Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
В 23.00 я так и сделал, обязав парой подзатыльников укутанного в тулуп, засыпающего верхнего вахтенного следить за обстановкой на пирсе. Начало было приятным. Усевшись на мягкий комдивовский диван, я включил телевизор, откинулся и приготовился смотреть. Явно чего-то не хватало. Сбегав в дежурку я вытащил из портфеля походный кипятильник, чашку и весь комплект бутербродов. Приготовить чашку кофе было секундным делом, и я уселся перед телевизором с горячим напитком и домашними заготовками жены. Не спеша подкрепился. Кофе и сигаретный дым — понятия неразделимые. Подтащив поближе журнальный столик с пепельницей, я закурил. Легкие опасения затерялись в подкорке головного мозга с первыми аккордами битлов. Я окончательно расслабился. Захотелось уюта. Первым делом в угол дивана полетела фуражка и ремень с портупеей. После второй чашки кофе стало жарковато, и я расстегнул тужурку. Ботинки тоже изрядно мешали и жали ноги. Я уже совершенно раскис, скинул хромачи и, задрав черные флотские караси на журнальный столик, окаменел перед экраном в позе отдыхающего ковбоя. Фильм был интересный, песни великолепные, диван мягок и удобен. Я даже начал поклевывать носом, несмотря на поглощенное кофе. Кабинет стал каким-то родным, уютным, и я постепенно погружался в состояние нирваны.
По иронии судьбы, именно под звуки «Yellow submarine» я буквально кожей почувствовал присутствие в кабинете постороннего. Ощущение опасности было таким отчетливо-тревожным, что я прямо в карасях спрыгнул на палубу и повернулся к входной двери.
На пороге стоял комдив. Адмирал, правда, был в штатской одежде, что было совершенно незаметно при взгляде на его лицо. Все подробности его внешнего вида блекли и терялись на фоне гаммы чувств, пробегавших по суровому лицу флотоводца. По-моему, он еще сомневался, в свой ли кабинет заглянул или ошибся. Или он вообще не в своем штабе? Но то, что босой, полуобнаженный старлей сжимая в руке дымящуюся сигарету, доложился по уставу, убедило его в обратном.
— Товарищ адмирал! Во время несения службы замечаний не было. Распорядительный дежурный старший лейтенант Белов.
Я докладывал громко, чеканя слова, как на параде, одновременно пытаясь попасть ногами в ботинки. Адмирал ошалело продолжал безмолвствовать.
— Прошу разрешения.
Сигарета в руке мешала действовать. Я машинально сунул ее в рот и начал облачаться в амуницию. Вот эта сигарета во рту и взорвала адмирала, как фугасную бомбу.
— Да ты… Ты… Пацан, мальчишка, что себе позволяешь?! Наглец! Я тебя!..
Слов адмиралу явно не хватало. Напялив фуражку, я приложил руку к козырьку и произнес «волшебные» военные слова:
— Прошу разрешения.
— Вынь соску изо рта!
— Есть! — Я наконец сообразил выдернуть окурок. У военных есть четыре фразы, палочки-выручалочки на все случаи жизни: прошу разрешения, так точно, есть, виноват. Главное, на все отвечать только ими, и ты выскользнешь из-под любого обвала.
— Прошу разрешения идти?
Адмирал впервые сдвинулся с места и сделал два шага ко мне.
— Пять! Нет, семь суток ареста! В понедельник на губу!
— Виноват!
От адмирала пахло хорошим коньяком. «Наверное, неплохо с гостями погулял», — невольно подумалось мне.
— Ты снят! Звоните СПНШ, поднимайте его, вызывайте дежурного, чтоб вас сейчас же заменили. И на губу! На губу! Вы скоро баб в мой кабинет водить начнете. Вон отсюда!
Я метнулся к двери и выскочил в коридор, чуть не снеся косяк.
В дежурке сидел рассыльный с виноватым лицом. Боец был из моего дивизиона и искренне переживал за оплошность.
— Тащ… Он пронесся, я не понял кто. Не успел тащ… Простите!
Я молчал. Было так тошно, что даже ругаться не хотелось. Пару минут сидели в тишине. Потом спустился комдив.
— Я домой.
И молча вышел на улицу.
Как оказалось, произошел случай из серии непредвиденных. Комдив гулял дома с гостями, и под занавес вечера обнаружилось, что адмирал обещал кому-то интересную книгу, а она осталась в кабинете. Адмиралы, особенно подводники, ребята решительные. Вызывать машину не стали, дабы не пугать водителя запахом, к тому же один из гостей не пил и был за рулем. Оперативно погрузились и помчались в зону. Адмирала все знали в лицо, и «жигули» с ним на борту останавливать ночью никто на КПП не решился. А на пирсе заинструктированный мной вахтенный поступил по-военному тупо. Насчет «жигулей» его не предупреждали, и сигнал тревоги он не поднял. Въехали так въехали. А когда узнал поднимающегося по трапу комдива, было уже поздно. Дальнейшее известно.
Военный я исполнительный, поэтому сразу позвонил Погорелову. Тот зевал в трубку, как заведенный, кряхтел, сопел и приказал не теребить людей до утра. Мол, разберемся утром. Я с его доводами полностью согласился и больше никаких шагов не предпринимал. Утром в штаб, кроме Погорелова, не прибыл никто. Даже СПНШ. Сам же я замены не искал. Подставлять такого же горемыку, как я, было бы просто свинством. Погорелову тоже было до лампочки мое снятие.
— Не мне тебе замену искать. Звони СПНШ сам — пусть меняет.
СПНШ дома не было, и я тихо-мирно достоял вахту до победного конца. Комдив не появился, видимо, продолжил застолье, заливая оскорбление, нанесенное разнузданным старлеем. А скорее всего, просто здорово погулял. Адмиралы тоже люди.
Воскресный вечер прошел в сборах. Я готовился к губе. Соседка меня постригла. Сосед, ссылаясь на богатый опыт, засыпал дельными советами по арестантской части. Собрал портфель, немного выпил под ужин и, внутренне готовый, упал спать.
В понедельник, вернувшись с утреннего доклада, командир сразу вызвал меня.
— Белов. Комдив только шипел при твоей фамилии. Приказано посадить сегодня же. Во сколько там принимают?
— После 14.00, товарищ командир.
— Печатай записку об аресте на семь суток, принесешь — подпишу. За что — придумай сам. Ты, Белов, охренел, конечно, такое отчебучить на вахте. Ступай.
Записку я напечатал: «Семь суток ареста с содержанием на гауптвахте за нетактичное поведение с командиром дивизии подводных лодок». Покурил с мужиками, послонялся по казарме. И двинул к командиру визировать документ. Командира не было. Дневальный сказал, что его вызвали в штаб. Через полчаса он вернулся, и сразу же снова вызвал меня.
— Готов к посадке?
Я кивнул.
— Х… тебе! Сядешь, но в другое место. В 15.00 на 12-й пирс к Водограю. Идешь на КШУ на две недели. Отсидишь потом. Доволен?
— Так точно!
На губе в ноябре делать нечего. Холодно и сыро. Море куда лучше. И мой командир прекрасно это понимал. Так вместо ареста я ушел в море. Потом сесть снова не получилось, снова подвернулось море. Потом еще. Потом автономка.
Постепенно все забылось. Только вот штабная вахта стала для меня табу на всю оставшуюся службу, чему я был, естественно, безумно рад. А на ясные очи контр-адмирала я еще долго не попадался и старался теряться в толпе при его появлении на построениях. Да и командир старался меня на люди сильно не выставлять, проявляя непонятную для меня доброжелательность. Только где-то через год он вышел с нами в море и случайно столкнулся со мной в курилке.
— А, наглец! Отсидел?
Я судьбу искушать не стал и соврал не покраснев.
— Так точно, товарищ адмирал! Семь суток, как с куста и в полном объеме!
— То-то, Белов. Веди себя прилично, не наглей. Распорядительным я приказал тебя больше никогда, слышишь, никогда не ставить! Понял?
И не дожидаясь ответа, вышел из курилки. Так штаб лишился моих услуг, о чем ни я, ни он не жалеем. Каждому свое.
Мимоходом. О, сколько нам открытий чудных…
Дальний поход — штука серьезная. Но кто думает, что выполнение боевой задачи — самое важное, тот ошибается. В автономке кроме выполнения боевой задачи командование корабля решает еще одну злободневную проблему. Чем занять свободное время? Не свое, естественно. Личного состава, экипажа. И если офицеры и мичманы находят, чем себя занять (об этом я уже говорил), то группа «К» озабочена тем, чтобы на эти занятия оставалось как можно меньше времени.
Занятия по специальности, учения, большие и малые приборки — это так, семечки. Главное — это зачетные листы. Уникальное изобретение. Прослужи ты хоть двадцать лет, будь ты хоть семи пядей во лбу, а в гражданской жизни лауреатом Нобелевской премии — не обольщайся. По выходе в дальний поход тебе выдадут: лист по специальности 70—100 вопросов, лист на управление кораблем 60–80 вопросов, лист на управление группой 40–50 вопросов, и как довесок — лист на вышестоящую должность, правда, по желанию. Выдали — сдавай! А чтобы не похерили — замполит вывешивает график на всех, и от «большой» занятости ежедневно отмечает, сколько конкретно каждый сегодня сдал вопросов. По субботам перед баней по общекорабельной связи читается проповедь всему кораблю, и отстающих карают живым словом. Получил и подмылся. Вот все и крутятся. Матросы сдают мичманам, мичманы — офицерам, офицеры — командирам боевых частей, те — старпомам, старпомы, по идее, — командиру. Само собой, по большей части все делается втихаря, кулуарно, чем дольше служишь — тем меньше нервотрепки. Годковщина узаконенная. Подошел, протянул лист — подписали. Но незаслуживающие доверия сдают фактически. Кто во что горазд. И вот тогда открываются такие глубины.
