Кодекс чести морского офицера. Русский Императорский флот. Страницы истории, дух и дисциплина - Коллектив авторов
Положение о морском цензе
Наконец, материальное обеспечение флота, необходимость встретить неотложные требования быстро развивающейся численности судов сообщали всему делу сильный толчок, и вот в 1885 г. появилось знаменитое «Положение о морском цензе». Закон этот в свое время и до последних дней подвергался сильнейших нападкам, и он действительно принес неисчислимый вред нашему флоту. Любопытно разобраться в чем, собственно, заключается его деморализующее начало. На первый взгляд его требования, казалась бы, не выражали ничего худого. Он явно стремится привлечь офицеров к службе на море, он старается обеспечить необходимую опытность и практику за начальниками, он вообще озабочен перенесением центра тяжести службы с берега на воду. Он требует, чтобы офицеры плавали, и основывает свой критерий их способностей на морском опыте. Что же тут дурного? Все это очень симптоматично и даже необходимо, особенно при преимущественно сухопутном характере тогдашней нашей службы. А между тем результат его на деле оказался изумительным по своей разрушительной силе для нравственных основ флота.
Дело в том, что составители этого положения были люди не военные и не строевые. Они сами стояли на неверной точке зрения и построили весь новый закон на ошибочных основаниях. Центр флота – боевой корабль. Его существование только оправдывает бытие Морского ведомства. Если мы желаем получить верное понятие о каком бы то ни было предмете в этом последнем, то должны его рассматривать с палубы корабля. Положение же о морском цензе смотрит на флот из окон Главного адмиралтейства, и оттуда получается совершенно обманчивая перспектива. Намерения у него правильные, но глаз не верен. Он не мог их применить. Относительное значение составных элементов флота представлялось ему в превратном виде. Предметы первой важности показались ему далекими и затуманенными, зато второстепенные явления были ему близки и отчетливо бросались в глаза. Вследствие этого «обмана зрения» точка приложения силы нового закона оказалась не против центра тяжести, а сбоку, и наши организаторы не подвинули флот вперед, а опрокинули его.
Игнорирование строевого корабля
Первый грех «Положения о морском цензе», совершенный по непониманию условий военного быта. Это есть огромное упущение. Здесь совершенно игнорируются интересы корабля. Последний для него как будто не существует. Нашим законодателям из окон Адмиралтейства корабль казался стальным корпусом с машинами, с броней, с пушками, с минами, с мачтами и трубами с массой технических приспособлений, требующих специальных знаний, но корабли в смысле строевой части, в смысле сплоченного материала людей с его нравственными требованиями они вовсе не заметили. Они писали свои статьи без малейшего внимания на возможное их воздействие на цельность корабля, как боевой части. Тут сказалось отсутствие представителя строя, который мог бы заявить: «Постойте, господа, что вы делаете? Что же станет с кораблями при ваших порядках? Вы учите, вы совершенствуете офицеров, вы, может быть, доведете их до идеала знаний и опытности, но вы разоряете корабли. Суда не предназначены для путешествия господ офицер с образовательной целью. Они назначены для боя. Им принадлежит личный состав, каждому свой, а не наоборот. Примите меры в вашем новом законе, чтобы их права не нарушались». Но такого голоса не оказалось, или, скорее, их, кто говорил, не слушали. Строй уже был в загоне. Ни один параграф «Положения о морском цензе» не ограждает интересов корабля. Одна статья даже говорит, что надо, по возможности, всем дать выплавать ценз. Значит, вози всех по очереди путешествовать с образовательной целью. Вот в коротких словах весь смысл положения о цензе. Погнались за образованием и совершенно забыли о воспитании. Это чисто штатский взгляд на вещи. Вообразили, что если человека обучить всем отраслям военно-морского искусства, то он уже и военный. Мы оказались все в положении датских или японских офицеров, в свое время прикомандированных к нашему флоту и плававших на наших судах для ознакомления с ними.
И это все-таки поняли, и пошло путешествующее начало не только на кораблях, но и по кораблям. Оно поощрялось еще и тем, что число плаваний составляло карьеру, и каждый приискивал себе путь повыгоднее для собирания ценза, кочуя с одной целью без устали и без зазрения совести с судна на судно. Старшим чинам удавалось даже урывать ценз, не присутствуя на корабле, где они плавали. Всему этому никто не препятствовал. Строй не имел никакого голоса, вся распорядительная власть была, как мы еще ниже увидим, отнята у него и сосредоточена в петербургских канцеляриях, а последние ничего худого в этой подвижности не усматривали. Образованию она не мешала, напротив – она придавала ему разносторонность, а о сплоченности личного состава, цельности военных частей, нравственной связи в дисциплине и боевой сомкнутости они ничего не подозревали. Существование таких потребностей относилось к области отвлеченной теории. О необходимости личной связи чинов корабля параграфы закона ничего не говорят, значит, она не существует. Очень скоро офицерский состав флота превратился в сборище людей, ищущих пропитания и ценза. Немногие простодушные люди продолжали исполнять службу из любви к делу и, привязавшись к своим судам, старались не покидать их. Большинство руководствовалось чисто эгоистическими и личными соображениями. Корабли, как строевые части, были без всякой внутренней связи. Командиры беспрерывно менялись. Хорошо, если они оставались по два года, а то бывали и по два месяца. Офицерство еще чаще менялось, особенно молодежь. С кораблем не успевали познакомиться, не то чтобы полюбить его. Нижних чинов даже в лицо не знали, с товарищами по кают-компании не успевали сдружиться. Корабли потеряли всякую индивидуальность и служили лишь средством для меркантильных расчетов. К чему тут люди могли привязаться? Нравственная пустота служебной атмосферы обдавала холодом, и пребывание на кораблях становилось неприятным.
Вместо сплоченности появились центробежные стремления личного состава. Офицеры считали дни до окончания ценза, а нижние чины – до выхода в запас. Командиры и старшие офицеры подавали пример и выражали досаду, если их держали на судне больше установленной нормы. Можно себе представить, как это отразилось на дисциплине, на вымирании доверия и на престиже власти. Начальство менялось как в калейдоскопе. Никто его не знал, никто ему не доверял. Редко какой командир или адмирал пользовался любовью и доверием подчиненных, и то больше, если знали, что он не сочувствует цензу. Зато появились какие-то никому неведомые лица для отбывания ценза, к которым не только офицеры, но даже команда относилась насмешливо, почти с ненавистью. Молодежь требовала идеалов и никак не
