Александр Бушков - Крючок для пираньи
Одно утешало: впервые за все время их одиссеи «Морская звезда» оказалась в столь спокойном месте, на пирсе, огороженном бетонной стеной с колючей проволокой, запертыми воротами и серьезно бдящими охранниками. Никто не митинговал на причале, не лез в душу, не надоедал. Должно быть, примерно по тем же соображениям именно здесь ошвартовался белый красавец «Федор Достоевский», опустившийся-таки по Шантаре к океану, чтобы заплатившему валютой зарубежному народу (а также отдельным представителям отечества) не докучали общением аборигены. «Достоевский» красовался совсем неподалеку. Мазур со своего места, не вставая, видел, как в неведомо зачем привезенный сюда с Большой земли красный «Икарус» грузятся немногочисленные туристы — те, кто по собственному желанию захотел осмотреть Тиксон, надеясь, должно быть, на крутейшую экзотику. В городе наверняка уже навели порядок, а может, и восстановили линию электропередачи, но все равно сыщется немало выбитых витрин. Да и сгоревший музей благолепия не добавляет. Интересно, зачем их вообще пустили в город. Видимо, скрепя сердце решили показать, что пресловутый «железный занавес» окончательно сдан в металлолом и жители братского зарубежья могут шататься везде, где им заблагорассудится. Наверняка ухитрятся провезти их так, чтобы объехать за километр и погорелый музей, и наиболее уныло выглядящие магазины, — не привыкать…
Вошел Кацуба. Мазур не стал спрашивать — все было ясно и так. Майор с преувеличенно бодрым видом прошелся по каюте — на сей раз для разнообразия наискосок, выглянул в иллюминатор:
— Знакомых не видно?
Мазур покачал головой.
— Последние известия. Линию поправили в ударном темпе. А в городе относительный порядок. Только мэр буйствовал, требуя наших скальпов, но силовики вежливо разводят руками и кандалы на нас надевать не спешат. Зато по столичному телевидению уже, быть может, сегодня вечером все здешние сенсации будут изложены с соответствующими комментариями. Огребет начальство положительные эмоции…
— Как ты думаешь, почему они молчат?
— Мон колонель… — досадливо поморщился Кацуба. — Удивляюсь я тебе, право: четверть века таскаешь погоны и все еще пытаешься понять начальство? Прогуляться не хочешь?
— Куда?
— Схожу к портовикам, попытаюсь звякнуть по обычному телефону. Должен же хоть один дежурный оказаться на месте? Я, конечно, к нынешним временам отношусь со всем омерзением, но не поверю, чтобы нашу контору в одночасье отменили и выкинули на улицу… Идешь?
— А, пошли, — сказал Мазур. — Не торчать же здесь…
— Подышим воздухом, пройдемся, Величко обещал, что проблем с телефоном не будет…
Вошел матрос и с порога сунул Кацубе бумажку, пояснив:
— Только что приняли.
Мазур деликатно отодвинулся, чтобы не косить глазом в секретные бумажки, на каковые ему по нынешнему своему положению глядеть не полагалось.
— Интересные дела, — сказал Кацуба, изучив радиограмму.
— Что там еще на нашу голову?
— На нашу, к счастью, ничегошеньки пока. А вот наш капитан в затылке сейчас скребет со страшной силой, и я его понимаю… Вариант под незатейливым названием «четвертый».
— Это что такое?
— Легализация корабля. Капут легендам. Капитану предписано из столицы… Под высоким Андреевским стягом и девизом: «Авось!»
— А мы?
— Что до нас, тут ситуация несколько пикантная, — сказал Кацуба, напяливая куртку. — Приказ касается только корабля и команды, про нас ни словечка, мы ведь не в столичном подчинении. Да и потом, где ж для нас мундиры-то взять?
Когда они спускались по трапу, на корабле уже полным ходом внедрялись перемены — на кормовом флагштоке поднимали Андреевский флаг, за каковой процедурой надзирал Степан Ильич, оказавшийся капитан-лейтенантом. Вахтенный у трапа щеголял в полной форме, лихо заломленной бескозырке и с автоматом на плече. Собственно, все внешние перемены этим и должны были исчерпаться.
На «Достоевском» не прошел незамеченным «ряд волшебных изменений» — пара дюжин зевак наблюдала с кормы, щелкая фотоаппаратами. Притворившись, что они тут люди совершенно посторонние, Мазур и Кацуба с независимым видом направились к четырехэтажному зданию, откуда портовики еще пытались чем-то управлять.
— Ты тут поскучай, а я постараюсь быстренько обернуться, — сказал Кацуба и взбежал по выщербленным ступенькам.
Мазур остался скучать. Море немного волновалось, но по соответствующей шкале это равнялось одному баллу, не более. Небо оставалось ясным, корабли стояли у пирса, словно полузабытые слоники, приносившие якобы счастье, — как ни смотри, справа налево или слева направо. «Федор Достоевский», красивый и белоснежный, «Морская звезда», никак не способная с ним тягаться, но все же не напоминавшая угольную баржу, и безымянный пограничный сторожевик под номером двести семнадцать. На нем тоже заинтересовались творящимися с «Морской звездой» метаморфозами — двое моряков в куртках с меховыми воротниками и низко нахлобученных фуражках вышли на палубу, обогнули пулемет на турели и, остановившись на носу, задумчиво созерцали, как полощется на прохладном северном ветру белый флаг с Андреевским крестом.
Мазур подозрительно покосился на остановившегося совсем рядом детину, по облику и повадкам классического нового русского. И не сразу опознал Пашу, — в джинсовом жилете поверх элегантного свитера, затемненных очках, при каком-то немыслимо ярком шарфе.
Паша как ни в чем не бывало поднялся по ступенькам, достал сигарету:
— Дай прикурить. Это я не ради конспирации — и в самом деле зажигалку забыл в старых джинсах. Ничего, в буфете куплю… Майор где?
— Там где-то, — Мазур ткнул большим пальцем за спину. — Звонит. Тебе бы еще сотовый телефончик…
— Э, нет, это уже перебор…
— Внедрился, судя по виду?
— Ага. Сунул там одному лакею достаточное число бумажек — и моментально отыскалась каютка. Не высший сорт, ну да мне не приемы там устраивать… Ага! Глянь-ка!
У трапа «Достоевского» остановился белый японский микроавтобусик, и оттуда вылезла теплая компания — Джен со своим напарником и Даша Шевчук, все с внушавшими уважение импортными спортивными сумками. С раскованно-светским видом поднялись по трапу.
— Интересно, — сказал Паша. — Зачем трем человекам четыре каюты? Рыжая определенно насчет четырех старалась… Ладно, раз такое дело, взойду-ка я тоже на борт… Скажешь майору. Бай!
И вразвалочку побрел к «Достоевскому», оглядывая его с таким видом, словно раздумывал, не купить ли супруге в подарок к Восьмому марта именно этот кораблик.
Появился Кацуба.
— Ну, на Шипке все спокойно?
— Ага, — оглянувшись, сказал Мазур. — Паша только что появлялся. Закрепился на борту, сунул кому-то денежки, и обустроили его мгновенно.
— Ну вот, а жеманился…
— И конкуренты нагрянули. Даша со штатниками. Уже на корабле.
— Только трое?
— Я только троих видел. Никого с ними больше не было.
— А кают заказывали четыре…
— Да, Паша тоже удивлялся… Ну?
— А что там «ну»? — протянул Кацуба. — Хорошая новость — контора, судя во всему, на месте и продолжает функционировать. Плохая новость — у дежурного никаких инструкций персонально для нас. Не станешь же открытым текстом требовать, чтобы отыскал Глагола, по этой линии все равно серьезных разговоров вести нельзя. Я доложил, конечно, наши новости — несколько метафорично, ну, да умные люди поймут, пленочку прослушав…
— Диспозиция? — спросил Мазур.
— Какая может быть диспозиция в такой ситуации? Поступаем строго по уставу: выполняем все отданные допрежь приказы до поступления новых… Поскольку мы еще кое-что недовыполнили, надо приступать. Конкретнее — будем обследовать «Ладогу».
— А на хрен? — тоскливо вопросил в пространство Мазур.
— Мой друг, прекрасно понимаю обуревающие вас сомнения. Я и сам плохо верю, что на «Ладоге» обнаружится нечто интересное. Но приказ у нас был недвусмысленный: обследовать все три корабля. При том что возможностей для нормальной работы в городе у нас в одночасье не стало, выбор небогат… А люди мы военные. Ничего, не журись. Я тут поразмыслил и пришел к выводу, что ничегошеньки мы не запороли и нигде не напортачили. Делали в этих условиях все, что могли. Выяснили все, что могли. А с тебя вообще спрос невелик: тебе говорили погружаться, и ты исправно делал «бульк», как то глюкало из анекдота…
Однако он был угрюм, и Мазур прекрасно понимал, что гнетет майора: доказать, будто ты сделал все, что мог, иногда бывает чертовски тяжело, начальство сплошь и рядом склонно считать, что оно тебя отправило на задание не затем, чтобы ты педантично и четко выполнял приказы, а для того, чтобы ты совершал чудеса, желательно в немереном количестве. Хотя прямо этого и не говорится, большинство начальственных резолюций на рапортах, равно как и разносов, сводится к сей нехитрой истине: отчего вы, такие-сякие, совершили мало чудес?
