Егор Холмогоров - Карать карателей. Хроники Русской весны
Для Мориц русофобия — это форма осуществления глобального фашизма, глобальной гитлеровщины, распоясавшейся до полного беспредела. И победа этой русофобии, победа осатаневшего Запада над Россией — это прелюдия ко всеобщей катастрофе. Некогда привечаемая в диссидентских кругах, нелюбимая советской цензурой поэтка-еврейка становится русской. Очень неудобным для литературной общественности автором. Как она заметила в одном из интервью — те же самые цензоры, что раньше боялись, что она уедет в Израиль, теперь боятся, что она не уедет, а напишет еще одну «Звезду».
За последние годы Мориц превратилась в поэта-публициста. Ее стихи стали чем-то вроде колонок политобозревателя, и с началом войны на Донбассе их количество перешло в качество. Потому что произошло именно то, о чем она все эти годы предупреждала. Опять захвачен родной Киев. В Одессе люди пылают в печах. Самолеты бомбят города. По колоннам беженцев стреляют из пулеметов. Вашингтон называет обстрелы роддомов «разумной сдержанностью украинских властей». А герои одного из стихотворений Мориц «протестуны», недавно истошно визжавшие против мирного вступления русских солдат в счастливый Крым, теперь вернулись к привычной со времен бомбежек Сербии роли — приветствуют гуманитарные бомбардировки и гуманистические артобстрелы и именуют себя не иначе как «киевскими русскими».
И вот в этой предсказанной ею как Кассандрой войне, у таланта Мориц открылись новые грани. Ее стихи стали квинтэссенцией нашей боли и гнева, как некогда стихи Ольги Берггольц из блокадного Ленинграда. Дальше я, пожалуй, не буду комментировать. Буду просто цитировать. Вот о беженцах, карателях и гуманитарных коридорах.
Гуманитарный коридорГуманитарного вранья,Где минометного огняГуманитарный приговор!..
Гуманитарный страшный суд;Каратель бьет по ребятне,Младенцев женщины несутНа животе и на спине.
Вожди гуманитарных сворМолчат на Западе, смеясь,Их одобрямса кровь и грязь —Гуманитарный коридор!
Вот про уступки внешнеполитическому шантажу.
Не уступай, ты будешь обречен,Палач в ответ на все твои уступки,Смеясь, тебя объявит палачом,Воткнув под винт кровавой мясорубки.
Вот стихи, в которых так причудливо переплетаются 41-й и 14-й годы, что не поймешь о чем они, о Киеве тогда, или о Славянске и Луганске сейчас.
Да что вы знаете про нервную нагрузку?..Противогаз. Воздушная тревога.Бомбоубежище. Сосет младенец блузку;Нет молока, но в блузке есть немного.
Бинты кончаются. Кончаются носилки.Наркоз для раненых — бутылки русской водки.Особо ценятся окурки и обмылки,А также ватники и толстые подметки.
Мы отступаем, но за нами — Чувство Дома,И страшной силой обладает это чувство,Оно и есть военное искусство!А без него — страна пылает, как солома.
А вот ответ всем тем, кому подавай про ежиков и котов, а антирусофобская публицистика Мориц поперек горла.
Публи-публи-публицистика,Завопили русофобы!Раньше — лирика и мистика,Дар поэта высшей пробы,А теперь назло историкамВы Россию возвышаете, —Надо грохнуть вас топориком,Вы ужасно нам мешаете!Вы — изменщица коварная,Мы любили ваше детское…Ваше имя — жуть кошмарнаяТам, где войско наше светское.
Мне нравится боевая публицистика сегодняшней Мориц: поэт в России — это пистолет. Но я и впрямь вырос на ее ироничном добром абсурде, а потому особенно удачными мне кажутся эти стихи, где военный пафос и задорная детская ирония переплетаются в гимн повстанческому ПВО. По-моему, это шедевр.
Самолет летит бомбить,Он летит тебя убить!Если ты — не идиот,Ты сбиваешь самолет:Или ты его собьешь,Или он тебя убьет!Если он тебя убьет,Этот храбрый самолет,Он — отважный патриот,Ты — убитый идиот.
Если все наоборот,Очень жалко самолет!Очень жалко самолет,Если все наоборот, —Он погиб, как патриот,Он летел тебя бомбить,Он хотел тебя убить.К счастью, ты — не идиот!
Я рад, что мы и мое поколение выросли на стихах Юнны Мориц. И втройне рад, что с её стихами моему поколению не стыдно сражаться и, если надо, умирать.
Опубликовано: «Известия»
11 июля 2014
Баталист вечности
Внезапная и преждевременная кончина 16 июля на 44 году жизни Павла Рыженко — тяжелейший удар для русской культуры. В самом расцвете творческих сил от нас ушел мастер сочетавший утонченность детального реалистического письма — почти утраченную современными художниками, мощный талант военного и исторического живописца, умение эмоционально захватывать зрителя пронзительными сюжетами и, что особенно удивительно, бескомпромиссный русский патриотизм.
В давнишнем нашем споре патриотов с космополитами одним из постоянных аргументов последних была навязчивая тема, что патриотическому искусству не хватает утонченности и техничности, что всё это поп-арт для бедных, потакание «низким вкусам толпы», в то время как пародийный лай и публичные хулиганства да инсталляции постмодернистов — это передний край искусства и бездна благовкусия. Особенно доставалось во всевозможных «огоньках» учителю Павла Рыженко — Илье Глазунову, чья манера письма порой приближалась к лубку и плакату (не вижу в этом, впрочем, ничего дурного).
Рыженко взял у Глазунова любовь к историческим сюжетам, умение доводить идею до плакатной наглядности, но придал своему письму тщательность, отсылающую даже не к Сурикову или Васнецову, а к прерафаэлитам и академистам.
Говоря по-простому — Рыженко умел рисовать и умел класть краски. Поскольку большинству современных художников, особенно представителей «актуального искусства», это умение не присуще, фигура молодого баталиста, тесно связанного с последним бастионом русского реализма — студией военной живописи имени Грекова — уже по одному этому была почти скандальной.
Рыженко дебютировал в 1996 году полотном «Калка» — посвященным одному из страшнейших военных поражений в русской истории. Гордый победитель Субудай рассматривает связанного, истерзанного, но не покоренного русского князя, смиренно принимающего свой мученический крест в воздаяние за гордыню и княжеские раздоры. На заднем плане — выстроенная из тел русских пленников пирамида для пирующих завоевателей. Тщательно выстроена композиция, выписана каждая деталь костюма и пейзажа. Картину можно разглядывать часами.
Русское средневековье и его битвы становится одной из важнейших тем в творчестве художника. Стала хрестоматийной, вошла во множество учебников истории и хрестоматий картина «Благословение Сергия» (2005) — изображающая благословение преподобным Сергием князя Димитрия перед Куликовской битвой.
Настоящий шедевр — диптих, посвященный богатырю-монаху Пересвету, где, после эпохи советской секуляризации, воссоздан подлинный образ богатыря — смиренного монаха, по благословению преподобного Сергия принимающего смертный бой не отвлекаясь от умной молитвы.
В «Молитве Пересвета» (2005) с глубокой лиричностью и строгостью монашеского молитвенного делания сочетается характерный для Рыженко мягкий юмор, влюбленность в природу и всё творение. Рядом с преклонившим колена перед битвой богатырем — ёжик. И битва Пересвета становится битвой и за дело Божие, и за Русь Святую и за этого ежика как частицу Руси. «Победа Пересвета» (2005): на лице Пересвета, сокрушившего врага, нет ни ярости, ни ликования, только чувство исполненного послушания.
Напротив — полная напора, динамики и торжества атака засадного полка в «Поле Куликовом» (2005). Образ трудной победы. Удар дружины в момент полного изнеможения русской рати буквально разметал татар и генуэзцев, соединившихся в причудливом западно-восточном походе против Руси.
