Николай Калинин - Это в сердце моем навсегда
— Да, — подтвердили разведчики, — он рассказывал, что служил у Котовского.
— Так мы же с ним вместе были в шестнадцатом кавполку!
Кавалерист подозвал коновода и распорядился:
— Возьми моего коня и отведи генералу…
Я до слез обрадовался встрече со старым товарищем. Мы крепко обнялись.
— Дорогой мой, — говорил я при этом, — вот как нам пришлось повстречаться…
Затем всех нас принял командир дивизии. Он расспросил о наших злоключениях, поздравил с выходом из окружения и распорядился накормить. После краткого отдыха мы на грузовых машинах поехали в Харьков. Там прошли проверку и были направлены в резерв.
Здесь мне удалось кое-что узнать о выходе из окружения штаба Юго-Западного фронта. Многие генералы и офицеры из его состава погибли. Эту участь разделили и генерал-полковник М. П. Кирпонос и мой старый сослуживец по коннице генерал-майор Д. С. Писаревский.
Заканчивался сентябрь, надвигалась глубокая осень. Обстановка на фронте продолжала оставаться крайне напряженной. Я находился в распоряжении главкома Юго-Западного направления и каждый день ждал вызова. Хотелось поскорее снова отправиться на передовую. Но время шло, а назначения все не было.
Правда, совсем без дела сидеть не приходилось. Из прибывающих кавалерийских частей и соединений мне и полковому комиссару Быстрову было поручено сформировать конную группу. Этим мы и занимались с утра до ночи.
Среди старых кавалеристов попадались знакомые. Особенно обрадовался, когда узнал, что к нам идет дивизия полковника Андрея Антоновича Гречко. Я выехал навстречу. После большого марша соединение остановилось в каком-то селе. Бойцы мыли лошадей, готовились к ночлегу. И люди и конский состав основательно выбились из сил. Главком направления Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко предоставил им две недели на отдых и поправку.
Андрея Антоновича я застал в штабе. Он давал указания командирам о размещении частей, приведении их в порядок.
Мы с Гречко вместе учились в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Последний раз виделись лет пять тому назад. Само собой, начались взаимные расспросы. За чаем переговорили о многом. Вспомнили былое, погоревали о семьях. Я о своих ничего не знал: куда вывезены, живы ли…
Обсуждали положение на фронте, оценивали первые бои.
В заключение беседы Андрей Антонович проинформировал меня о состоянии дивизии. В некоторых подразделениях я уже успел побывать и кое-какое представление о кавалеристах имел. Под вечер мы расстались. Я уехал в штаб главкома. И так случилось, что до конца войны мы с Андреем Антоновичем больше не встретились. Гречко ушел с кавалерийской группой, а я вскоре был назначен заместителем командующего 40-й армией по тылу. Войска армии в это время отходили в район Белгород — Обоянь.
Свою деятельность в новой должности я начал с того, что вместе с секретарем Солнцевского райкома партии организовал эвакуацию местных органов власти.
А вот хлеб не на чей было вывозить. Элеватор на станции Солнцево ломился от зерна, а у нас — ни вагонов, ни машин. Решили частично припрятать для партизан, отряды которых начали формироваться, остальное роздали жителям. Все, что не смогли распределить и укрыть, сожгли.
4 ноября поехал в Старый Оскол, где размещался штаб армии. Командующий приказал мне связаться с секретарем Курского обкома партии и договориться о порядке празднования 24-й годовщины Октября.
Торжественное собрание было проведено в городском кинотеатре, уже под бомбежкой…
Положение наших войск оставалось критическим. Я обратился к главкому Юго-Западного направления с просьбой назначить меня на командную должность.
В первых числах января 1942 года из штаба фронта пришел наконец вызов, и я немедленно отправился в Воронеж.
— Поедете, — сказал мне Семен Константинович Тимошенко, — заместителем командира шестого кавалерийского корпуса.
Штаб соединения находился недалеко от города Купянска.
Во второй половине января корпус готовился к наступлению. Две кавалерийские дивизии во взаимодействии с танковой бригадой должны были выйти в район Балаклеи, в дальнейшем двигаться на Красноград. Однако этому плану не суждено было осуществиться. Маломощные наши танки застряли в снегу, конница подверглась жестокой бомбежке. Бой пришлось вести в пешем строю с малым количеством артиллерии. Все же за несколько дней мы выбили противника из Краснограда. Дальше продвинуться не удалось, и корпус перешел к обороне.
Тут со мной случилось несчастье: начался тяжелый приступ старой болезни. Оказавшийся в соединении инспектор Юго-Западного фронта генерал-майор Бобкин на своем самолете доставил меня в Воронеж.
Госпиталь… Как томительно тянутся здесь дни. О чем только не передумаешь, часами глядя в потолок, о чем не переговоришь с соседями по палате!.. Раненые охотно рассказывают о боях, в которых участвовали, о родных краях, довоенной жизни.
— А что же вы, Николай Васильевич, отмалчиваетесь? — обратился как-то ко мне сосед по койке. — По-моему, у вас тоже есть кое-что за плечами…
— Потому и помалкиваю, что, если заведусь, не остановите, — отшутился я.
А перед мысленным взором уже поплыли видения давно минувшего…
Путешествие в молодость
Вспомнилось детство. Впечатления этой поры самые яркие. Они отложились в сознании прочно, как следы на камне. Перед мысленным взором четко вставали одна картина за другой. Вот глухая ярославская деревенька Комарове, где я родился, маленькая, всего в одну улицу. Опоясывает Комарове мелководная Чернуха, теряющаяся в заросших травой болотах. Впритык к деревне — лоскутные наделы крестьян. А за рекой, сколько хватал глаз, — графская земля.
Рос я, как и все наши деревенские ребятишки, в нужде и голоде. До шести лет бегал без порток, зиму просиживал на печке, а как приходила весна, вырывался на волю и до темна пропадал на улице, у реки.
В шесть лет мать сочла, что одной рубашки, хотя она и длинная, уже мало. Вынула из сундука кусок полотна домашнего тканья и сказала:
— Выкрою тебе портки. Но ты смотри береги их. Изорвешь — других не будет.
Через день посконные штаны были готовы. Шились они на вырост. Запас аккуратно подрублен. На пояске красовалась пуговица. Через плечо наискось перекинута подтяжка.
Я важно пошел по деревне, показывая обнову. Совсем как взрослый.
Возле колодца сидели мои друзья. Они копали ямки и месили в них грязь, лепили «пироги» и пекли их на солнце. Увидев меня, удивленно разинули рты. Штаны рассматривали долго, с завистью. Наконец Митька Кован, ровесник мой, первый пришел в себя и пробормотал:
— А мне мамка тоже скоро такие сошьет…
Я направился к речке. Ребята последовали за мной. На Чернухе увидели Серегу Белова. Он стоял по колено в воде и что-то высматривал. Вдруг Сергей присел и резким движением рук выплеснул на песок пригоршню воды вместе с несколькими мелкими рыбками.
Только после этого он взглянул в нашу сторону. Увидев на мне новые портки, Сергей долго не сводил с них глаз. Затем сказал:
— А я рыбы наловил. Кошке отдам.
Я усмехнулся.
— Тоже улов!.. Кошке на зуб положить нечего…
— Так я ж еще ловить буду! Отойдите подальше, а то рыба боится.
Все отошли. Ребята уселись на траве, а я, чтобы не запачкать обнову, остался стоять.
Прошло минут десять — пятнадцать. Мальки не появлялись. Белов махнул рукой и вышел на берег.
— Испужалась вас и разбежалась, — объяснил он и сел рядом. — Вот если бы решето было, тогда во сколько можно натаскать.
— А я видал, как пескарей штанами ловили, — промолвил Митька Кован.
— И штанами хорошо ловить, — согласился Серега. Все посмотрели в мою сторону. Я отвернулся.
— А ну, Колька, давай попробуем! — крикнул вдруг Митька Кован. Я испугался.
— Мне ловить не хочется, — ответил я. — Да и рыбы тут нету, только портки намочу зря.
— Он боится, что испачкает, — сказал кто-то из ребят.
— Не дрейфь, — проговорил Серега. — Вода чистая. Высохнут и такие же будут.
— Давай попробуем! — приставал Митька.
— Не хочу, — рассердился я. — Сказал — не хочу, и все! Будут у тебя свои штаны, тогда и лови сколько влезет.
— Да ты матери боишься, — язвил Митька.
— Ничего я не боюсь.
— Боишься, боишься! — запел Митька.
Ребята захихикали. Я вскипел и бросился на Митьку. Тот вскочил и отбежал в сторону, продолжая выкрикивать обидные слова.
Я разозлился.
— Захочу — буду ловить!..
И начал стягивать штаны. Серега с завидной готовностью помог перевязать холоши с концов. Затем мы взяли портки за поясок, залезли в воду и побрели против течения. Остальные ребята загоняли рыбу. Пройдя шагов двадцать, выволокли свою снасть на песок. Кроме воды, в ней ничего не было.
