Александр Север - Мост шпионов. Реальная история Джеймса Донована
Наконец мы договорились о тактике, которая могла обеспечить нам победу. Генерал Клей сам написал послание, которое мы отправили Шишкину:
«Получил вашу телефонограмму и сожалею о задержке, ибо могу оставаться здесь, увы, лишь ограниченное время. Поскольку меня все еще беспокоит спина, я просил бы вас приехать завтра, в четверг 6 февраля 1962 года, от четырех до шести часов дня в резиденцию представителя нашей миссии г-на Говарда Трайвера по адресу: Далем, Фогельсонг, 12.
Донован»»158.
Зато ранним утром 9 февраля адвокат услышал хорошую новость. Наконец Москва согласилась на обмен.
«На заре меня разбудил прибывший от Боба курьер. Только что по специальному телефону в Западном Берлине была получена телефонограмма. Она гласила следующее:
«Доновану.
Получил положительный ответ. Жду вас у себя в кабинете сегодня в четыре часа, если состояние вашего здоровья позволит вам приехать.
Шишкин».
За завтраком мы с Бобом обсудили это последнее сообщение. Должны ли мы принять его за чистую монету? Не является ли оно еще одним ходом Шишкина в его явной войне нервов. И не стараются ли поймать нас в ловушку Фогель или Дривс, за чьи действия Советы сняли бы с себя всякую ответственность?
Я считал, что должен пойти ва-банк и отправиться в Восточный Берлин, послав сначала Шишкину подтверждение.
Боб связался с генералом Клеем, который согласился с моим решением. Затем я послал через курьера следующее сообщение:
«Шишкину.
Приеду в шестнадцать часов, но из-за состояния здоровья был бы признателен, если бы вы прислали машину на вокзал в 15 часов 30 минут.
Донован».
Я прибыл в Восточный Берлин в 3 часа 45 минут дня, но не увидел машины, которая ждала бы меня. Поскольку все еще шел сильный снег, я поехал в советское посольство на такси.
Шишкин пригласил меня к себе в кабинет. Войдя, я увидел там накрытый столик, сервированный прелестным хрусталем и серебром. На нем стояли бутылка армянского коньяка, немецкая минеральная вода, печенье и ваза с аппетитными яблоками.
Шишкин сразу же налил в рюмки коньяк и предложил тост «за удачу». Когда мы чокнулись, он сказал, что получил из Москвы благоприятный ответ и что вся сделка одобрена. Это значит, объяснил он, что Пауэрса обменяют на Абеля, а восточные немцы одновременно освободят Прайора. Однако он заявил, что, хотя освобождение Прайора восточными немцами совпадет по времени с обменом Пауэрса на Абеля, оба действия не должны произойти в одном и том же месте, ибо Восточная Германия является суверенным государством.
Я ответил, что, по-моему, это несколько осложняет дело. Хотя я и не возражаю против такой процедуры, мне непонятно, почему бы не доставить всех троих в одно и то же место. Но Шишкин сказал, что считает необходимым настаивать на этом.
Я сказал ему, что буду рекомендовать моему правительству принять эти условия. При этом я хочу особо подчеркнуть, что, насколько я понимаю, в случае улучшения отношений между нашими странами можно будет ожидать в недалеком будущем помилования Макинена. Шишкин заявил, что он сообщил о моих «соображениях» своему правительству, которое в принципе одобряет их.
Что касается времени и места, то Шишкин сказал, что готов рассмотреть любое предложение относительно времени обмена, но что, по его мнению, лучше всего назначить его на следующую субботу. На вопрос о точном времени он ответил: «Чем раньше, тем лучше». Сначала я предложил двенадцать часов дня, но он спросил: «А почему не раньше?» Когда я предложил 7 часов 30 минут, он сказал, что это превосходное предложение, ибо в это время будет мало прохожих. На его вопрос, сколько человек должно присутствовать при обмене Пауэрса на Абеля, я заявил, что, на мой взгляд, официальных представителей должно бьть не более шести. Он выразил свое согласие.
Шишкин сказал, что Москва просила, чтобы я лично обратился к своему правительству с просьбой постараться свести к минимуму антисоветскую пропаганду, когда об обмене будет объявлено официально.
Он налил нам обоим еще по рюмке коньяку, закрыл свой портфель и принял менее официальный вид. Я спросил его, на скольких языках он говорит, и он сказал: «Только на четырех» – русском, немецком, английском и шведском. Он сказал, что во время войны учился в Московском университете, за границей живет уже около десяти лет и теперь хотел бы попутешествовать по своей родной стране.
Я рассказал ему, что в нашей стране очень мало лингвистов в силу нашей географической изоляции и широкого распространения английского языка. Я пояснил, что мы всячески стараемся исправить это положение, обучая детей в раннем возрасте иностранным языкам, в том числе и русскому.
– Вам следовало бы изучать русский, – сказал он.
– В моей стране, – ответил я, улыбаясь, – только оптимисты изучают русский язык. Пессимисты изучают китайский.
Он засмеялся, но смех его был неискренен.
Я информировал Шишкина, что, как мне было сообщено, Управление тюрем временно перевело Абеля в Нью-Йорк. Мне хотелось предупредить его, что, поскольку о прибытии Абеля может стать известно нью-йоркским газетам, могут возникнуть всякие толки по доводу обмена. (Этого, однако, не случилось.) Я также сказал ему, что существуют тайные системы оповещения, с помощью которых информация поступает даже в строго охраняемые тюрьмы, и рассказал, как Абель информировал меня в Атланте, что в здании министерства юстиции в Вашингтоне, в музее ФБР, была устроена новая выставка материалов по его делу.
Мы выпили еще коньяку, а по окончании нашей беседы он вызвал посольскую машину с шофером. Несмотря на холод и мокрый снег, который пошел снова, он проводил меня за дверь, через тротуар, к ожидавшей машине.
Я вернулся обычным путем и прибыл в Западный Берлин в 18 часов 10 минут. В баре «Голден-сити» я составил и отправил Бобу отчет для Вашингтона, сообщив, что сделка завершена и «находящийся там пакет» должен быть отправлен немедленно. Позднее я посетил генерала Клея в его резиденции. Он был доволен моим отчетом»159.
В 2011 году автор «Моста шпионов» Джайлс Уиттел высказал свое мнение журналисту Наталье Голицыной о причинах, которые побудили США согласиться на обмен:
«К тому времени ЦРУ уже созрело для обмена. Доновану заявили в этом ведомстве, что сейчас обмен был бы в американских национальных интересах. Все объяснялось несколькими мотивами: во-первых, американцы осознали после почти 5 лет, что Абель так и не заговорит и что склонить его к сотрудничеству не удастся. Во-вторых, они здраво рассудили, что если Абель вернется в СССР, то известная ему разведывательная информация, которой он обладает, будет 5-летней давности и вряд ли нанесет существенный ущерб США. Был и чисто прагматический мотив: в этих обстоятельствах оставшийся Абелю тюремный срок в 28 лет стал бы ненужным бременем для американского бюджета и американских налогоплательщиков»160.
Звучит цинично, но достаточно откровенно.
На следующий день, 9 февраля, Донован и Шишкин обсуждали детали процедуры обмена.
«Я встретился с Шишкиным в посольстве около двенадцати дня и сообщил ему о принципиальном согласии правительства Соединенных Штатов обменять Абеля на Пауэрса и Прайора.
По поводу Фредерика Прайора Шишкин долго спорил, утверждая, что Прайора следует передать его семье в «адвокатской конторе» Фогеля в Восточном Берлине. Я был не согласен на освобождение Прайора где бы то ни было в Восточном Берлине. Наконец Шишкин согласился на выдачу его в пограничном пункте на Фридрихштрассе одновременно с обменом Пауэрса на Абеля. Я сказал ему, что Прайора встретит машина с приемно-передающей радиоустановкой, чтобы нас могли известить об его освобождении, когда мы будем на мосту. Он кивнул в знак согласия. Я убеждал Шишкина, что в его же интересах будет освободить Прайора сегодня, чтобы обе сделки выглядели как самостоятельные, но Шишкин ответил, что это будет противоречить полученным им инструкциям.
Шишкин сказал, что главное, что беспокоит советскую сторону, – это официальное сообщение, которое будет сделано Соединенными Штатами. Он сказал, что мы не будем считаться ответственными за информацию прессы, но подчеркнул важное значение текста наших официальных сообщений для будущих взаимоотношений между нашими странами. Я заверил Шишкина, что мы не будем вести официальной пропаганды.
Шишкин сказал, что будет присутствовать при обмене Абеля на Пауэрса в сопровождении двух советских официальных представителей. Мы договорились, что в 8 часов 20 минут на середине моста заместитель начальника Управления тюрем и я встретимся с тремя советскими представителями, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Затем два охранника, по одному с каждой стороны, выведут обоих заключенных, и после опознания каждый из них будет передан другой стороне. Официальные представители обменяются рукопожатиями, а затем все разойдутся. Он нарисовал на бумаге план встречи, который я положил в карман. Я согласился с этим планом, считая его разумным, но сказал, что с ним должно также ознакомиться американское руководство и, если будут предложены какие-либо изменения, я немедленно свяжусь с Шишкиным. Я заверил Шишкина, что ни корреспондентам, ни фоторепортерам не будет разрешено присутствовать при обмене.
