Егор Холмогоров - Карать карателей. Хроники Русской весны
Другой важнейший момент — четкая формулировка целей той войны, которую ведет ополчение: пресечение карательной операции Киева, угрожающей мирным людям ужасами артобстрелов, бомбежек и террора. Эта цель войны признается совершенно справедливой. Россия открыто заявляет, что видит в борьбе Новороссии справедливую войну и с одобрением и поддержкой относится к ее успехам и военным победам.
Нанесение карателям военного поражения — абсолютно позитивное и радостное событие.
Справедливая война Новороссии за гуманистические и антифашистские ценности — это наша война, и победы Новороссии — это наши победы, которым мы готовы способствовать в той степени, в которой это возможно согласно «праву народов».
Единственное, о чем просит Путин — именно просит, а не требует (он и не может требовать ничего у армии другого политического субъекта), — это проявить гуманную сдержанность по отношению к солдатам вооруженных сил Украины и обеспечить им возможность покинуть зону боевых действий на условиях ополченцев, но живыми.
Это требование вполне разумно и целесообразно. Правило «золотого моста» — древнейшее правило военного искусства. Не загонять противника в угол, не ожесточать его, не давать чрезмерностью поражения повод для вмешательства внешних сил.
Специально просить об этом приходится потому, что жестокие военные преступления карателей против мирных людей Донбасса взывают, конечно, к отмщению, а вероятность, что вышедшие из «котлов» украинские военнослужащие вновь возьмут в руки оружие, велика. Однако риски от полного уничтожения многотысячной военной группировки в условиях, когда украинское общество охвачено милитаристским и неонацистским психозом, тоже велики.
Есть опасность того, что каратели не придут в чувство, а еще больше озвереют. Поэтому рассчитывать дозу их поражения нужно с химической точностью.
Думать нужно о спасении человеческих жизней, а не о спасении боевых единиц украинской армии. Выходить из «котлов» должны безоружные люди, а не соединения украинской армии. Речь идет о спасении людей от смерти, а не ВСУ от поражения. Путин предлагает новый гуманный стандарт ведения войн, который, возможно, будет воспринят человечеством в будущем: военное поражение не обязательно должно влечь за собой гибель и плен проигравших.
Характерно то, что Путин не просит у ополченцев никаких прекращений огня, никаких мирных переговоров и поисков политических решений. Только определенной гуманности в рамках продолжения военных действий. В его словах нет даже намека на попытку затормозить военное продвижение вооруженных сил Новороссии.
Предположу, что эта недипломатичность связана с тем, что в Москве отчетливо понимают: никакого решения конфликта, кроме военного, на данном этапе не существует. Возможности для дипломатии откроются только после нанесения армией Новороссии серии военных поражений войскам киевской хунты. Только осознав, что Донбасс нельзя раздавить, Киев будет способен разговаривать. Пока что такого понимания на той стороне нет.
И последний важнейший аспект — это прямое и недвусмысленное принятие на себя Россией в лице ее президента ответственности за гуманитарную обстановку в Донбассе, провозглашение официальной гарантии оказания гуманитарной помощи страдающим Донецку и Луганску. Для жителей Донбасса это очень важно. В регионе стараниями карателей практически разрушена экономическая и социальная инфраструктура, и пережить осень и зиму без прямой поддержки России будет практически невозможно.
Многие в Донбассе до сих пор тяжело переживают то, что Россия, по их мнению, не в полном объеме выполнила прозвучавшие еще в мае обязательства защитить женщин и детей от насилия. И сейчас у нас есть отличный шанс поправить свою репутацию в глазах тех, кто разочарован. Если Россия не будет ограничиваться подвозом продовольствия, а развернет полномасштабную гуманитарную операцию, включая восстановление коммунальных сетей, — мы спасем десятки тысяч жизней.
Так или иначе, ключевое слово — «Новороссия» — из уст Путина прозвучало. Россия de facto признала новую политическую реальность у наших юго-западных границ. Не вижу препятствий и для признания этой реальности de jure.
Опубликовано: «Известия»
29 августа 2014 г.
Часть V
Отражения
Отягощенные Родиной
Что такое Родина?
Родина — это когда ты, загруженный перестройкой-демократизацией-гласностью пятнадцатилетка, сидя на раките, посаженной дедом, читаешь Набокова, слушаешь Би-би-си и ешь яблоки с яблони, посаженой прадедом.
Родина — это когда ты потом берешь два десятилитровых ведра, спускаешься километр под горку к «барскому колодцу» и несешь воду бабушке.
Родина — это когда тебя тайком крестят в церкви соседней деревни. Ты еще не веришь в Бога, но уже весело плюешь на сатану.
Родина — это когда ты точно знаешь, сколько Никол от Холмогор до Колы.
Родина — это когда дома на стене икона, перечеркнутая штыком безбожника, оставленная тебе бабкой-старообрядкой, которую звали Олимпиада.
Родина — это когда на твое «до якой години працуете» в ужгородском кафе тебе отвечают: «У нас тут не Львов, говорите нормально».
Родина — это когда ты летишь 9 часов на остров Сахалин и понимаешь, что тут живут точно такие же русские, как и ты, и ты понимаешь, что готов за этот остров умереть.
Навязшую в зубах формулу: «Патриотизм (религия, любовь, национальность — нужное вписать) — это слишком интимное чувство, чтобы показывать его посторонним» придумали ленивые злые люди, чтобы никто не заставлял их симулировать добрые чувства.
Разумеется, любовь к Родине, как и любовь к Богу и ближнему — чувство общественное. Эмоция, которую следует выражать публично. Помните пасхальный канон? «Радостию друг друга обымем!» Попробуйте последовать этому призыву в одиночестве.
То же и с супружеской любовью. Да, мы в курсе, что бывает брак без любви, но никому еще не пришло в голову таким браком гордиться, а с облегчением разводов и браков таких стало меньше. Даже секс-меньшинства требуют признавать их союзы, ссылаясь именно на то, что «раз двое любят друг друга, то всё остальное неважно». И здесь «интимная» эмоция становится общественным фактом.
Если кто-то говорит вам, что его вера никого не касается, он боится признаться, что ни во что не верит. Если кто-то говорит, что его любовь к Родине — это личное, он боится сказать вам, что вашу Родину не любит, а любит либо какую-то чужую, либо никакую.
Впрочем, в последнее время признаваться не стесняются. «Я не патриот» — это сегодня звучит гордо. Можно понять — когда депутат петербургского заксобрания в один день обличает один из телеканалов за оскорбление блокадников, а на следующий называет тех, кто проголодал меньше четырех месяцев, «недоблокадниками», то потреблять «патриотизм» такого разлива как-то не хочется.
Однако в основе антипатриотической фронды лежит совершенно ложный тезис, который повторяют все кому не лень, даже не пытаясь его проанализировать: «Патриотизм — это любовь к государству и принесение в жертву государству себя и других». Поэтому можно услышать, к примеру «Я не патриот, я националист. Я не за начальников, а за народ».
Авторов этой мантры кто-то обманул. Формула «всё для государства, всё во имя государства, ничего помимо государства» принадлежит Муссолини, и это не патриотизм, а фашизм. В лучшем случае — этатизм.
Формула патриотизма совсем другая. Она принадлежит великому Цицерону: «За очаги и алтари». Патриотизм — это любовь к Отечеству.
Отечество — это не государство ни в суверенно-территориальном, ни тем более в бюрократическом смысле. Отечество — это сообщество, объединенное унаследованной от предков и передаваемой потомкам совокупностью общественных отношений и принципов их устроения. Если говорить языком римлян: Patria — это res publica, существующая в длительной временной протяженности — aevium.
Никакого тождества между Отечеством и государством, тем более — политическим режимом нет и быть не может. Долг патриота, считали греки и римляне, — сопротивление тирании. На протяжении всей античности, даже при императорах, тиражировалась во множестве копий статуя «тираноубийц» Гармодия и Аристогитона.
Их покушение на жизнь тиранов Гиппия и Гиппарха рассматривалось как образцовый патриотический подвиг. Англичане до сих пор гордятся Славной Революцией 1688 года, в ходе которой «патриоты» виги свергли абсолютно законного короля Якова II за переход в католичество, профранцузскую политику и нарушение прав граждан и парламента.
Отечество для патриота гораздо выше государства. Он готов критиковать власть и даже сражаться с нею во имя патриотизма, указывая на то, что политика власти Отечеству вредит. Так происходит везде. Даже на Украине и в 2004-м, и в 2014-м — «злочинну владу» обвиняют в антипатриотический деятельности и предательстве интересов «громадян».
