Дмитрий Ненадович - Бестолковые рассказы о бестолковости
А что пели в то время военные? Нет, с хоровым пением проверенных временем песен из утвержденного свыше репертуара все вроде бы понятно. А вот что в «Шалманах» пели военные? В то время в Питере очень много людей пыталось эстрадно петь. В концертных залах гремели «Земляне», «Круиз», «Самоцветы» и прочие «Веселые ребята». Эстрадно рассуждала о смысле жизни философствующая «Машина времени». Эстрадно призвало поскорей с этой жизнью расстаться унылое «Воскресенье». Но по настоящему песенные шедевры создавали только великие «Песняры», руководимые великим же Владимиром Мулявиным. Некоторые из особо голосистых военных периодически пытались этим певучим «Песнярам» как-то подражать, но каждый раз чего-то им не хватало. Потому-то оно, видимо, и великое искусство это, что даже подражать ему чрезвычайно трудно, можно ему, видимо, только внимать с благоговением. А вот различных «Веселых ребят» военные регулярно перепевали, и не в каких-нибудь концертных залах со специально созданной акустикой, а даже в каком-нибудь подвально глухом «Шалмане».
Перед самым выпуском-впуском принялись военных спешно одевать в офицеров. Одевать и фотографировать. Сошьют, например, что-нибудь военному и вызовут его на примерку: «Почему вам кажется, что парадные штаны у вас на заднице неприлично пузырятся? Ничего там не пузырится. Это у вас ягодицы неправильной формы. Не выпуклые, а прямо впуклые какие-то! Пузырчатые какие-то, потому и пузырятся… Что-что? Ну, знаете ли, ваше питание не входит в круг наших обязанностей! Да ничего, вы здесь булавочкой приколите, здесь чуть-чуть подошьете, а сюда иголочку воткнете. И все у вас будет хорошо. Ну пусть жена вам ваша подошьет, нам видите некогда ничего зашивать и прикалывать, мы тут сами уже зашиваемся и друг над другом постоянно прикалываемся — очень много к нам припожаловало нынче военных. И, как всегда, разом припожаловало. И все какие-то нестандартные. Каждый ведь год приходят все абсолютно нестандартные. И в нестандартности своей чрезвычайно требовательные приходят к нам военные. Где их только отыскивают таких. Ну, в общем, не мешайте нам. Если не успели обзавестись женой попросите там где-нибудь кого-нибудь еще».
А когда завершатся все примерки, военных одевают во все только что кривобоко сшитое и начинают непрерывно фотографировать. И в анфас их, и в профиль фотографируют, чередуя при этом различные, призванные, видимо, окончательно устрашить потенциального противника позы. Военные от такого глумления над собой постепенно звереют и на фотографиях остаются их беспощадные лица. Нет, конечно же, эти фотографии не отправят для устрашения срочной почтой в Пентагон или же в какое-нибудь ЦРУ. Это делается на тот случай, если вдруг получит доступ вражеский шпион к личному делу какого-нибудь военного, бесстрашно откроет его, с трудом развязав многочисленные узлы на защищающих дело потрепанных тесемках, а там на каждом листе устрашающие фотографии военного и угрожающие фразы под ними, например: «Положь на место, вражина! Мы все про тебя знаем!» Увидев все это и, тем более, прочитав, шпион сразу вообразит себе уже состоявшийся провал секретнейшей своей операции и там же на месте бесшумно застрелится. И поделом ему. Нечего было подглядывать. Написано ведь: «Личное дело военного».
Фотографируемые военные, давно привыкшие к подобного рода пленочно-съемочному вниманию все эти замыслы хорошо понимали и, несмотря на внутреннее свое озверение, демонстрировали в неподражаемом своем артистизме, полную отрешенность от происходящего. Наконец, съемочные дни остаются позади и слегка ослепленные частыми вспышками и ярким светом сильно греющих воздух рамп военные уже освобождено-радостно громыхают по крепкой и отшлифованной в натруженности своей поверхности строевого плаца. Готовятся военные к очередному торжественному и последнему своему в данной местности построению. Построения по поводу дипломами их награждения и прощального пред знаменем головы преклонения. На этот раз недолго готовятся военные. Чего зря время терять? Ведь давно уже стали военные в этом деле настоящими профессионалами-строевиками и даже не мыслили себя вне строгого военного строя. Военные порой с ужасом думали о том времени, когда им придется, к примеру, в одиночку ходить на обед или, так же в одиночку, выгуливать вечерами собачку, вместо того, чтобы исполнять радостные песни, гуляя перед сном строем по плацу во время, предусмотренной строгим военным «Распорядком дня» лечебно-оздоровительной вечерней прогулки.
Эти времена уже не за горами, но еще не наступили. А сейчас, пусть и не так долго, как обычно, но военные, всеж-таки готовятся к празднично-последнему своему построению. А как же иначе? Это где-то там, за военно-краснозвездным забором, в гражданском каком-нибудь ВУЗе, скучно так соберут выпускников в душном актовом зале, стыдливо рассуют общесоюзные дипломчики и что-нибудь там в вялом напутствии своем промямлят.
А у военных абсолютно все не так. У военных все на открытом и свежем воздухе. Чуть ли не с самого рассвета открытый и свежий воздух начинает заполняться громыханием бравурной в помпезной своей торжественности военно-духовой музыки. Военные, воодушевляемые давно ставшими им родными трубными такими звуками, завершают шлифовку своего парадного вида и торжественно занимают места в праздничном строю. Именно «занимают места». Как в театре. Выпуск-впуск — это ведь целое театральное действо. Это в серой обыденности военные в строй банально так «становятся» или же вовсе попросту «строятся». А тут — уверенно занимают свои места, не глядя при этом в несуществующие в ненадобности своей билеты. И пошло-поехало!
«Ра-вн-я-й-сь!» (Чрезвычайно раскатисто) «Смирна!» (Очень уж сегодня как-то отрывисто) «Равнение на!» (Ну, что ж — довольно паузно концетрирующе) «Средину!» (Довольно отрывисто и указующе). «Тов-ген-лен-лен, выш-вое-инж-уч-свя-по-случ-очер-вып-пос-но!» (В излишней эмоциональности — очень неразборчиво) «Здравствуйте товарищи!» (Наконец-то разборчиво!) «Здра-гав-тов-гав-ген-гав-лент-гав-гав-гав!» (Опять за старое) «Поз-а-и-у-ляю вас с о-е-редным вы-у-о-ском-пуском!» (Довольно поздравительно) «Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!» (Чрезвычайно раскатисто и в истошности своей чрезвычайно громко).
Далее на плацу вдруг появляются откуда-то учебные столы. Смотрятся на плацу они ну просто очень дико. Ну просто, как на корове седло! Сознание военных начинает бурно протестовать, указывая на явную несовместимость учебных столов-парт со строевым плацем. Военные вовсе бы не удивились, обнаружив свои столы-парты, за которыми провели они большое количество учебного времени постигая «науку побеждать», приземлившись для выполнения боевого задания где-нибудь на безжизненной лунной поверхности. Военные должны быть готовы ко всему. Но учебные столы на строевом плацу?! Это — непостижимо!
Что есть — то есть. Столы уже покрыты дешево-гробовой и вместе с тем, в кумачевости своей празднично-ворсистой такой материей и громоздятся на их плоской поверхности гербасто-выпуклые, самые что ни на есть общесоюзные и красно-синие такие в вожделенности своей дипломы. Отметив этот отрадный факт возмущенное было очевидной нелепостью, сознание военных начинает быстро успокаиваться. Наконец, начинается, собственно говоря, процесс награждения военных выстраданными ими в течение долгих (и неожиданно быстро так промчавшихся) пяти лет, твердокорочными такими серпасто-молоткастыми дипломами.
Награждающие, высоко- и старовоенноначальствующие лица, поочередно и периодически выдергивают парадно одетых военных с занятых ими в торжественно-праздничном строю мест: «Военный, такой-то! Ко мне!» (Фу, как грубо опять, и неинтеллигентно это даже вовсе как-то звучит. Просто как-то предельно категорично! В праздник-то можно было бы как-нибудь помягче, поласковей, как-то. Ладно, хорошо, что хоть все-таки не совсем уж так, по-собачьи как-нибудь: «К ноге!», например. Так уж и быть, сходим напоследок. В честь праздника, так сказать. Дабы не испортить его награждающим).
Выдернув очередного военного с отстоянного им годами, родного такого уже места, высоко- и старовоенноначальствующие лица торжественно вручают ему заветные корочки и громко-торжественно ему что-нибудь желают: «Не посрамите славы великого оружия нашего!», «Беззаветно служите социалистической своей Родине!», «С достоинством и честью, высоко несите знамя Великого Октября!» и т. д. В общем, сами иной раз не представляют себе награждающие того, что, собственно говоря, попытались они только что пожелать выпуско-впускаемым военным. Все больше какими-нибудь проржавевшими штампами норовят они бросить в награждаемых.
Нет бы спокойненько так и без ложного пафоса подойти собственной персоной к награждаемому военному, вручить ему диплом и сказать тепло так, по-отечески: «Знаю, что сложно все будет, сынок, особенно в самом начале службы твоей офицерской будет сложно. Сам ведь все прошел. От лейтенанта и до генерала. И без помощи «великих» родственников. Так что терпи, казак, — атаманом будешь. И постарайся оставаться всегда, что бы ни приключилось с тобой, — оставаться всегда Человеком. Удачи тебе, сынок!» И поверьте, военный запомнил бы слова эти на всю свою оставшуюся жизнь! И в особо тяжелые периоды ратной своей, полной тягот, невзгод и переживаний службы, вспомнив такое простое и по-житейски мудрое напутствие, действительно стремился бы военный оставаться Человеком, в самом лучшем смысле этого слова. Конечно же, стремился бы к этому военный и так, без отеческих напутствий, но риск когда-нибудь сорваться с положительного этого стремления был бы гораздо меньшим.
