Олег Царев - КГБ в Англии
Первая версия не учитывала всех факторов, которые могли привести к раскрытию Фукса и которые стали известны позднее. Безусловно, сильный аргумент относительно интереса англичан к Яцкову в увязке с разработкой Голда и Фукса не мог не повлиять на ее выводы в отсутствие иной информации. Хотя можно было предположить, что у Яцкова имелись на связи и другие агенты и его персона привлекла внимание МИ-5 в порядке обмена информацией с американцами.
Авторы первой версии провала Фукса, отработанной в Центре, еще не знали и не могли учесть того, что двумя днями позже, 5 февраля 1950 года, как это и было обусловлено ранее, Голд вышел на встречу. Это зафиксировал Посланный на место встречи оперработник нью-йоркской резидентуры. Согласно инструкции, он не вступал с Голдом в контакт, так как Голд, сам того не ведая, мог находиться под наблюдением или, того хуже, действовать под контролем ФБР. Однако, по убеждению офицера разведки, на месте встречи и в непосредственной близости к нему ничего подозрительного не происходило. Более того, Голд вышел на встречу с опозданием на 10 минут и условным сигналом дал понять, что готов вступать в личный контакт. В его поведении не было заметно признаков волнения или беспокойства. Если бы он действовал под контролем ФБР, то это ведомство позаботилось бы о том, чтобы он явился вовремя, так как из-за опоздания встреча вообще могла не состояться. Сомнительно также, чтобы Голд, человек умудренный в оперативных делах, выдал ФБР такой нюанс, как дополнительный сигнал о готовности вступить в личный контакт, чем только осложнил бы себе жизнь. Даже под давлением ему проще было бы выйти на встречу, которая, естественно, не состоялась бы по причине неявки контакта, и поставить на этом точку.
Хотя материалы суда над Фуксом свидетельствовали о том, что он признался в сотрудничестве с советской разведкой сам, Центру необходимо было установить, по возможности, истинное положение вещей. По этой причине были организованы встречи и беседы со всеми лицами, не являвшимися коллегами фукса, в той или иной мере осведомленными по части его личной жизни и которые были в пределах досягаемости. Таковых было немного: Юрген Кучинский, его сестра Урсула, Ханна Клопшток, Ганс Зиберт. Из всех только Урсула Бартон (Кучинская), которая была связана с Фуксом в 1942–1943 годах по линии военной разведки и после его провала выехала в ГДР, сообщила сотруднику МГБ, что в 1947 году К ней дважды являлись сотрудники МИ-5 и интересовались ее прошлой связью с советской разведкой. Урсула, по ее словам, отказалась обсуждать эту тему. Фуксом контрразведчики не ийтерееовались. Что касается поведения Фукса на допросах МИ-5, он, по мнению Урсулы, «в политическом отношении оказался недостаточно зрелым человеком… все его признания объясняются не злым умыслом, а политическим недомыслием». По ее мнению, разработка Фукса могла начаться после испытания первой атомной бомбы в СССР: стали искать коммунистов и вышли на него.
Мнение Урсулы Бартон было вполне резонным, но в то же время не содержало каких-либо убедительных фактов и потому не могло удовлетворить разведку. Центру важно было знать методику действий ФБР и МИ-5 в таких случаях. На основании сведений, которые стекались в Центр по различным оперативным каналам, а также тщательного анализа материалов судебного процесса и публикаций, который был проведен в Центре, Москва обладала примерно следующим объемом знаний о разработке Фукса англичанами и ее результатах.
Британская контрразведка начала расследование по делу Фукса в сентябре 1949 года, имея для этого следующие отправные моменты:
а) информацию ФБР об утечке атомных секретов из США в СССР в 1944–1945 годах;
б) информацию канадской контрразведки об обнаружении имени Фукса в записной книжке одного из подозреваемых в деле Мэя.
Изучение материалов о прошлом Фукса, в частности гестаповских архивов, выявило его принадлежность к Коммунистической партии Германии. Проверка его политической благонадежности ранее при допуске к научно-исследовательской работе в Бирмингемском университете в 1941 году и его поведение после возвращения из США никаких оснований для подозрений не дали. В США при направлении Фукса в Лос-Аламос проверка его вообще не производилась.
Проведенное осенью 1949 года расследование убедило МИ-5 в том, что Фукс был ответствен за утечку информации из США, однако каких-либо прямых улик против него у службы безопасности не имелось и какого-либо решения о том, как поступить с ним, принято не было. Но Фукс сам ускорил ход событий.
12 октября 1949 года Фукс обратился к офицеру безопасности Атомного научно-исследовательского центра в Харуэлле Генри Арнольду и сообщил, что его отец принял предложение властей ГДР занять пост профессора в Лейпцигском университете и это обстоятельство затрагивает его положение в Центре. Арнольд сразу ответа не дал. 20 октября Фукс вновь обратился к нему, чтобы узнать, как решился его вопрос.
МИ-5 решила воспользоваться столь подходящим случаем для допроса Фукса. Допросы состоялись в декабре 1949 года, и их проводил следователь контрразведки Уильям Скардон. Фукс признал свою связь с компартией в прошлом, но обвинения в шпионаже отрицал полностью. Скардон играл на лояльности Фукса по отношению к своим английским друзьям и коллегам и апеллировал к его чувству благодарности Великобритании, предоставившей ему приют и возможность заниматьея наукой. Эта тактика, видимо, сработала, вызвав у Фукса психологический конфликт, и он в конце января признался в сотрудничестве с советской разведкой и рассказал все, что было ему известно. На основании показаний Фукса МИ-5 установила некоторые конкретные факты:
— имя человека, связавшего его с советским представителем, — Юрген Кучинский;
— имя первого советского представителя — секретарь военного атташе Симон Кремер;
— имя члена КПГ, связавшего его с советским представителем в 1947 году, — Ханна Клопшток;
— примерное количество и время встреч и организацию связи с представителями советской разведки в Англии и в США, а также в Париже.
Опираясь на конкретные факты, Центр пришел к окончательному выводу, что Фукс на допросах признался в передаче материалов советской разведке и выдал англичанам все известные ему сведения о ее работе.
Тем временем поиск источника первоначальной информации, выведшей ФБР и МИ-5 на Фукса, продолжался. Прорабатывался, в частности, вариант с дешифровкой американцами и англичанами шифрпереписки между Центром и резидентурами в США за 1944–1945 годы, основывавшийся на информации, полученной через Берджеса от Филби, об ошибочном использовании советской разведкой при зашифровке некоторых сообщений дважды одного и того же одноразового блокнота.
Распутывая эту загадку, аналитики вышли на верней путь, и в окончательной версии провала Фукса от 29 мая 1950 года все же в качестве первоисточника «наводки» на Фукса назвали факт дешифровки в том виде, как он излагался Берджесом со слов Филби на встрече 10 февраля 1950 года.
Реакция разведки на провал Фукса в части, касающейся оперативной работы, была весьма необычной. Она отказалась от традиционных в таких случаях мероприятий по консервации связей с источниками и от «залегания на дно». Напротив, было решено работу с источниками не прекращать, чтобы не создать у них впечатления, что Фукс был связан с советской разведкой, и чтобы не напугать и не потерять их таким образом. Рекомендовалось также в качестве активного мероприятия проводить мысль о том, что американцы специально создали дело Фукса, чтобы отказать англичанам в предоставлении информации по атомной энергии.
Рассматривая дело Фукса со всех сторон и думая, как из провала извлечь пользу, Центр пришел к мысли, что в целях нанесения ущерба разработкам атомного оружия в США и Англии было бы полезно проэксплуатировать развернутую в этих странах кампанию шпиономании. Хотя имеющееся документы не раскрывают ход мысли авторов этой оперативной игры, можно предположить, что наиблее эффективным способом осуществления такого активного мероприятия могло быть продвижение сведений, бросающих подозрение на создателей атомного и водородного оружия. Упав на благодатную почву, подготовленную заявлениями Гувера о том, что Фукс не единственный «коммунистический шпион» и что ФБР расследует дела других ученых-атомщиков (анонимность такого заявления компрометировала фактически каждого из них), такого рода информация могла бы привести к отстранению от ядерных исследований ведущих разработчиков. В качестве таковых в плане мероприятий в связи с провалом Фукса назывались имена Юри, Гроссе, Скиннера, Сциларда, Смита, Оппенгеймера, брата которого уже допрашивало ФБР в 1948 году, и Гамова. Документальных свидетельств о том, приводился ли этот план в действие, каким образом и каковы были его результаты, в делах не сохранилось. Разумно, однако, предположить, что намерения остались только намерениями, так как именно кампания шпиономании и усиление работы ФБР и МИ-5 существенно ограничивали возможности советской разведки в этих странах. По иронии судьбы Гувер и сенатор Маккарти сами выполнили большую часть этой работы, пропуская лучшие ученые умы через Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.[24]
