Борис Прянишников - Незримая паутина
Скоблину, завоевавшему доверие Миллера, сообщники, кроме Плевицкой, просто-напросто не были нужны. Скоблин отлично знал, что такое «Вн. линия», и сам он был создателем ее агентуры в собственном Корниловском полку. Именно его полк поставил «Линии» наибольшее, по сравнению с другими полками, число «незримых руководителей».
Суждения комиссии о Закржевском поражали своим недомыслием:
«Трудно без иронического чувства читать письма кап. Закржевского к своим местным представителям по „Вн. линии“. Вся эта бумажная труха излагается в формах директив главнокомандующего своим армиям, но касается большей частью пустяков».
Тон писем Закржевского зависел от воли пославшего. Но эта «труха» всё же убедила комиссию в том, что Шатилов — и впрямь глава «Линии», он же «Павлов», он же «115». И дело шло совсем не о пустяках. Противореча самой себе, комиссия заключила, что именно Шатилов вел интриги против Миллера, и что у «Вн. линии» было два лица: одно открытое для главы РОВСа и другое тайное, тщательно от него скрываемое. Только из полученных от НТСНП документов Миллер убедился в темной игре Шатилова, стремившегося заменить его на посту председателя РОВСа, ставши и военным и политическим вождем эмиграции.
Но кардинального вопроса, почему «Линия» почитала себя стоящей над РОВСом и НТСНП, комиссия перед собой не поставила. Она не задумалась над таким важным вопросом, кому же служила «Линия»?
Она не допросила ни самого Шатилова, ни известных ей Мишутушкина и Селиверстова, ни иных «линейцев». Но Шатилову она дала весьма нелестную характеристику:
«…человек очень честолюбивый, острого ума и отличных способностей, имеет, однако, в своем характере черту склонности к интриге, хорошо известную его сослуживцам. К тому же он не очень разборчив в средствах достижения своих целей — и личных, и идейных…»
Шатилов вполне оправдал это суждение комиссии. В газетном интервью он утверждал, что по «Внутренней линии» он, генерал-от-кавалерии, получал распоряжения из Софии от капитана Фосса!
Комиссия послала запрос в Софию. Фосс представил ей донесение, которое комиссия назвала «отпиской». Фосс писал, что по его поручению Закржевский и Селиверстов привезли Шатилову идею политической работы в РОВСе. Шатилов «воспринял эту мысль очень охотно и стал энергично ее осуществлять», ведя подкоп под Миллера. А параллельно и как бы независимо действовали Скоблин и Плевицкая.
Комиссия установила, что Шатилов и Скоблин не раз бывали на собраниях у Александра Ивановича Гучкова, бывшего думского деятеля и военного министра Временного правительства в кабинете князя Львова. Непримиримый враг большевизма, Гучков интересовался жизнью и возможностями РОВСа, строя свои планы борьбы с узурпаторами. Под влиянием Шатилова и Скоблина сочувственное отношение Гучкова к генералу. Миллеру «…заменилось мнением о старческой слабости и непригодности возглавителя РОВСа. В проекте широкого объединения разных групп эмиграции с весьма далеко стоящими флангами (и особенно длинным левым флангом), которым был занят Гучков, предусматривалась роль возглавителя военного сектора эмиграции. За непригодностью, по мнению Гучкова, ген. Миллера для этой роли, он предназначал ее для ген. Шатилова. Едва ли, однако, такая роль удовлетворяла последнего. Есть признание кап. Закржевского, что их, т. е. его и ген. Шатилова, стремления заключались в том, чтобы создать „общий национальный союз без всяких поколений и разделений“. Одновременное возглавление РОВСа, с одной стороны, и общего национального союза, с другой, открывали ген. Шатилову пути к наивысшим возможным в эмиграции общественно-политическим достижениям, далеко превосходящим по значению ту роль, которая предназначалась ему Гучковым».
Гучков, скончавшийся до похищения Миллера, о «Вн. линии», конечно, ничего не знал. Но не без оккультного влияния «Линии» он усвоил мысль о непригодности генерала Миллера — в духе писем Закржевского о «старческой головке».
Оценивая тайнодействия в РОВСе, комиссия пришла к заключению:
«Вышеописанная деятельность ген. Шатилова и его Внутр. линии действительно была вредна, как всякий элемент разложения эмиграции и выгодна большевикам. Это была, в некотором отношении, работа НА большевиков».
Не поверив «отписке» Фосса, комиссия восприняла его донесение как искажение действительности и заведомо неверное освещение истории и работы «Вн. линии».
«Комиссия не придала бы ему большого значения, если бы донесение кап. Фосса было направлено в комиссию непосредственно. Но донесение это изложено в виде его рапорта ген. Абрамову и препровождено в комиссию при подписи последнего. В этой надписи ген. Абрамов пишет:
„Изложенное в рапорте кап. Фосса подтверждаю в полной мере. Вся работа кап. Фосса со времени моего вступления в должность начальника III Отдела с 1925 года протекала всегда под непосредственным моим руководством и наблюдением“.Таким образом, ген. Абрамов берет на себя ответственность за всё содержание донесения кап. Фосса и объединяется с ним во всей порочности этого донесения…»
Увы, комиссия не попыталась дать такому явлению достойную оценку. Ведь было так ясно — «Линию» возглавляли генералы-заговорщики, прятавшиеся от Миллера.
* * *Не без закулисного влияния вкрапленных в РОВС «линейцев» и именно их словами, «комиссия Эрдели решительно осудила» разоблачения «Вн. линии» на собраниях НТСНП.
Личность Рончевского в докладе комиссии была обрисована соответствующе самыми мрачными красками:
«Человек крайне властолюбивый, непоколебимо уверенный в превосходстве своего ума и талантов. Страдает манией революционного преследования, повсюду видит руку ГПУ, секретных агентов, отравленные кинжалы и пр. в духе полицейских фельетонов и романов… Вначале он пользовался полным доверием кап. Закржевского: ему одному из членов Внутр. линии было разрешено связать себя с 12 корреспондентами этой организации. Но уже через несколько месяцев отношения между Рончевским и Закржевским начинают портиться на личной почве. По-видимому, это было столкновение двух властолюбий»…
Переписка из двух углов этого как раз не подтверждала. Но в обычае советской агентуры в эмиграции было вообще стремление сводить спровоцированные ею и ее интригами события к личным отношениям действующих лиц. Не избежал такой трактовки и прошатиловский журнал «Часовой», рукой В. Орехова писавший:
«Начались публичные обсуждения этой темы со всевозможными разоблачениями и неизбежным в таких случаях сведением личных счетов. Это — огромная ошибка… Вот почему мы решительно несогласны со всеми публичными выступлениями против „внутренней линии“, независимо от нашего к ней отношения»[104].
У Рончевского с Шатиловым и Закржевским никаких личных дел не было. Рончевский не претендовал на какую-либо важную роль в «Линии», но пытался, вместе со мною, понять ее сущность и проникнуть в ее сокровенные тайны, что нам в значительной мере и удалось. Памятуя, что провокация боится гласности, как черт ладана, мы сочли своим долгом рассказать о «Вн. линии» то, что нам стало о ней известно.
Такими же мрачными красками было нарисовано Исполнительное Бюро Совета НТСНП, и особенно его генеральный секретарь:
«Человек очень властолюбивый, г. Георгиевский в лице генерала Шатилова видел личного конкурента на роль вождя».
Никаких доказательств тому представлено не было, зато источник их не внушал сомнения — то были нашептывания «линейцев», одетых в мундиры РОВСа. Также голословно комиссия утверждала, что Георгиевский был истинным источником «клеветнического» доклада, мною прочитанного в зале Социального Музея в Париже 9 октября 1937 года.
Решение разоблачить «Вн. линию» после бегства Скоблина было принято Рончевским и мною; оно было поддержано Центральным Правлением Отдела НТСНП во Франции и, в последнюю очередь, Исполнительным Бюро. Именно в наших руках была переписка из двух углов, та апельсиновая корка, на которой поскользнулась «Вн. линия». И без писем Закржевского и «Идеологии» комиссия была бы не в состоянии заняться даже и не всеобъемлющим рассмотрением дел «Вн. линии».
* * *Комиссия генерала Эрдели закончила свою работу и 28 февраля 1938 года представила свой доклад начальнику I Отдела РОВСа генералу В. К. Витковскому.
Доклад комиссии не был никогда опубликован. Как обычно в РОВСе, и с большой пользой для «Линии», сора из избы решили не выносить.
1 марта Витковский отдал приказ по Отделу, в котором предал гласности только девять выводов комиссии. Параграф пятый приказа гласил:
«В дополнение к ранее имевшим место указаниям — ныне приказываю так называемую „Внутреннюю линию“ упразднить и всякую деятельность по этой линии прекратить».
