Вашингтоне состоялось предварительное обсуждение текстов документов об установлении дипломатических отношений. Главными действующими лицами этого знаменательного события были посол СССР в США Андрей Громыко и посол Венесуэлы в США Диохенес Эскаланте. Они договорились о том, что ноты будут официально подписаны ими 14 марта.
Левая пресса Каракаса откликнулась на это событие с энтузиазмом, правая – с нескрываемым раздражением. Консервативная газета «Эсфера» недоброжелательно отслеживала события в Вашингтоне и уже 16 марта разразилась таким опусом:
«Чем в Каракасе будет заниматься советское посольство? Да тем же, чем в Мехико и Боготе: распространять свои кровожадные доктрины, обучать своих местных сторонников, передавать им приказы из Москвы, повышать квалификацию «камарадас» в отработке тактики борьбы и подрывной деятельности против национальных институтов, религии, семьи, общества, частной собственности и капитала».
Не обошлось без саркастического прогноза:
«С появлением русских в Каракасе войдут в моду московские словечки и советские обычаи. Водка заменит виски, чай – употребление кофе. Туземные ловкачи будут набивать желудки икрой на приёмах в посольстве, а пребывание светловолосых северян отразится на характере рождаемости, чего нам так не хватает для улучшения нашей породы. И это будет единственно полезным результатом. Правда, будет и другое. Из-за войны у «совьетикос» развилась привычка к высоким наградам. Поэтому можно ожидать, что и посол с первых же шагов щедрой рукой начнёт распределять ордена Красной Звезды, которые будут ярко сверкать на лацканах наших государственных мужей».
Газета предупреждала «коммунистов домашней закваски»: «Если вы думаете, что советское посольство превратится в марксистскую штаб-квартиру, то не очень-то радуйтесь: долго эта дружба не продлится. Присутствие Советов в Венесуэле – временный фактор, вызванный хорошо известными всем международными причинами».
«Эсфера» также задавалась вопросом: кто из венесуэльцев будет направлен в составе дипломатической миссии в СССР? По мнению газеты, наиболее вероятными кандидатами могли быть адвокат Хосе Антонио Мартурет, прогрессивный политик Ховито Вильяльба, писатель Услар Пьетри, известный врач Рафаэль Эрнесто Лопес и видный предприниматель Джон Бультон. Но, предупреждала газета, будущего венесуэльского посла в Москве не ожидает ничего хорошего: «Как все дипломатические представители… он не сможет покидать пределы своего коридора в отеле и тем более – пределы столицы. Он не сможет завязать беседу с советским гражданином без надоедливого присутствия весьма неудобного свидетеля – полицейского агента. Вполне вероятно, что наш посол узнает об этой стране даже меньше, чем мы, имеющие возможность смотреть в кинотеатрах Каракаса документальные фильмы, которые охотно пропагандируют советскую жизнь».
Никто не догадался назвать писателя и дипломата Хосе Рафаэля Покатерру, хотя именно его президент Медина назначил главой миссии. В помощь ему были подобраны молодые люди, владеющие русским языком: на должность советника – Х.А. Мартурет, секретаря – Р. Габальдон.
Из советского посольства в Колумбии срочно направили в НКИД характеристики на венесуэльских дипломатов. Наш резидент в Боготе получил их от видного руководителя КПВ Густаво Мачадо, укрывавшегося в Колумбии от преследований венесуэльской полиции. Он хорошо знал людей, которые ехали в Москву:
«Покатерра при диктаторе Гомесе несколько лет находился в тюрьме, после чего жил в изгнании, главным образом в Канаде. Написал ряд книг, в частности «Ла Ротунда» – об ужасах пыток в застенках диктатора Гомеса. До получения назначения в СССР был послом в Лондоне (с 1944 г.). Активно выступал против фашизма. Настроен либерально. Близок к Демократической партии Венесуэлы, которая является главной политической опорой президента Медины. Сторонник союзников, прежде всего англичан. Связей с антисоветскими кругами не имел. Личным состоянием не обладает.
Мартурет придерживается левых взглядов. Имеет крупное состояние. Его жена, Мариса Герреро, дочь крупного финансиста и землевладельца. Он много путешествовал, жил во Франции в годы Народного фронта. Мартурета считают другом Советского Союза. С 1941 г. он настойчиво выступал в парламенте и в печати за объявление войны странам оси. Знаком с марксистской литературой. Честные элементы в КПВ считают это назначение удачным.
Габальдон воспитывался в атмосфере борьбы с Гомесом. Его отец – генерал – был непримиримым врагом диктатора, за это поплатился годами тюремного заключения. Габальдон-младший являлся членом КПВ, когда она находилась на нелегальном положении. Из её рядов вышел, не желая подчиняться партийной дисциплине. Друг СССР. Политически более зрелый, чем Мартурет. Холост».
Спустя 40 лет Габальдон вспоминал о первых московских впечатлениях: «В советскую столицу мы прибыли, когда там уже наступили сумерки (28 июля 1945 г.), но естественное освещение ещё позволяло разглядеть город. По улице Горького мы доехали до отеля «Националь», выходящего окнами на Кремль и на Красную площадь – самое сердце города. Через несколько дней, помимо установления сугубо протокольных контактов, мы приступили к непосредственному знакомству со страной, которая совсем недавно пережила самую жестокую войну в истории. В Москве разрушенных зданий не было видно, так как их уже разобрали. На их месте зияли большие пустыри. Не было и новых построек: война закончилась всего лишь два месяца назад»[84].
Дипломатическая рутина и бытовые неудобства компенсировались тем, что венесуэльцы едва ли не ежедневно посещали театры и концертные залы. Вскоре, в октябре 1945 года, в результате военного переворота в Каракасе было свергнуто правительство Медины. Покатерру и Мартурета отозвали, а Габальдон оставался в Москве до середины 1946 года в качестве временного поверенного. Уезжал он из Советского Союза не один: «В Москве произошла самая удивительная и важная встреча в моей жизни. Мой жизненный путь пересёкся с судьбой советской студентки. Мы познакомились 15 августа и поженились 1 сентября в скромном здании учреждения, где регистрировались брачные отношения. Софья не только сделала мою жизнь счастливой, но и помогла
